Автопортрет

Я пожал плечами:

- Ну, вашей семье, в общем-то....

Других подарков у меня не оставалось, кроме нитки янтарных бус.

Мать с дочкой перешли на французский. Я вышел в коридорчик покурить там стояла мелкая пепельница из панциря черепахи. Дамы делили подарки. Вернее, старшая делилась с младшими, имея в виду и вторую - отсутствующую пока - дочку. Зашел в крохотный туалет. Еще покурил. Про меня, похоже, забыли. Я вошел, покашляв. Узел был распущен, на столе лежали две кучки. Кучка Елизаветы Владимировны выглядела жидковато. Сама она листала календарь на 1992 год с видами С-Петербурга.

- Ну да, - обиженно сказала графиня, - ты считаешь, что я не доживу до следующего года. Хорошо, забирай численник...

Дочка сказала, что она секретарь франко-русского культурного общества, и календарь ей пригодится для антуража. Она смотрела на меня, словно искала поддержки. Забрала.

Вообще, она работает представителем британской кино-компании в Париже.

Выпили кофе, поговорили. Я оставил графине ее переведенную на русский язык рукопись, спросил, успеет ли она до моего отъезда прочитать и завизировать. Она махнула рукой: "Перевели, и слава Богу! Зачем еще читать. Посмотрю немного..."

Поехали по Парижу втроем. Заехали в русский собор Александра Невского на улице Дарю. Мария Всеволодовна осталась в машине, сказала, что болят ноги, и она помолится отсюда. Я купил две свечи. Одну протянул Елизавете Владимировне. Она поставила свечу Богоматери и на выходе сказала, что ее сын Мишель был помощником регента в этом соборе и имел казенную квартиру во дворе, когда учился в университете.

С Мишеля все и началось. Нас познакомили, мы с ним напились в ресторанчике Дома писателя и решили издать книгу его бабушки-графини. А потом нас, уже трезвых, показали по телевизору в передаче "Монитор", и мы, сидя у меня в кабинете, рассказали телезрителям о своих планах. Вот, дескать, русские и в эмиграции остаются русскими, пишут воспоминания о России, их читает весь мир, и скоро русский читатель сможет открыть книгу графини Навариной, ставшую французским бестселлером 1988 года.

Мы поездили по Парижу, и меня отвезли в тихий старинный городок под Парижем, где Мишель купил квартиру и завез в нее вещи, но еще не начал жить. Он дал мне ключи, а сам продолжает налаживать культурные связи в Ленинграде. В эту квартиру меня и привезли.

Хорошая квартирка - первый этаж двухэтажного дома, внутренний дворик, мощеный булыжником, а над домом - гора с замком. В этой квартире сейчас и нахожусь. Посмотрел на схеме свой городок - последняя станция голубой линии метро - "Сент-Реми-Лес-Шевреус" называется. Типа нашего Шувалово. или Озерков. Закрыл ставни. Поужинал, выстирал носки, принял душ, ложусь спать.

Перед выходом на улицу М. Наварина спросила дочку: "Как на дворе, тепло?"

И еще она говорила за ужином: "Расизм нужен! Как в природе - тысячи насекомых летают, а не перекрещиваются. Тысячи растений существуют, пыльца с них слетает, а чужой цветок не оплодотворяет... Так и люди должны"

9 сентября 1991г. Гуляю по Парижу. Тепло, солнце. Париж нравится. Я себе в Париже не нравлюсь. Денег немного, и почему-то все хочется купить. Купил сувениры, пленку цветную для фотоаппарата, часы (оказались китайскими) - еще продавщица мне что-то выговорила, когда я попросил запустить их, воды минеральной купил бутылку, музыкантам в вагоне метро дал 3 франка - хорошо пели два парня на английском. Сейчас сижу под витриной магазина игрушек на Итальянском бульваре, курю, пью воду из бутылки и думаю, что делать дальше. Чистота - окурок выкинуть некуда. Но выкинул, растер ботинком до едва заметного табачного пятна, фильтр отдул от себя подальше - если что, это не я сделал.

Пошел и купил с расстройства стереосистему - какой-то "Starring" за 300 франков, без опознавательных знаков, но инструкция на английском, французском и немецком. И пистолет игрушечный, но как настоящий, испанского производства - за 85 франков. Пропустит ли наша таможня, не знаю. И зубы-страшилки купил за 15 франков - Максиму. С такими зубами и пистолетом можно на большую дорогу выходить. И осталась у меня половина денег - 100 долларов, еще не обмененные.

