Анахрон. Книга вторая

— Так будет пахнуть у вас в гараже, буде в приемной камере появится объект.

— А что, ничего поприятнее не найти было? — спросил Сигизмунд, отчаянно морщась.

— Вещь абсолютно не токсична. Зато запах держится неделю. Может случиться, что вам несколько дней не придется заглядывать в гараж. Скажем, заболеете. Такой срок объект вполне способен продержаться. Вода есть, а за неделю без еды не умрет.

— Да что вы такое говорите! — не выдержал наконец Сигизмунд.

— Я оговариваю маловероятные варианты, — невозмутимо ответил старик. — Идемте. Я должен показать вам, как менять ампулы в гараже. Кстати, возьмите одну. Пускай хранится у вас дома на всякий случай.

Простившись с Федором Никифоровичем, Сигизмунд в крайне угнетенном состоянии духа вернулся домой. Побродил по квартире. На душе было погано. В голове звучали прощальные слова старика: «Стрыйковский, вы хоть понимаете, что я только что передал вам труд сотен людей? То, что вы держите сейчас в руках, по масштабам сопоставимо с космической программой».

Сотни людей, титанический труд, трупы, в конце концов… И все ради чего? Ради того, чтобы близорукая готская девка, которой предстояло из-за плохого зрения сверзиться куда-нибудь в овраг и сломать себе шею, оказалась в его, сигизмундовой, постели, после чего бесславно исчезла.

А если она все-таки вернется? Если она разобьет очки и тем снова уменьшит свою «бытийную массу»?

Сигизмунд вспомнил приемную камеру и содрогнулся. Ну уж нет!

Чувствуя, что наконец-то занимается полезным делом, Сигизмунд изготовил и залил в термос сладкого чая, взял банку тушенки, нож, запаял в пакет четвертушку хлеба, после чего уселся рисовать. Из этого рисунка Лантхильда должна была уяснить себе следующее: ничего страшного с ней, Лантхильдочкой, не приключилось. А пусть она, Лантхильдочка, сидит себе на нарах и кушает, а уж махта-харья Сигисмундс, как только благоухание в гараже оповестит его о прибытии любимой, примчится и вызволит ее. Предварительно усыпив. Чтоб не травмировать впечатлительную душу. А заодно ослабить волю и усилить внушаемость.

В разгар этих трудов затрезвонил телефон. С запоздалым раскаянием Сигизмунд вспомнил о том, что так и не позвонил Вике.

— Сигизмунд! — Виктория захлебывалась плачем. — Сигизмунд, Аська!..

— Что? — устало спросил Сигизмунд.

— Ее нет! Она умерла!

Сигизмунд аккуратно положил трубку. По рукам прошло холодное онемение. Слишком много. Чересчур. Сперва Лантхильда, теперь — Аська. Господи, как надоело.

Вяло подумал о том, что нужно теперь что-то делать.

Встал. Тупо уставился в стену. А что делать-то? Идти? Идти. Куда? К Виктории надо бы пойти. Помочь.

Явилась первая деловая мысль: сейчас машина будет ох как нужна. Ездить там всюду, документы оформлять. Деньги понадобятся. У режа с компанией точно никаких денег нет.

И тут сквозь отупение впервые пробилось: а Аськи-то больше нет! Вспомнились опять слова Федора Никифоровича: «Стрыйковский, сегодня самый важный день в вашей жизни». Сглазил, старый хрен. Как есть сглазил. И Анахрон тут не поможет.

Лихорадочно забегали мысли. Вот бы настроить Анахрон так, чтоб можно было отправляться за людьми во вчерашний день. Вытащить Аську вчерашнюю. Или, скажем, двадцатилетнюю. Бытийная масса у Аськи всегда была, небось, хилой.

Сигизмунд едва не застонал. Близок локоть да не укусишь. И ведь ни у кого во всем мире такого шанса нет! На нем-то, на Сигизмунде, вон какое «хозяйство»! Ни у кого в мире такого хозяйства нет… И все равно без толку.

И тут же спохватился: а хрена ли лысого он сидит, мечтаниям предается, когда Вика… и Аська…

Двинулся к двери. Бдительный кобель, виляя хвостом, побежал вперед — явно рассчитывал на прогулку. Но Сигизмунд досадливо отпихнул пса ногой и закрыл дверь у него перед носом.

Уже сбегая по лестнице, хлопнул себя по карману: на месте ли ключи от машины. Потом сообразил: в таком состоянии за руль лучше не садиться. Вытащил деньги, пересчитал: на тачку хватит.

