Красное самоубийство

«Пойдите по вагонам и объявите: везем вас в места такие, где ничего еще не приготовлено; вас везем не спеша, а вот ваших мужей отправим ускоренными темпами, так что они успеют к вашему прибытию все приготовить, построить, и там вас встретят».

Потом, конечно, оказалось, что это был обман, подлая хитрость, рассчитанная еще и на то, чтобы люди по пути не сбежали.

«Поезд остановился у реки, и солдаты стали резвиться в воде, женщина – та, что родила несколько дней назад, – просит солдат дать ей воды для того, чтобы выкупать ребенка и простирнуть пеленки. Никакого внимания. Будто и не слышат... Нырнув в окошко, я дотянулась до щеколды. Дверь, поскрипывая колесиком, поползла. Три прыжка, и я у воды... Расплескивая воду, карабкаюсь по насыпи вверх.

– Почему не стреляете?! – кричит начальник эшелона».

Так еще по дороге Евфросинья проштрафилась. Ее в наручниках бросили в карцер. Да, даже там, на колесах, устроили карцер – узкий деревянный ящик. Это было первое, но далеко не последнее ее наказание, их просто не перечесть, мучительный переезд в Сибирь завершился на берегу Оби в селе Молчаново:

«В полном смысле слова “медвежий угол”. Больше того, заповедник XVIII, а то и XVII века. Но тут колхозы. Советская власть... В чем это проявляется? В наличии тяжелого, громоздкого управленческого аппарата, пришибленности и полной инертности крестьянства, организованного голода... Нac еще раз пересчитали: детей, стариков оставили, обрекая их на голодную смерть, а всех работоспособных погнали дальше. Мы шли по самым невероятным дорогам, вернее, по полному бездорожью. Добрались до своей лесозаготовки – барака на берегу Анги. Удивляло меня, что барак, только что приплывший в разобранном виде, оказался полным... клопов. Удивлялась и полному отсутствию не то что комфорта, а элементарной заботы о рабочем скоте, которым мы в данном случае являлись. Не было нужника. На нарах все спали вповалку, и места не хватало. Не было посуды. Баланду нам варили, но... во что было ее получать? Пользовались туесками – посудой из березовой коры... мы начали валку леса».

Керсновская провела в ГУЛАГе 12 лет! Бежала и несколько месяцев бродила по тайге. Ее поймали, положенный расстрел заменили тем, что бросили работать в шахту, оттуда она и вышла на свободу после смерти Сталина. Так под знаменем борьбы за мировую революцию советизировали ее и сотни тысяч других несчастных обитателей Восточной Европы, число которых в ГУЛАГе значительно увеличилось, когда после окончания войны мы фактически оккупировали несколько восточноевропейских стран...

Роковой просчет

Даже в августе 1939 года, пойдя на соглашение о сотрудничестве со Сталиным, Гитлер вовсе не думал менять свою стратегию, свои планы на ближайшее будущее. В узком кругу приближенных он заявлял: «Все, что я предпринимаю, направлено против русских. Если Запад слишком глуп и слеп, чтобы понять это, тогда я буду вынужден пойти на соглашение с русскими, чтобы побить Запад, и затем, после его поражения, снова повернуть против Советского Союза со всеми моими силами. Мне нужна Украина, чтобы они не могли уморить нас голодом, как это случилось в последней войне». Гитлер вел свою игру, Сталин – свою, и больше всего они боялись друг друга, опасались неожиданной агрессии со стороны соперника (а с августа 1939 года по июнь 1941-го – официального союзника!). Годами они готовились к войне (оба – к агрессивной, наступательной, захватнической!), но никак не могли выйти на тот уровень вооружений, который позволил бы фюреру обрушить свою мощь на восток, а Сталину – на запад. Из-за постоянно преследовавшего их страха друг перед другом они так и начали войну между собой, будучи не совсем к ней готовыми.

