Убить перевертыша

Чем ближе подходил он к дому, тем больше грызла совесть: все-таки за границу ездил, а будто дальше Рижского рынка не уезжал. И все же теплей становилось на душе: домой вернулся. После стольких-то передряг.

Постоял у подъезда. Все тут было как прежде. Машины одна к другой, «ракушки» вразброс по всему двору, баки для мусора, как всегда, переполненные, ребятишки визжат возле давно поломанных качелей…

— Ну, кажется все, отмаялся!

Но тут же и настигла очередная напасть: лифт не работал. Пришлось тащиться пешком на седьмой этаж. Еще дорогой решивший заявиться домой без шума — потому и не позвонил из Москвы, не предупредил — он достал ключ. Но ключ в замок не вставлялся — мешал другой, вставленный изнутри. Пришлось звонить. Раз и другой. К двери никто не подходил. Он постучал и опять безрезультатно. Все это сначала удивило, а затем встревожило. Даже кольнула ревность: — жена заперлась? Или это Ленка куролесит со своими ухажерами?

Сергей припал ухом к двери, услышал шорохи: дома кто-то был.

— Таня! Ленка! — позвал он в щель, где дверь неплотно прилегала к косяку. Сколько раз собирался заделать эту щель да все руки не доходили. И вот теперь она пригодилась.

— Кто это? — пропищали за дверью. Голос вроде бы знакомый, но явно не Танин и не Ленкин.

— Да я же, я, Сергей. Чего ты заперлась?

— Кто?

— Не узнаешь, что ли?

Замок тихо щелкнул, дверь приоткрылась, и Сергей увидел… Эмку.

Окатило ознобом. Он потряс головой, видение не исчезло. Эмка была в длинном халате жены, в тапочках на босу ногу, будто только что вылезла из ванны.

Он переступил порог и повернулся закрыть дверь. И подумал, что не иначе сходит с ума, если в собственной жене чудится другая. А когда повернулся, снова увидел перед собой Эмку.

— Ты?!

— Приехала вот. Самолетом. Еще вчера…

— А Таня где?

— На работе.

— А Ленка?

— Удрала куда-то.

— А ты чего заперлась?

— Боялась. Таня сказала: никому не открывать. А тут звонят, стучат в дверь.

— А если это я?

— Таня сказала: у тебя свой ключ.

— Так ключ же изнутри в двери. Не открыть снаружи.

— Забыла я…

Больше он не дал ей ничего сказать, обхватил за плечи, ткнулся носом в теплую щеку, задохнулся…

Что было потом, не запомнил. Читал в романах о беспамятстве, охватывающем мужиков, да и баб, наверное, тоже в определенные моменты, не больно-то верил. А тут у самого…

Пришел в себя внезапно, увидев возле кровати черный чемодан, точно такой же, какой увез Кондратьев. Мелькнула мысль: не снится ли все это? Дотянулся рукой, потрогал чемодан. Затем потрогал Эмку. Под пальцы попалась шелковая кожа бедра, вдрогнувшая, напрягшаяся.

В дверь зазвонили, длинно, настойчиво, и забарабанили кулаком. Эмка вскочила, заметалась по комнате, хватая вещи.

— Жена, наверное!.. Или дочка!..

Сергей прыгал, не попадая ногой в штанину.

— Не-ет, они так не стучали бы. Иди на балкон, я разберусь.

На ходу застегивая рубашку, он подошел к двери, прислушался. За дверью кто-то шевелился, вздыхал, переступал с ноги на ногу. Затем опять заверещал звонок.

— Кого надо? — крикнул Сергей и на всякий случай отступил в сторону.

— Серега? Открой. Это я, Мурзин.

Голос вроде бы похож, только какой-то хриплый. Что-то непонятное творилось. Сначала Эмка, как наваждение, теперь Мурзин. Поглядеть бы в глазок, да нету глазка. Собирался поставить, да все руки не доходили.

— Кто?

— Мурзин. Ты чего, не узнаешь? Это я охрип, пива холодного выпил.

Сергей сообразил вдруг, что таким образом, беседуя через дверь, можно дать Эмке время одеться. Да и самому надо опомниться.

— А ну скажи, о чем я рассказывал, когда последний раз был у тебя?

Человек за дверью выругался и засмеялся. И закричал в щель:

— Ты мне морочил голову своей теорией об общинах.

— Правильно.

— Так открывай, если правильно.

— Сейчас.

Он еще заглянул в комнату. Эмка, уже одетая, набрасывала покрывало на постель.