К вечеру оттепель взяла свое. Все текло. В мире царили мерзость и сырость.

Глава седьмая

Вика открыла, опухшая от слез. Сигизмунд неожиданно для самого себя затрясся.

— Где она?!

— Кто?

— Аська где? Тело, тело где?

— Какое тело?

— В каком морге, спрашиваю!

Сигизмунд опустился на ящик для обуви, потревожив баночку с пересохшим гуталином, и провалился в висящие над головой пальто.

— Почему в морге? — Виктория говорила устало и отрешенно. — Не знаю я ничего. Оставьте меня в покое.

— Вы в милицию звонили? — спросил Сигизмунд из зарослей пальто.

— Почему в милицию… Да отстаньте вы от меня, звонила я всюду! Все ментовки, все больницы!.. Все обзвонила!

— Где ее нашли? — монотонно продолжал допрашивать Сигизмунд, слегка покачиваясь.

— Кого нашли?

— Аську! — заорал Сигизмунд.

— Не кричите! — проговорила Виктория.

— Где ее нашли? — настырно повторил Сигизмунд.

— Да не нашли ее! Не нашли! Не нашли! Все из-за вас! Из-за вас, из-за мудаков! Из-за кобелей!

И, повернувшись, направилась в комнату. Сигизмунд встал, пошел следом.

Котята, перечеркнутые черной размашистой надписью «ЭТОТ МИР — СРАНЬ!», сразу бросились в глаза. В комнате стойко держался дух беды. И все кругом пахло Аськой: ее вещи, ее мебель, самый воздух. Даже то, как наполовину выдвинут ящик, набитый какими-то старыми бигуди и неоплаченными квитанциями…

Вика, не оборачиваясь, пошла за шкаф и там упала на кровать. Несколько мгновений Сигизмунд оглядывался в комнате. Ему стремительно становилось все хуже и хуже. Сунул сигарету в зубы, закурил, роняя пепел прямо на пол. С мокрых ботинок уже натекло. Из-за шкафа не доносилось ни звука.

Сигизмунд стянул с себя куртку, бросил на стул. Походил взад-вперед, скрипя паркетом. Оставил множество грязных следов. Аськино присутствие немного вытопталось. А скоро набегут люди, затопчут, вещи передвинут, выбросят, переделают все по-своему. И духа не останется. Нет больше Аськи.

Сигизмунд ткнул сигарету в банку, служившую пепельницей, и заорал, с ненавистью глядя на шкаф:

— Кто вам сказал, что она умерла?

— Чувствую, — ответила Виктория сухо.

Сигизмунд это тоже чувствовал. Сел, глядя перед собой. Неужели Аська так много значила в его жизни? Ну, были у них отношения. Но никогда эти отношения не были магистральными. Ни для него, ни для нее. Главным в жизни были «Морена», отношения с Натальей… потом Лантхильда.

Повернув голову в сторону шкафа, Сигизмунд сказал:

— Может, в розыск заявить?

— Делайте что хотите, — отозвалась Вика.

Стало еще тошнее. Банальный компьютер найти не могут, пару дешевых жуликов выловить — проблема.

— Куда она хоть направлялась? Хотя бы примерно?

Вика молчала.

Да, на Вику надежда слаба. На актерскую братию — тем более. Похоже, Сигизмунд остался единственным здравомыслящим человеком во всем этом бедламе.

Заболела голова. Проклятье, с утра не ел. «Хозяйство», мать его ети, принимал.

— У вас есть что пожрать?

Вика попрежнему не отзывалась.

Сигизмунд встал, направился на кухню. Там царил полный бардак. Горы немытой посуды, какие-то обглоданные корки, окурки, липкие стаканы. Видимо, с той пирушки, с 23 февраля, так все и осталось.

А Аськи больше нет…

Сигизмунд взял стакан. Следы помады. Фу, мерзость!

Размахнулся, швырнул в стену. Стакан разбился. Сразу стало легче.

Взял второй, метнул следом. Стало еще легче.

Взял тарелку. Раздражился на нарисованного на ней Микки-Мауса. Влепил под потолок. Хорошо.

Тарелка проявила себя неубиваемой, зато отпал кусок штукатурки. Оч-чень хорошо.

Сигизмунд наклонился, поднял тарелку и разбил ее об угол. Отлично!

Взял стопку блюдец и истребил. Ох, как хорошо!

— Прекрати, ты, козел, мудак!

В дверях кухни, бледная и чудовищно некрасивая, стояла Вика.