Вот одно из признаний фюрера, сделанное в узком застольном кругу самых близких соратников: «Моим кошмаром был страх, что Сталин может перехватить у меня инициативу... Война с Россией стала неизбежной. Ужасом этой войны было то, что для Германии она началась слишком рано – и слишком поздно». Пожалуй, самым примечательным из соображений Гитлера по этому поводу оказалось признание, сделанное им перед концом войны, в феврале 1945 года, когда фюрер не мог не понимать, что его конец близок, лукавить ему было уже не нужно: «Упреждающий удар по России был нашим единственным шансом разбить ее ... Время работало против нас. На протяжении последних недель (май–июнь 1941 года – В. Н.) меня не отпускал страх, что Сталин опередит меня». Эти опасения не были напрасными. Сталин тоже изо всех сил готовился не к обороне, а к нападению. Маршал Жуков вспоминал: «У Сталина была уверенность, что именно он обведет Гитлера вокруг пальца в результате заключенного пакта. Хотя потом все вышло как раз наоборот».

И вот что парадоксально! Так называемый советско-германский договор о дружбе означал только одно – скорую войну между двумя подписавшими его странами. Это было очевидно. Еще в книге «Моя борьба» Гитлер пророчески писал: «Сам факт заключения союза с Россией сделает войну неизбежной». Еще до заключения этого договора английская разведка доносила своему правительству: «Если Германия и СССР придут к какому-либо политическому, а еще лучше – к военному соглашению, то война между ними станет совершенно неизбежной и вспыхнет почти сразу после подписания такого соглашения». Того же мнения придерживался и американский президент Рузвельт: «Если Гитлер и Сталин заключат Союз, то с такой же неотвратимостью, с какой день сменяет ночь, между ними начнется война».

Так что демагогические рассуждения о том, что Гитлер неожиданно и вероломно напал на нас, не выдерживают никакой критики. Оба диктатора договором между собой хотели одного – выиграть еще немного времени, чтобы подготовиться к войне, вернее, к нападению, к агрессии: фюрер собирался обрушиться на СССР, Сталин – на Германию. Ни тот, ни другой к войне оборонительной не были готовы, она требует совсем иной подготовки, чем к агрессии! Поэтому перед ними со всей остротой стоял вопрос о том, чтобы не упустить время и обязательно первым нанести упреждающий удар и как можно быстрее развить наступление. Но Сталин тянул время, потому что, как ворон крови, ждал нападения немцев на Англию, чтобы ударить им в спину уже наверняка. Впрочем, похоже, наш вождь мог бы и без вторжения фюрера в Англию посчитаться с ним, но, увы, упустил редкий шанс. Известно, что в 1940 году наш самый опытный и авторитетный военачальник – маршал Б. Шапошников (еще дореволюционной офицерской выучки) и некоторые его коллеги буквально умоляли Сталина немедленно выступить против фюрера. Начальник нашей военной разведки И. Проскуров докладывал, что у немцев в то время на нашей границе не было ничего для обороны. Сталин не прислушался к этим советам. Он всегда все знал лучше всех. Тут, разумеется, сыграла роковую роль его неосведомленность в военных делах, свидетелями которой мы стали в годы войны и которая стоила нам огромных жертв, каких при другом руководстве, не сталинском, могло бы и не быть. Несомненно, что ту же роковую роль сыграли тайные для всех замыслы Сталина все о том же победном походе на Европу, который он откладывал до момента нападения Гитлера на Англию.

Надо думать, что последнее соображение, то есть надежда, даже уверенность в нападении немцев на Англию, засело в голове Сталина крепко. Теперь уже широко известно, как он в 1940 и 1941 годах решительно отметал в сторону все сообщения о том, что Гитлер готовится напасть на нас. Многие люди, настойчиво пытавшиеся предупредить Сталина об этом, жестоко пострадали от гнева вождя, считавшего такие донесения провокациями. Он боялся спугнуть фюрера хотя бы малейшими намеками на нашу настороженность, озабоченность. Он так и продолжал жить устоявшимися представлениями о верности собственного курса на мировую революцию, не считаясь с реальной обстановкой. В 1939 году он с трибуны XVIII съезда партии заявил: