Страница 10 из 35
Гонза требовал признать Лупе виновной в убийстве посредством Запретного колдовства, а жителей деревни – в потворстве беспечатной ведьме.
Дрожащий священник получил приказание открыть гроб жертвы. Роман с интересом заглянул внутрь и обомлел. Такого в своей жизни (а родился он не вчера) бард еще не видал. Собственно говоря, никакого тела не было, было какое-то месиво из клочков мяса и обломков костей. Если б не кусочки ткани, нельзя было бы даже понять, что это – тело человека или животного. Отдельно лежала голова, аккуратно разломанная на две половинки. Синяков и Гонзу затошнило, Роман удержался, но сердце сжала тревога. Что бы это ни было, оно имело материальную природу и не являлось демоном, в том смысле, как его понимают клирики.
Если эта тварь была вызвана из каких-то темных бездн колдовством, то сделать это мог только очень сильный маг, но магии Призыва Роман не чувствовал, точно так же, как не ощущался и терпкий экзотический привкус, составляющий ауру существ из иных пластов мировой сферы. Чудище, разодравшее девицу Аглаю, похоже, принадлежало этому миру и действовало самостоятельно. Это могло быть очень опасно. Когда все кончится, надо будет осмотреть место, где было найдено тело.
Последние слова Роман, оказывается, произнес вслух, и оправившийся от потрясения Гонза немедленно начал рассказывать, что там нет ничего интересного, что покойницу нашли пришедшие за лозой отец и сын Варухи, которые ждут на скамье свидетелей. Вернувшиеся синяки (назвать младшего румяным сейчас было бы большим преувеличением) взобрались на помост, и суд пошел своим чередом. Зареванная девочка показала, что Лупе действительно не велела Панке ходить в пущу, корзинщики рассказали, как нашли покойницу в кусте лозняка, худая старушка неохотно подтвердила, что последние два дня Лупе была сама не своя. Подсудимая ни на один обращенный к ней вопрос не ответила, зато грудастая баба в трауре, оказавшаяся матерью жертвы, добрую ору расписывала колдуньины злодеяния.
Войт сидел, уставившись на носки своих воловьих сапог, старший синяк дремал на солнышке, младший с горящими глазами дирижировал судилищем, мышевидный подобострастно ему помогал, священник, когда к нему обращались, блеял что-то о милосердии, стражники гоняли мух. Дело стремительно шло к развязке, Роман с тоской понял, что следователи столь безграмотны, что объяснение о вызванном демоне представляется им единственно верным. Вступать с ними в богословские споры было глупо, либр лихорадочно думал, что можно сделать, и даже вздрогнул от неожиданности, услыхав голос младшего синяка.
– Прошу дана либра, не желает ли он задать свои вопросы.
Решение пришло само собой. Задать вопросы? Конечно, желает!
– Я хочу просить дана войта.
Рыгор торопливо встал, комкая шапку с журавлиным пером.
– Дане войт, сколько лет живет колдунья в Белом Мосту?
– Шесть лет с четвертью.
– Рождались ли за это время двухголовые телята или жеребята?
– Не, не рождались.
– Может быть, около Белого Моста появились дневные волки?
– Нет.
– Не боялись ли колдуньи собаки и кошки?
– Да нет, они к ней все ластились.
– А мухи?
– Что мухи?
– Не было ли на ее подворье множества мух, не насылала ли она их на своих врагов?
– Да какие мухи, прошу дана! У нее ж чисто все, это вот у Цилины полон двор мух…
– А много ли народу, кого Лупе пользовала, умерло?
– Да почитай никто.
– Почитай?
– Старый Ян помер, так ему так и так помирать пора была. Ему сто девятый год шел…
– Я правильно понял, дан войт? За годы, которые обвиняемая прожила в Белом Мосту, здесь не произошло ничего, что свидетельствовало о применении Запретной магии?
Войт оживал на глазах:
– Вот-вот, это я и хотел сказать!
– И вреда Лупе своими снадобьями никому не принесла?
– Никому.
– Да что ты врешь, старый пень, – взвилась со своего места известная обилием мух Целина. – А я?! А моя Аглайка бедолашная?! Житья нам от ведьмы не было!
– И что она делала? – кротко осведомился Роман.
– Как что?! Вредила.
– У вас пала скотина?
– Нет.
– Вы болели?
– Да здорова она, как кобыла, – зло откликнулся кто-то из толпы. Люди постепенно приходили в себя и с надеждой поглядывали на золотоволосого красавца-либра – может, не даст свершиться несправедливости, может, не сгонят с насиженного места, не обдерут до нитки.
– Хорошо, – продолжал вошедший во вкус Роман, – мы установили, что в селе не происходило ничего, что позволяло бы думать о Запретном колдовстве, значит, люди ни в чем не виноваты. Теперь вернемся к обвиняемой. Какой конкретный вред она нанесла девице Аглае до вчерашнего утра?
– Она ее сглазила.
– Как?
– В девках оставила.
– Ничего не понимаю. Она что, ее изуродовала?
– Да какая она была, такой и осталась, – войт впервые позволил себе улыбнуться.
– Может, захворала она или в характере переменилась?
– Куда там, как была дурищей, так и померла. А уж склочная, еще хуже матери, а та, прости святая Циала, навроде бешеной суки, – выкрикнула из толпы кареглазая женщина.
– Помолчи, Катря, – цыкнул войт и обернулся к Роману – А вообще-то Катря дело говорит, от Панки все хлопцы шарахались и до того, как Лупе к нам пришла.
– А с чего они тогда на нее показывают?
– А вот я все сейчас расскажу, – выскочила кареглазка, – то дело об осени было, моему Тымку как раз год сравнялся. У Целины кошка окотилась, спряталась под домом, котят потопить не успели. А как те вылезли, светлой памяти сучка их половила и в собачий закут закинула.
– Чтоб собаки порвали, – пояснила зареванная девчонка, – я то сама видела. А Лупе мимо шла, на псов прикрикнула, те ее послушались. Та котенков забрала, а Панке сказала, что ее, коли она такой злой будет, никто в жены не захочет.
– И что?
– И пошла себе. А Панка в слезы и ну собак пинать. А Рудый ее укусил даже. А Панка, так она тогда на Стефка глаз положила, а тот с того дня на Панку и смотреть не желал.
– Ну и дела. Тогда скажите, была ли Лупе первой, кто предрекал покойной, что ее никто не возьмет, или это ей мог сказать кто-то еще?