Язон четырех морей

Она машинально последовала за толпой к бальному залу, где снова запели скрипки в ожидании начала ужина, с единственной целью – продолжить свой путь к карете, к спокойствию своего дома и комнаты. Это посольство и все заполнявшие его люди вызывали у нее теперь отвращение. Даже присутствие Наполеона, сидящего на красном с золотом троне, установленном для него и Марии-Луизы в глубине зала, не могло остановить Марианну. Она хотела уйти. Но вдруг она увидела направляющуюся к ней группу дам с Доротеей и графиней Кильманзег во главе, и это зрелище вызвало у нее возглас недовольства. Теперь она должна будет болтать о пустяках, обмениваться никчемными фразами, когда ей так необходима тишина, чтобы услышать странные крики, которые испускало ее сердце, и попытаться хоть что-нибудь понять. Нет, это невозможно, она не сможет вынести…

Почти одновременно она увидела рядом с собою Чернышова и, не раздумывая больше, повернулась к нему.

– Вы просили у меня танец, граф. Этот – ваш, если вы желаете.

– Как жестоко, сударыня! У верующего не спрашивают, хочет ли он прикоснуться к божеству!..

Она холодно взглянула в глаза русскому.

– Я хочу только протанцевать этот вальс, и не вздумайте ухаживать за мною, – решительно отрезала она.

На этот раз он ничего не ответил, удовольствовавшись поклоном и улыбкой. На краю танцевального круга Марианна бросила сломанный веер, накинула на руку длинный шлейф и вверила свою талию руке кавалера. Он схватил ее, как хищник добычу, увлекая почти в самую середину танцующих с пылом, вызвавшим у нее меланхолическую улыбку.

Русский был ей неприятен, но он откровенно желал ее, и в состоянии замешательства, в котором находилась Марианна, нельзя было не признать утешительной встречу с существом, испытывающим хоть какое-то чувство, пусть даже такого порядка! Он танцевал превосходно, с удивительным чувством музыки, и у Марианны, вихрем закружившейся в его руках, явилось ощущение, что она летит по воздуху. Вальс освободил ее от тяжести собственного тела. Почему же он не хочет освободить также и ее душу от смятения?

Пересекая в танце просторный зал, она заметила Императора, сидевшего на троне рядом с Императрицей и тихо разговаривавшего с нею, но ее взгляд не задержался на них. Эти двое ее больше не интересовали. А Чернышов уже увлек ее дальше. Она также увидела Язона, танцевавшего со своей женой. Их взгляды встретились, но Марианна с раздражением отвела свой, затем, внезапно побуждаемая чисто женским демоном кокетства, этой присущей любой задетой женщине внутренней потребностью ответить ударом на удар, болью на боль, она адресовала русскому ослепительную улыбку.

– Почему вы так молчаливы, дорогой граф? – спросила она достаточно громко, чтобы американская пара услышала ее. – Неужели радость сделала вас немым?

– Вы запретили мне ухаживать за вами, княгиня, и поэтому я не смею дать волю словам, чтобы выразить то, что я испытываю…

– Плохо же вы знаете женщин, если понимаете в буквальном смысле их запрещения! Вы разве не знаете, что иногда мы любим, когда нам противоречат, при условии, что это делается любезно?

Зеленые глаза русского потемнели почти до черноты. Он прижал ее к себе с жадностью, не оставлявшей сомнений в полученном удовольствии от неожиданного сближения. Он был вне себя от радости, от ее внезапной приветливости, и Марианне показалось, что он сейчас начнет испускать дикие победные крики. Но он сдержался и удовольствовался тем, что припал щекой к виску молодой женщины и обжигал горячим дыханием ее шею. У крепко прижатой к нему Марианны появилось ощущение, что она танцует с хорошо отрегулированным автоматом, настолько тверды были его мускулы.

– Особенно не подталкивайте меня на непослушание, – шептал он пылко у нее над ухом. – Я смогу попросить больше, чем вы согласитесь, а когда я чего-нибудь прошу, я не остановлюсь, пока не добьюсь желаемого.

– Но… мне кажется, вы уже добились того, чего желали? Разве мы не танцуем вместе? И я даже улыбнулась вам.

– Точно! У такой женщины, как вы, надо всегда просить только больше, всегда немного больше.

– Что же, например? – спросила молодая женщина с вызывающей улыбкой.