Теперь еду в метро в свой St-Remy-Les-Chevreuse - если по-русски, то нечто святое, под Козловым городом. 19-30 по местному времени.

Завтра

1. Издательство "Робер Лафон" . Отметить командировку.

2. Позв. Норману Спинраду

3. Лувр

4. Купить Эйфелеву башню

21-00. Поужинал, обошел квартиру Мишеля, сфотографировал кухню. Холодновато от каменных стен, но Елизавета Владимировна сказала, что отопление лучше не включать - могу запутаться, она и сама толком не знает, как им пользоваться. Прямо в коридоре стоит большой полиэтиленовый пакет с темными иконами без окладов - копаться не стал, но шевельнулась досада на культурного друга нашей страны. Включил приемник - "Маяк" почему-то не поймать. Звонил Саше Богданову, переводчику, мило поболтали. Расспрашивал о России, о московских ребятах из "Текста". Во Франции он уже восемь лет. Интересный вышел разговор.

Он посоветовал мне не комплексовать и нажимать на французов, чтобы они меня кормили, поили, снабдили карточкой на "Эрэруэр", телефонной картой и возили, куда я захочу. Прием, одним словом, за их счет.

- Здесь так принято, - сказал Саша. - Иначе ты через три дня без франка в кармане останешься, а в долг здесь не дают. И вообще, тебя не поймут и не оценят. Они только понт понимают.

Я сказал, что живу в квартире Мишеля, в холодильнике стоит молоко, сыр, хрустящие хлебцы, бутылка вина...

- Это все ерунда, - сказал Саша. - Копейки. Ты же за свой счет прилетел, чтобы издать книгу их бабушки-княгини...

- Графини, - поправил я.

-Графиня-княгиня... - какая, на хрен, разница. Этих чертей тут пол-Парижа - голубых князьев. Бабенко тебе командировочные дал? Дорогу оплатил?

- Нет. Все за свой счет. Сказали, чтобы я себе материальную помощь выписал...

- Ну вот! Небось, не с пустыми руками приехал - выпивка, подарки, ложки-матрешки...

Я сказал, что не с пустыми руками. Привез кое-что.

- А они тебе в лучшем случае сувенир подарят. Так что тряси их, пока не поздно. Скажи: "Я, дескать, интересуюсь, кто мне расходы компенсирует? Издательство или ваша семья?" Иначе, тебя не поймут.

Договорились, что он будет сопровождать меня к Норману Спинраду, американскому фантасту, живущему в Париже. Обещал ему сам позвонить и договориться о встрече.

Хорошо поговорили.

Вышел на улицу, прошелся по городку. Подсвеченные витрины, товары диковинные в изобилии. Ни души. Только звук моих шагов. Замок на горе светится. Речушка журчит. Постоял на мостике, покурил.

Думал ли я десять лет назад, в Коммунаре, что окажусь в Париже? Прямо так не думал, но что-то подсказывало: прорвемся...

10.09.91. Вечер. Еду в уютном вагоне "Эрэруэр" в свой Козлов. "Эрэруэр" - метро такое, шпарит почти бесшумно и под землей, и по поверхности. Пишу совершенно спокойно, никакой тряски.

Устал.

Только и было накануне разговоров, что Елизавета Наварина дает прием. Прием! Ах, будет прием! Имейте в виду, Димитрий Николаевич - будет прием. С намеком, что желудок лучше оставить пустым. Вот, думаю, поем на русский манер - первое, второе, третье. Пироги, закуски.

Саша Богданов разъяснил, что прием проводится вечером, и обеда мне все равно не избежать - это у французов святое дело, как молитва у мусульман. Обед часа в два-три. Так что обед мне гарантирован, если я буду в компании со своими русскими французами.

Ну и хрен в нос! После издательства "Робер Лафон", где мы полчаса беседовали с зав. международным отделом мадам Зелин Гиена (об этом отдельно) и подписали договор, меня повезли на русское кладбище (тоже скажу отдельно; сфотографировал могилу В. Некрасова, он лежит подселенцем в чужой могиле), а потом мы заехали в универсам за продуктами для этого самого приема, и там я чуть было не схватил живого омара, который шевелился на глыбе льда, и не сожрал. Так хотелось есть.