Страница 73 из 195
- Ты что это закричал: "Горе мне, горе!" - когда зашел разговор о схваченном солдате? - спросил он, бросив на рыцаря суровый и испытующий взгляд - Ужели ненависть так заглушила в тебе совесть, что ты и в самом деле подослал к князю разбойника?
- Клянусь пресвятой девой, которую я защищал, нет! - ответил Кмициц. - Не чужими руками хочу я схватить его за горло!
- Чего же ты кричал? Ты знаешь этого человека?
- Знаю, - побледнев от волнения и гнева, ответил Кмициц. - Я его еще из Львова отправил в Тауроги. Князь Богуслав увез в Тауроги панну Билевич. Я люблю ее! Мы должны были пожениться. Я этого человека послал, чтобы он мне весточку подал о ней. В таких она руках.
- Успокойся, - сказал гетман - Ты дал ему какие-нибудь письма?
- Нет! Она бы их не захотела читать.
- Почему?
- Богуслав сказал ей, будто я посулился ему похитить короля.
- Признаться, много у тебя причин ненавидеть его.
- Да, ясновельможный пан, да!
- Князь знает этого человека?
- Знает. Это вахмистр Сорока. Он помогал мне увезти Богуслава.
- Понимаю, - сказал гетман. - Его ждет княжеская месть.
Наступила минута молчания.
- Князь в западне, - промолвил через минуту гетман. - Может, он согласится отдать его.
- Ясновельможный пан! - взмолился Кмициц. - Задержи Саковича, а меня пошли к князю. Может, выручу я Сороку.
- Так он тебе нужен?
- Старый солдат, старый слуга! Носил меня на руках. Много раз спасал мне жизнь. Бог бы меня покарал, когда бы я бросил его в такой беде.
И Кмициц задрожал от волнения и тревоги.
- Не удивительно мне, - заметил гетман, - что любят тебя солдаты, потому и ты их любишь. Я сделаю все, что смогу. Напишу князю, что за этого солдата отдам ему, кого только он пожелает. Ведь солдат выполнял только твой приказ, невинный был instrumentum.
Кмициц схватился за голову.
- Зачем ему пленники, не отпустит он его и за тридцать человек.
- Так ведь и тебе его не отдаст, только на жизнь твою попытается посягнуть.
- Ясновельможный пан, за одного только человека он его может отдать за Саковича.
- Саковича я не могу задержать: он посол!
- Задержи его, ясновельможный пан гетман, а я с письмом поеду к князю. Может, удастся мне! Бог с ним! Не стану я мстить ему, только бы отпустил он мне этого солдата!
- Погоди! - сказал гетман. - Саковича я могу задержать. Кроме того, напишу князю, чтобы он прислал безыменный охранный лист.
Гетман тотчас сел за письмо. Через четверть часа казак поскакал в Янов с письмом, а к вечеру вернулся с ответом.
"Лист охранный по требованию посылаю, - писал Богуслав. - Любой посол воротится с ним цел и невредим; во странно мне, вельможный пан, что ты требуешь его у меня, имея в руках заложника, слугу и друга моего, пана старосту ошмянского, которого я так люблю, что за него отпустил бы всех твоих офицеров. Известно также, что послов не убивают, что даже дикие татары, с которыми ты против моего христианского войска воюешь, привыкли их уважать. Княжеским словом своим ручаясь за безопасность посла, остаюсь..."
В тот же вечер Кмициц взял охранный лист, двоих Кемличей и уехал. Сакович как заложник остался в Соколке.
ГЛАВА XXXIX
Было около полуночи, когда пан Анджей назвался первым княжеским постам, но во всем стане Богуслава никто не спал. В любую минуту могла разгореться битва, и люди усердно готовились к ней. Княжеское войско занимало самый Янов и господствовало над дорогой в Соколку, которую охраняла артиллерия с хорошо обученной курфюрстовской прислугой. Пушек было всего только три; но пороха и ядер достаточно. По обе стороны от Янова, между березовыми рощами, Богуслав приказал вырыть шанцы и поставить мушкетные гнезда и пехоту. Конница занимала самый Янов, дорогу за пушками и промежутки между шанцами. Оборонительная позиция была неплохая и, располагая свежими силами, обороняться тут можно было долго и крепко; но свежего пополнения у Богуслава было только восемьсот человек пехоты под начальством Кирица, все же остальные были до того изнурены, что еле держались на ногах. Кроме того, с севера, из Суховоли, и с тыла доносился вой татар, пугавший солдат. Богуславу пришлось отрядить туда всю легкую конницу, которая, пройдя с полмили, не смела ни назад вернуться, ни дальше идти, потому что опасалась засады в лесах.
Князь, хотя его больше обыкновенного мучила лихорадка и томил сильный жар, сам следил за всеми приготовлениями; на коне ему трудно было усидеть, и он приказал четырем драбантам носить себя в открытых носилках. Он осмотрел дорогу, березовые рощи и как раз возвращался в Янов, когда ему дали знать, что приближается посланец Сапеги.
Это было уже на улице города. Ночь стояла темная, и Богуслав не мог узнать Кмицица, которому офицеры передового охранения из излишней предосторожности надели на голову мешок с отверстием только для рта.
Князь это заметил и, когда Кмициц спешился и стал рядом с носилками, приказал немедленно снять мешок.
- Мы в Янове, - сказал он, - тайну тут делать не из чего. - Затем он обратился в темноте к пану Анджею: - От пана Сапеги?
- Да.
- А что поделывает пан Сакович?
- Он в гостях у пана Оскерко.
- А почему вы потребовали охранный лист, коль в руках у вас Сакович? Уж очень осторожен пан Сапега, как бы не перемудрил.
- Не мое это дело! - ответил Кмициц.
- Я вижу, ты, пан посол, не больно речист.
- Я письмо привез, а об приватном моем деле скажу на квартире.
- Стало быть, ты ко мне и с приватным делом?
- Просьба у меня к тебе, вельможный князь.
- Рад буду не отказать в просьбе. А теперь прошу за мной. На коня садись. Я бы посадил тебя на носилки, да уж очень тесно будет.
Тронулись. Князь на носилках, а Кмициц рядом на коне. В темноте они поглядывали друг на друга, но лиц рассмотреть не могли. Через минуту князя так стало трясти, хоть он был в шубе, что он даже зубами защелкал.
- Бьет меня лихорадка, - проговорил он наконец. - Не будь этого... брр!.. не такие бы я поставил условия.
Кмициц ничего не ответил, только взором пронизывал темноту, в которой серым и белесым пятном рисовались голова и лицо князя. При звуке его голоса, при виде его фигуры все старые обиды, старая ненависть и жгучая жажда мести подошли под самое сердце, безумие овладело им. Рука невольно потянулась к мечу, который у него отобрали; но за поясом у него была булава с железною шишкой, полковничий его знак, вот и начал бес смущать его и нашептывать: