Язон четырех морей

– А чего у них больше, чем у меня? – возмутилась Марианна. – Их доказательства – только клевета, исходящая от субъектов столь презренных, что ее вообще не следовало слушать. И, кстати, я никак не могу понять, почему жертвой стал Язон, а не я?

– Потому что он американец. Дорогое дитя, – вздохнул Талейран, – я удручен, лишая вас иллюзий, но ваши распри с Кранмером являются в этом деле второстепенными! Чтобы отомстить вам, не требовалось причинять столько зла. Но создать дипломатический инцидент с Соединенными Штатами, подпортить довольно щекотливую обстановку, возникшую из-за Континентальной блокады, но в последнее время проявившую тенденцию к улучшению, вот что важно для английского шпиона, вот что заслуживает приложения сил!

Политика вмешалась в ее личные дела? Это, пожалуй, последняя вещь, которую Марианна могла ожидать. Она подняла на своего собеседника взгляд настолько растерянный, что он снисходительно улыбнулся и объяснил:

– Сейчас вы поймете: начиная с прошлого года восстановилась, несмотря на политические разногласия, торговля между Англией и Соединенными Штатами. Эти последние были действительно сильно задеты Берлинским и Миланским декретами Наполеона, особенно Миланским, по которому иностранные корабли, хотя бы только заходившие в английские порты или входившие в контакт с английскими кораблями, рассматривались как законная добыча. Лорд Уэлсли воспользовался недовольством американцев, и в начале этого года большое количество английских коммерческих судов отправилось в Соединенные Штаты для оживления торговли, пришедшей в полный упадок. Но президент Мэдисон, являющийся другом Франции, хотел бы видеть восстановленными добрые отношения с родиной Лафайета, и он был бы счастлив, если бы по крайней мере по отношению к Соединенным Штатам Миланский декрет был отменен. Он дал соответствующие распоряжения своему послу в Париже, и Джон Армстронг уже многие недели работает в этом направлении. Я знаю из достоверных источников, что он недавно послал Шампаньи, моему заместителю по внешним сношениям, запрос об условиях, на которых Берлинский и Миланский декреты можно аннулировать в части, касающейся Соединенных Штатов. Это дело с контрабандой и убийством скорее выглядит как попытка свести на нет их усилия, чем… месть лорда Кранмера. Вы были предлогом, Марианна, а Язон – инструментом.

Марианна опустила голову. Паутина англичанина оказалась искусно сплетенной. Он великолепно проявил искусство шпиона и грабителя высшей марки, раз ему удалось еще и деньги выудить у своей жертвы. Марианна заплатила за встречу с Язоном на дне ловушки, которую Кранмер открыл под их ногами. Она поняла теперь размах использованных средств, странное безрассудство этого Переца, который сам сдался – без сомнения, после того, как получил солидный куш и уверенность в безопасности, – чтобы надежнее погубить своего капитана. С момента, когда в игру вступили международные интересы, шансы Язона значительно уменьшились.

– Но вы упоминали американского посла, – сказала она. – Он не может помочь?

– Уверяю вас, что Армстронг уже сделал все, что мог. Но если Бофор уличен в шпионаже, фальшивомонетничестве и убийстве, остается просить милосердия Императора.

– Императора! – взорвалась Марианна. – Нечего сказать! Вы хотя бы знаете, почему он отказался видеть меня? За несколько минут аудиенции он мог все узнать, и Язон был бы уже на свободе!

– Я не уверен в этом, Марианна! В подобном случае Император может действовать, только когда в деле все будет ясно. Затронуты слишком серьезные интересы! К тому же у него могло появиться желание преподать вам урок… и наказать за то, что вы так легко утешились, утратив место его фаворитки. Ведь он мужчина, что же вы хотите! Наконец, имеется отягчающее положение Язона свидетельство, которое Наполеон не может не принять во внимание, если не хочет стать открытым противником общепринятой морали, а вы знаете, до какой степени он дорожит респектабельностью своего двора. Ведь в самом деле, если автор анонимного доноса и матрос Перец просто отверженные, можете ли вы сказать то же самое относительно сеньоры Бофор?