Но так уж, видно, было предначертано, чтобы она не узнала, как далеко сегодня вечером зайдет Чернышов по дороге ее благосклонности. С нечленораздельным криком, заставившим вздрогнуть и остановиться рядом танцующих, он так внезапно отпустил Марианну, что она каким-то чудом удержала равновесие и не упала. Затем, не успев возмутиться, она увидела, как русский офицер помчался сквозь танцующие пары, расталкивая их и сбивая с ног, бросился к одной из стен зала и, не страшась ожогов, схватил обеими руками гирлянду искусственных роз из легкой тафты, загоревшуюся от прогнувшейся свечи. Но было уже слишком поздно… Пламя достигло драпировавшего полотно серебристого газа и стремительно распространялось. В одно мгновение вся стена запылала.

С отчаянными криками танцевавшие отхлынули к другой стороне зала, где находился трон. Подхваченная волной бегущих, Марианна оказалась совсем близко от Наполеона, которому принц Евгений старался проложить проход. Она видела, как юный вице-король что-то шептал на ухо Императору, а тот повернулся и схватил за руку Марию-Луизу.

– Идите! – сказал он. – Пламя приближается, надо уезжать.

Но молодая Императрица, словно зачарованная огнем, оставалась на месте с прикованными к горящей стене глазами.

– Да идите же, Луиза! – приказал Император, почти стаскивая ее с сиденья.

Он с трудом повлек ее к галерее. Марианна хотела броситься следом за ними, но обезумевшая толпа увлекла ее к выходящим в парк дверям. Ничто уже не могло остановить эту панику. Но вот загорелся потолок. Огонь с ужасающей быстротой пробежал вдоль другой стены. С пылающего потолка одна за другой стали обрываться позолоченные люстры с грузом горящих свечей и обрушиваться на обезумевшую толпу, кого-то убивая, на ком-то воспламеняя одежду. На одной молодой женщине разом вспыхнуло платье из голубого тюля. Превращенная в живой факел, несчастная с отчаянными криками вслепую бросилась в людской поток, где ей не только не помогли, а старались держаться от нее подальше. Однако один из офицеров, сбросив свой мундир, попытался им потушить огонь, и они исчезли среди бегущих.

Очень быстро все выходы, начиная с галереи и кончая прорезанными в полотне ложными окнами, охватило огнем. К тому же загорелась, в свою очередь, и галерея, и к салонам посольства понеслась настоящая огненная колесница. Единственным возможным путем спасения остались выходящие в парк высокие стеклянные двери, и толпа устремилась туда с неистовством прорвавшей плотину воды. Удушающий густой черный дым заполнил горящий зал, разъедая глаза и легкие.

Чтобы избавиться от него, мужчины и женщины яростно пробивались к выходу, пустив в ход локти и кулаки, спасая свою жизнь в обнаженном отчаянии первобытного инстинкта самосохранения. Женщины падали и тотчас оказывались под ногами тех, может быть, кто совсем недавно склонялся над пальчиками, которые теперь безжалостно растаптывались в единственном стремлении получить бесценный дар: свежий воздух.

Подхваченная отчаянной схваткой за жизнь, задыхаясь от дыма и натиска всех этих тварей, с оторванным шлейфом, потрясенная Марианна видела вокруг себя только вытаращенные глаза, вопящие, искаженные ужасом лица. От невыносимой жары и заполнившего зал дыма ей казалось, что ее легкие вот-вот разорвутся. Неожиданно она узнала Савари, похожего на неуправляемый корабль в бурном море. Министр Полиции, такой же зеленый, как и его мундир, выкрикивал что-то малопонятное, безуспешно пытаясь навести порядок.

Выходящая в парк дверь была тут, совсем близко, но обрамлявшая ее драпировка начала гореть, и давка стала ужасной, ибо каждый старался пересечь порог, пока его не охватил огонь. Образовалась пробка. Застряв, гости не могли больше двинуться ни взад ни вперед. Свалка стала неистовой. Кто-то уперся локтем в грудь Марианне, чьи-то руки вцепились ей в волосы. К счастью для нее, немного сзади появился гигантский мужчина, косматый, как медведь, на широченных плечах которого сверкал мундир царского конногвардейца. Он буквально неистовствовал, толкая всех перед собой могучими руками. Упавшая люстра подожгла его волосы. Он издал дикое проклятие и с такой силой толкнул людскую пробку, что она вылетела с клубами дыма наружу. С ноющей грудью, но спасенная, Марианна оказалась на ведущих в парк ступенях. Но едва она успела наполнить легкие менее горячим воздухом, как у нее вырвался крик боли. Рядом застонала другая женщина, затем еще одна зашлась криком: масло из плошек, так весело обрамлявших стены бального зала, пылая, лилось на декольтированные плечи, причиняя ужасную боль. Марианна бросилась вперед, к алеющей воде бассейна, к которому сбежались слуги с ведрами и мисками. Она вовремя успела вырваться. Дверь бального зала охватило пламя!