Страница 32 из 80
– Свиньи, не вздумайте вытираться!
Стало ясно – гитлеровцы кого-то ждут. После завтрака по палатам прошелся гестаповец Мартин Зоммер.
– Слушайте, вшивые собаки! Тут делегация от Красного Креста шляется. Так запомните: если кто вздумает болтать или там жаловаться, тот познакомится со мной. Ясно?
Знакомиться с Зоммером желающих не было. Все знали, что этот гестаповский палач может с пяти ударов отбить человеку почки…
Зоммер своими руками уже убил сто восемьдесят семь заключенных.
В полдень в больницу пришла делегация: двое мужчин и четыре дамы. Мужчины гладко выбритые, полные, в черных костюмах, поверх которых небрежно накинуты белые халаты. Дамы в модных платьях. Делегацию сопровождал майор Говен. Они неторопливо прошлись по больнице. В каждой палате одна из женщин раздавала больным черные крестики с рельефным изображением распятого Христа:
– И в смятении душевном и в муках телесных пусть всегда с вами будет образ Спасителя…
И когда рука с черным крестиком протянулась к Андрею, боксер вежливо отказался:
– Мадам, я коммунист.
Дама быстро отдернула руку. Растерянно посмотрела на Бурзенко. Вздохнула и, порывшись в своей сумке, достала маленькую плоскую коробочку.
– Это тоже успокаивает нервы.
Санитары шумно ввезли в коридор тележку, нагруженную картонными ящиками.
– Сейчас каждый из вас получит маленькую посылку. Наша организация заботится о вас. В посылке каждый из вас найдет то, что любил еще в детстве, что он любит и теперь.
– Господа, прошу не нарушать наш режим, – Говен прервал представительницу Красного Креста. – Больных ждет обед. Не следует портить им аппетит. Ваши посылки мы вручим после обеда. Как вы уже успели заметить, господа, в нашем лагере всюду царит порядок и чистота. А здесь, в больнице, вы можете убедиться в том, что в Германии лечат врагов государства. По возвращении, господа, вы можете рассказать по всеуслышание, что в немецких концлагерях с государственными преступниками обращаются лучше, чем в Америке со свободными гражданами.
Делегация удалилась. Через некоторое время тележку с посылками укатили обратно. Фельдфебель прошел по палатам, забирая простыни и полотенца.
Андрей вытащил из кармана плоскую желтую коробочку. Прочел надпись: «Made in USA» – «Сделано в Америке»… Бурзенко открыл коробочку, и на ладонь высыпались мелкие блестящие конфеты, похожие на русскую карамель «подушечки».
Он нетерпеливо сунул карамель в рот. Но его ждало разочарование: конфета оказалась тягучей резинкой… «Жевательная», – определил Андрей. Ему захотелось догнать эту сердобольную даму и швырнуть ей ее коробочку.
Около месяца Андрей провел в ревире. Окреп, набрался сил. Вынужденное безделье начало его тяготить. Он рвался в гущу событий, жаждал борьбы. Показывая Пельцеру налившиеся бицепсы, Андрей шутил:
– Вот как откормили!
Пельцер щупал тонкими пальцами мышцы и тихо восклицал:
– Это то, что надо!
Наконец Крамер выписал Андрея из больницы. На последнем осмотре он похлопал Бурзенко по плечу и напутствовал:
– Карош, геноссе! Гут!
Соколовский предупредил, чтоб он ничему не удивлялся. А удивляться было чему: Андрею принесли полосатую робу, на которой не оказалось мишени, но номер был прежний – 40922.
– Только старайся не попадаться на глаза тем, кто был с тобой в штрафной, – сказал Соколовский. – Обходи их. Особенно старосту и капо. Направляем тебя в Большой лагерь. Это целый город. В нем находятся несколько десятков тысяч человек. Будешь работать в сапожной мастерской, а жить в сорок втором блоке. Там встретишь узбека Каримова. Будь с ним поближе.
Глава девятнадцатая
Андрей быстро осваивался с несложным сапожным делом. На первых порах Каримов брал на себя часть работы Андрея. Узбек производил затяжку брезентовых заготовок на колодку, приставлял деревянную подошву и к ней несколькими гвоздями прибивал заготовку. Делал он эту основную операцию быстро, легко. Андрею оставалось только прибить кожаную полоску, служившую рантом, вокруг деревянной подошвы. Таким образом заготовка крепилась к подошве. Ботинок сбит. Оставалось сделать отделку. Ботинок снова брал в свои руки Каримов и срезал выступавшие из-под ранта части заготовки. Вот и все. Колодка вынималась, и новая пара обуви ставилась на полку.