Мертвая тишина воцарилась в комнате с цветами. Марианна в каком-то оцепенении мысленно повторяла последние слоги, произнесенные Талейраном, пытаясь найти в их соединении угрожающий смысл. Но она не нашла его и в конце концов чуть охрипшим голосом, в котором звучала недоверчивость, спросила:

– Не хотите же вы сказать, что…

– Что жена Язона выступает против него? Именно так, увы! Эта несчастная, разъяренная от ревности, твердо убеждена, что вы любовница ее мужа. Она не сомневается в его вине. Если послушать ее, а никакая фурия не сравнится с ней в ярости, Бофор способен на все, если дело идет о вас, даже на преступление.

– Но… она безумна! Ее надо связать! Ее безумие преступно! И после этого можно поверить, что она любит Язона?!

Талейран тяжело вздохнул:

– Может быть! Видите ли, Марианна, она принадлежит к племени непримиримому и страстному, у них оскорбленная любовь требует крови, обманутая влюбленная, не дрогнув, отправит неверного любовника к палачу и тут же бросится заживо похоронить себя в самый суровый монастырь, чтобы там найти смерть-избавительницу! Да, Пилар – ужасная женщина, и, к несчастью, ей известно, что Бофор любит вас. Она сразу узнала вас.

– Узнала? Меня? Но каким образом? Ведь она никогда меня не видела?

– Вы думаете? Я узнал, что стоящая на носу «Волшебницы моря» фигура поражает сходством с вами. Он из плеяды мастеров, но… невезучих мужей! Возможно, Язон считал, что Пилар никогда не встретится с вами, поскольку их пребывание в Париже намечалось кратковременным, или же что сходство не бросится в глаза…

Несколько мгновений Марианна сосредоточенно смотрела на своего престарелого друга. Она была взволнована этим доказательством любви и не знала больше, то ли ей радоваться, то ли прийти в еще большее отчаяние, но в глубине души она никогда не сомневалась в любви Язона. Она всегда знала, что он любит ее, даже когда она прогнала его от себя ночью в Селтоне, и это свидетельство тому, наивное и почти детское, невыразимо тронуло ее и взволновало. Подумать только, что она ненавидела этот корабль, что она многократно попрекала им Язона, ибо он приобрел его за вырученные от продажи Селтона деньги! И вот, оказывается, он как бы раздвоил ее существование, вторично воссоздав ее облик…

Она тихо встала, не потревожив задумавшегося Талейрана. Он не смотрел на нее. Глубоко опустив подбородок в пышные складки галстука, он рассеянно обводил кончиком трости бесхитростные очертания роз, обрамлявших ковер.

Паркет поскрипывал, когда Марианна, зябко закутав плечи шарфом, подошла к открытой на маленький балкон двери. Несмотря на горячее августовское солнце, она сильно продрогла, и даже когда оперлась на нагретое железо перил, ей не стало теплей.

Снаружи, однако, все дышало беззаботной радостью ясного летнего дня. Из соседнего дома доносился звонкий голос маленькой Шарлотты, напевавшей одну из тех считалок, от которых дети без ума. Внизу, около фонтана, трое женщин в синих юбках на цветастых чехлах, входивших в задорно сидевшие на них бурбонезские костюмы, болтали на местном наречии, с громкими взрывами смеха, с сияющими радостью лицами под очаровательными шляпками «здравствуй-прощай». Под деревом играли дети, тогда как слуги князя Беневентского заводили расседланных лошадей в конюшню, а немного дальше невидимый курортник в допотопном до трогательности портшезе с закрытыми занавесками направлялся в купальню. На все это солнце изливало потоки золотистых лучей, на все, кроме Марианны, которая не могла понять, почему даже в этой мирной местности ей нужно нести груз страдания и тоски. Она думала, что вступила в борьбу с горсточкой отверженных, глупостью полицейских и плохим настроением Наполеона, а оказалось, что она попала в водоворот обширной и опасной политической интриги, где ни Язон, ни она сама не имели никакого значения. Словно она, осужденная на вечное заключение, смотрела на мир живущих из глубины зарешеченной одиночной камеры. И может быть, потому, что она не была создана для этого мира! Ее мир – мир насилия и страха, похоже, не собирался оставить ее в покое. Надо попытаться вырваться из него. Покинув балкон, Марианна вернулась к Талейрану, который из-под полуприкрытых век внимательно наблюдал за нею. Она попыталась поймать взгляд его бледно-голубых глаз.