Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 7 из 195

- Теперь я уступаю слово господину Вжещовичу.

Миллер грубо выругался.

- Господин Вейгард ответит за эту злополучную осаду! - сказал он.

- Не все мои советы были исполнены, - дерзко возразил Вжещович, - и я тоже смело могу снять с себя ответственность. Нашлись такие, которые отвергли их. Нашлись такие, которые, питая поистине странную и непостижимую приязнь к монахам, убеждали вас, генерал, отказаться от всех решительных средств. Я советовал повесить посланных к нам монахов и уверен, что, когда бы это было сделано, ксендзы в страхе открыли бы нам ворота этого курятника.

Вжещович обратил при этом взор на Садовского; но не успел тот возразить, как в разговор вмешался князь Гессенский.

- Не называйте, граф, эту твердыню курятником! - сказал он. - Чем больше преуменьшаете вы ее значение, тем больше увеличиваете наш позор.

- И тем не менее я советовал повесить послов. Страх и еще раз страх, вот что повторял я с утра до вечера; но полковник Садовский пригрозил уйти со службы, и монахи ушли отсюда целыми и невредимыми.

- Ступайте же, граф, нынче в крепость, - ответил Садовский, - и взорвите порохом самую большую их пушку, как сделал Кмициц с нашей кулевриной, и я ручаюсь, что это пробудит больший страх, нежели разбойничье убийство послов!

Вжещович обратился к Миллеру:

- Генерал, я полагаю, мы собрались сюда не на забаву, а на совет!

- У вас есть что сказать, кроме пустых упреков? - спросил Миллер.

- Да, невзирая на веселость этих господ, которые могли бы приберечь свои шуточки для лучших времен.

- О, Лаэртид, славный своими уловками! - воскликнул князь Гессенский.

- Господа! - обратился Вжещович к офицерам. - Всем известно, что не Минерва ваша божественная покровительница, а поскольку Марс не оправдал ваших надежд и вы отказались от слова, позвольте сказать мне.

- Ну, заохала гора, сейчас покажется мышиный хвостик! - съязвил Садовский.

- Прошу соблюдать тишину! - строго остановил его Миллер. - Говорите, граф! Помните только, что доселе ваши советы давали горькие плоды.

- А мы, невзирая на зиму, должны есть их, как плесневелые сухари! подхватил князь Гессенский.

- То-то вы так пьете, сиятельный князь! - отрезал Вжещович. - Оно конечно, вино не может заменить прирожденной остроты ума, однако помогает вам превесело переваривать даже позор. Но довольно об этом! Я хорошо знаю, что в монастыре есть люди, которые давно хотят сдаться, и лишь наша слабость, с одной стороны и неслыханное упорство приора - с другой, держат их в узде. От нового страха эти люди еще больше осмелеют, поэтому нам надо сделать вид, что мы не придаем никакого значения потере кулеврины, и штурмовать крепость еще сильней.

- И это все?

- Даже если бы это было все, полагаю, мой совет более отвечает чести шведского солдата, нежели пустые насмешки за чарой да беспробудный сон после пьянства. Но это не все. Среди наших и особенно среди польских солдат надо рассеять слух, будто рудокопы, что подводят сейчас мину под крепость, открыли старый подземный ход, который ведет под самый монастырь и костел.

- Вот это вы, граф, правильно рассудили, это дельный совет! - сказал Миллер.

- Когда этот слух распространится между нашими и польскими солдатами, сами поляки будут уговаривать монахов сдаться, они ведь, как и монахи, хотят, чтобы это гнездо суеверий уцелело.

- Неплохо сказано для католика! - проворчал Садовский.





- Служил бы туркам, так и Рим назвал бы гнездом суеверий! - подхватил князь Гессенский.

- Тогда поляки непременно пошлют к монахам своих послов, - продолжал Вейгард, - и противники ксендза Кордецкого, которые давно хотят сдаться, усилят свои старания и, как знать, не принудят ли приора и его сторонников открыть ворота крепости.

- "Погибнет град Приама от коварства божественного Лаэртида..." продекламировал князь Гессенский.

- Клянусь богом, совершенно троянская история, а ему сдается, будто он придумал что-то новое! - подхватил Садовский.

Но Миллеру совет понравился, да он и был неплох. Кучка противников приора, о которой говорил Вжещович, действительно существовала в монастыре. К ней принадлежали даже некоторые слабодушные монахи. Смятение можно было вызвать и в рядах гарнизона, даже среди тех солдат, которые хотели защищаться до последней капли крови.

- Попытаемся, попытаемся! - говорил Миллер, который, как утопающий, и за соломинку хватался и легко переходил от отчаяния к надежде. - Но согласятся ли Калинский или Зброжек пойти послами в монастырь, поверят ли они, что найден этот подземный ход, захотят ли рассказать о нем монахам?

- Ну, Куклиновский согласится, - ответил Вжещович. - Но лучше, чтобы и он поверил, что ход существует.

Внезапно у крыльца раздался конский топот.

- А вот и Зброжек приехал, - сказал князь Гессенский, выглянув в окно.

Через минуту в сенях зазвенели шпоры, и в покой вошел, вернее, ворвался Зброжек. На нем лица не было; не успели офицеры спросить, что случилось, как он крикнул в совершенном смятении:

- Куклиновский погиб!

- Как погиб? Что вы говорите? Что случилось? - встревожился Миллер.

- Дайте дух перевести! - ответил Зброжек. - Вы представить себе не можете, что я видел...

- Говорите же скорее! Что, его убили? - вскричали все сразу.

- Кмициц! - ответил Зброжек.

Офицеры повскакали с мест и уставились на Зброжека, как на безумца, он же, выдыхая из уст целые облака пара, стал захлебываясь рассказывать:

- Я сам видел и глазам своим не верил, - это дьявольское наваждение. Куклиновский мертв, трое солдат убиты, Кмицица и след простыл. Я знал, что это страшный человек. Молва о нем шла по всей стране. Но чтобы связанный пленник не только вырвался из рук, но и солдат поубивал, и Куклиновского замучил, - нет, такого человек не мог совершить. Он дьявол!

- Такого и впрямь отродясь не бывало! Просто поверить трудно! прошептал Садовский.

- Показал этот Кмициц, на что он способен! - заметил князь Гессенский. - Ведь вот не верили мы вчера полякам, когда они говорили нам, что это за птица, думали, прибавляют, по своему обычаю.

- С ума можно сойти! - воскликнул Вжещович.

Миллер сжал руками голову и не говорил ни слова. Когда он поднял наконец глаза, гневен и подозрителен был его взгляд.