Работа несложная, но однообразная. С утра до вечера одно и то же.
На следующий день в сапожную мастерскую пришел Иван Иванович. Тот самый, с которым Андрей ехал в вагоне. Он принес на ремонт несколько десятков пар деревянных башмаков.
Бурзенко несказанно обрадовался встрече. Ему хотелось встать и приветствовать этого кряжистого, с лохматыми бровями, сурового на вид человека, приветствовать по всем правилам воинского этикета; «Здравия желаю, товарищ подполковник!» Но лагерь есть лагерь. Андрей понимал, что лишнее слово, лишний жест могут вызвать подозрения у надсмотрщика, который подозрительно оглядывает каждого входящего и выходящего из мастерской, хмуро следит за работой узников.
Иван Иванович был все такой же, как и в эшелоне, – неторопливый, рассудительный, с властными нотками в спокойном голосе. Спросив разрешения у обер-мастера, подполковник снял свои башмаки и протянул Андрею.
– Подбей косяки.
– Давайте, – Андрей быстро взял протянутый ботинок.
Иван Иванович сел рядом и, улучив момент, шепнул:
– Где Батыр Каримов?
– Понес готовые ботинки на склад.
– Передай ему, пусть после отбой заглянет ко мне. Он знает куда.
Андрей утвердительно кивнул головой.
– Слушаюсь.
Каримов был намного старше Андрея. Черные волосы Батыра тронуло серебро седины. У него было скуластое круглое лицо, типичное для ферганца, и чуть раскосые, внимательные глаза. Каримов, казалось, никогда не грустил, не тосковал. Правда, в вечерние часы он любил, лежа на нарах, вспоминать о садах Ферганы и проспектах Ташкента, о родном Узбекистане.
Андрей хорошо владел узбекским языком и не раз бывал в Фергане, Каримов называл его «русским земляком» и, вспоминая мирную жизнь, расспрашивал Андрея о его прошлом. Бурзенко отвечал охотно, открыто. Он был уверен, что Каримов имеет связь с подпольной организацией. О ее существовании Андрей уже догадывался. И даже больше, он был уверен, что она существует. Бурзенко ждал от Каримова заданий и был готов, не щадя жизни, выполнить любое поручение.
Жизнь в Большом лагере Бухенвальда оказалась немного легче, чем в карантинном блоке или в штрафной команде. Здесь был более сносный порядок. Надсмотрщики не так люто измывались над заключенными. И в бараках не было такой жуткой тесноты. А в остальном все то же: жизнь на грани голодной смерти и постоянные издевательства.
Сегодня после вечернего отбоя Каримов ушел к Ивану Ивановичу. Андрей лежит на нарах, положив тяжелый кулак под щеку, и вспоминает о Ташкенте, о товарищах по боксерской секции, о Лейли.
Андрей часто вспоминает эту веселую и смелую черноглазую девушку, их первую встречу, ночной парк. Где она сейчас? Что делает? Как сложилась ее судьба?
Андрей мысленно переносится в далекий Ташкент. Сейчас начало сентября. В садах ветви деревьев гнутся под тяжестью яблок. Поспели гранаты, лучшие сорта винограда, инжир. Андрею даже представилось, что вот Лейли пришла из института – она обязательно должна учиться – и вышла на веранду с книгой в руках. А может быть, пошла в парк к берегу реки на то самое место, где они когда-то провели вечер. А проводы? Андрей уезжал в армию. Его провожали друзья, отец, мать. А он все смотрел по сторонам, искал Лейли. Она опоздала. Началась посадка. «Не пришла», – решил Андрей и, быстро поцеловав мать, отца, направился к вагону.
– Андрей!
Он оглянулся.
– Лейли…
Она подбежала и, запыхавшись, неловко сунула ему в руки букет цветов.
Они так и застыли друг против друга. Потом Андрея подтолкнули товарищи:
– Поезд тронулся.
Лейли порывисто обхватила его шею и в первый раз поцеловала.