Мурзин шумно ворвался в прихожую, заговорил громко, возмущенно:

— С утра тебя жду, топчусь возле дома. Звонил в дверь, не открывают…

Эмка встала в балконных дверях, тоненькая, аккуратно одетая, будто ничего и не было. Мурзин умолк, ошалело уставился на нее.

— Кто тебе сказал, что я приехал? — спросил Сергей.

— Здрасьте. Ты же звонил с дороги. И Федор звонил.

— Кондратьев? Когда?

— Сразу после тебя. Вы будто договорились.

— Он же… — Сергей осекся.

— С ним все в порядке. Он звонил из польского города Слупска.

— Как он туда попал? — удивился Сергей.

— Спасли польские рыбаки. — Мурзин оглянулся на Эмку и сел на стул, добавил, понизив голос: — А в чемодане оказалась туфта. Он просил срочно найти тебя.

— Как туфта?!

Сергей посмотрел на Эмку, все стоявшую в балконных дверях, и она поняла его, перешагнула порог, бесшумно ступая босыми ногами по паркету, проплыла мимо них и закрылась в ванной.

— Ну, даешь! — восхитился Мурзин. — Где откопал такую? Извини, что помешал. Знал бы, не врывался, погулял бы на улице.

— Как туфта? — снова спросил Сергей.

— Не знаю. Говорит, какие-то старые газеты.

— А мы-то старались. За этим чемоданом и другие охотились, чуть меня не укокошили. Кондратьев выручил. За мной гнался Пауль, оказавшийся каким-то Маковецким.

— Кем?! — заорал Мурзин.

Он вскочил и так и стоял, пока Сергей рассказывал, как все было. И про Клауса, который погиб из-за него, и про Хорста Фогеля, испугавшегося неизвестно чего, а потом отдавшего чемодан Эмке. В подробностях расписал сцену в лесу, когда… если бы не Кондратьев…

— Ты точно расслышал фамилию? Маковецкий?

Мурзин стоял перед ним какой-то взъерошенный и левая щека его недобро подергивалась.

— Вроде бы точно.

Ожесточенно, обеими руками, Мурзин потер виски и уставился в окно, за которым голубело небо. И вдруг оживился.

— Значит, этот чемодан тебе передала Эмка?

— Ты что?! — взвился Сергей. — Уж лучше меня подозревай.

— Я не подозреваю. А надо бы проверить.

В ванной что-то вдруг упало и разбилось, дверь распахнулась, и Эмка, неузнаваемая, с блестящим лицом, намазанным какой-то косметической дрянью, явилась перед ними. Длинное махровое полотенце, висевшее у нее на плече и достававшее чуть не до пола, создавало впечатление какой-то театральности.

— Ты думаешь, чего я прилетела?! — Она смотрела в упор на Сергея, и глаза ее были злы. — Он чемоданы перепутал, вот что!

— Кто?

— Хорст Фогель. Темно, говорит, в подвале, вот и перепутал, не тот мне отдал. А я же поняла, что чемодан для тебя дороже меня…

— Чего болтаешь?..

— Неправда разве? Вон он, привезла я.

Эмка кинулась к кровати, вытолкнула черный чемодан на середину комнаты.

И столь же порывисто подался вперед Мурзин, схватил чемодан, подергал замки.

— Вы его открывали?

— Так цифры же там, а Фогель их забыл.

— Ай, молодчина! Какая же вы молодчина!..

— Я из-за Сережи…

— Он не поймет, — махнул рукой Мурзин и расхохотался радостно.

— Что у вас там, золото?

— Дороже золота.

— В Шереметьеве, на таможне, открыть велели, а я сказала, что цифры забыла.

— Ай, молодчина!..

— Рентгеном просвечивали, собаке давали нюхать…

— Серега, друг, разреши я ее расцелую?

— Я ей не хозяин.

Эмка засмеялась.

— Я же в косметике.

— Ладно, — сказал Сергей Мурзину, — кончай паясничать.

— Ничего не кончай.

И старый черт Мурзин схватил Эмку за плечи, звучно поцеловал в щеку, в другую, облизал губы и, похоже, собрался продолжать понравившееся ему занятие.

— Хватит, говорю!

— Ревнует, — сказал Мурзин. — Ничего, поревнуй, тебе полезно.

И он опять вцепился в чемодан, который, похоже, был весьма тяжелым.

— Ну, я пойду, позвоню после.

— Тебя проводить?

— Не надо. Там машина, и меня ждут.

Сказано это было со значением, и Сергей понял, что Мурзин не хочет, чтобы он видел ту машину и тех людей, что его ждут. Да Сергею и самому никого не хотелось видеть в эту минуту. Кроме Эмки. И он с облегчением запер за Мурзиным дверь, не забыв снова оставить ключ в замке.