Страница 30 из 86
Дальше замелькали названия: «Граф Косецкий», «Сенсационный роман», «Купание в пруду», «Долой графов».
В глазах халдея потемнело. Он сорвал листок с твердым намерением показать его Викниксору.
В комнате воспитателей Косецкого ожидал новый сюрприз.
Едва он открыл дверь, как прислоненная к косяку щетка и надетый на нее табурет с грохотом обрушились ему на голову.
Косецкий не выдержал. Слезы показались у него на глазах, и, повалившись на кровать, он громко зарыдал.
Скоро по Шкиде пронеслась весть: с Косецким истерика.
Янкель и Япошка — редакторы первой шкидской газеты «Бузовик» — приостановили работу на половине, не докончив номера.
Настроение сразу упало.
— Косецкий в истерике.
— Что-то будет?
Ребята ожидали грозы, но ничуть не боялись ее. Они чувствовали себя правыми.
Явилась Эланлюм.
— Что у вас вышло с Афанасием Владимировичем? — грозно спросила она, но, когда узнала, что Косецкий сам вел себя не лучше ребят, предложила замять всю историю и не доводить до сведения Викниксора.
На этом и порешили. Ребята выслали делегацию к халдею, и они помирились. До Викниксора дошел только маленький скомканный листок газеты «Бузовик».
На другой день Янкелю и Японцу сообщили, что их зовет Викниксор.
Прежде чем пойти к заву, ребята перебрали в уме все свои проступки за неделю и, не найдя ничего страшного, кроме замятого скандала с Косецким, бодро отправились в кабинет.
— Можно войти?
— Войдите. А, это вы!
Викниксор сидел в кресле. В руках он держал номер «Бузовика».
Ребята переглянулись и замерли.
— Ну, садитесь. Поговорим.
— Да мы ничего, Виктор Николаевич. Постоим. — Янкель тревожно вспоминал все ругательства по адресу Косецкого, которыми был пересыпан текст «Бузовика».
— Так вот, ребята, — начал Виктор Николаевич. — Я, как видите, имел возможность прочесть вашу газету. На мой взгляд, в ней один недостаток: она пахнет бульварщиной. Она груба, хотя, говоря откровенно, в ней есть немало и остроумного.
Викниксор вслух перебрал ряд удачных и неудачных заметок и, увлекшись, продолжал:
— Почему бы вам в самом деле не издавать настоящей, хорошей школьной газеты? Видите ли, я сам в свое время пробовал натолкнуть ребят на это и даже выпустил один номер газетки «Ученик», но воспитанники не отозвались, и газета заглохла. Вы, я вижу, интересуетесь этим, а поэтому валите-ка, строчите. Название, разумеется, надо переменить. Ну… ну… хотя бы «Зеркало»… и с эпиграфом можно: «Неча на зеркало пенять, коли рожа крива».
— Мы-то уж давно хотели, — вставил Японец.
— Ну, а коли хотели, то и делайте. Я даже рад буду, — закончил Викниксор.
Через четверть часа газетчики вышли из кабинета, нагруженные бумагой, чернилами, тушью, перьями, карандашами и красками.
Все случившееся было так неожиданно, что только у дверей спальни ребята опомнились и сообразили, в чем дело.
— Здорово вышло! — воскликнул восхищенный Янкель.
— Да, — протянул Япончик. — Ожидали головомойки, а получили поощрение…
На другой день на вышке готовился первый номер шкидской школьной газеты «Зеркало». Янкель, подложив под лист папку, разрисовывал заголовок. Япончик писал передовицу «от редакции». На краю крыши сидел согнувшись Цыган, вызвавшийся редактировать отдел шарад и ребусов. Тут же, впав в поэтический транс, Воробей строчил стихи о закате солнца — «На горизонте шкидской дачи…»
Покончив с заголовком, Янкель уселся рядом с Японцем, и вдвоем они принялись за составление стихотворной передовицы, в которой нужно было изложить программу нового органа.
Стишки были слабые, но начинающих стенгазетчиков они вполне устраивали, и поэтому Янкель немедля стал переписывать их в колонку стенгазеты.
Первый номер «Зеркала» вышел на другой день утром.
Редколлегия была в восторге и все время вертелась около толпы читающих шкидцев. Повесили номер в столовой. За обедом Викниксор в своей обычной речи отметил новый этап в жизни школы — появление «Зеркала», — передал привет сияющим редакторам и пожелал им дальнейших успехов.
Стенгазета понравилась всем, но больше всего Янкелю. Тот раз десять подкрадывался к ней, с тайным удовлетворением перечитывая свои стихи:
Успех первого номера окрылил редакцию, и скоро выпорхнул номер второй, уже более обширный и более богатый материалами, за ним третий, четвертый.
Так из бузы, из простой шалости родилось здоровое начинание.
А лето незаметно меняло краски.
Уже предательски поблескивали робкие желтенькие листики на деревьях, и темными, слишком темными становились ночи.
К шкидской даче неслышно подкрадывалась осень…
Однажды случилась заминка с продуктами. То ли в складе оказалась недостача, то ли с ордерами запоздали, но следствием этого явилось резкое сокращение и так уже незначительного пайка.
Перестали совершенно выдавать к обеду хлеб, а вечернюю порцию сократили с четверти фунта до осьмушки.
Шкида погрузилась в уныние. Такой паек не предвещал ничего хорошего; к тому же, по слухам, увеличение предвиделось не скоро.
«Зеркало», развернувшееся к этому времени в газету большого формата, забило тревогу. Появились запросы, обращения к педагогическому совету с приглашением осветить через газету причину недостатка продуктов.
Викниксор вызвал редакторов и имел с ними по этому поводу беседу, результатом которой явилась большая статья-интервью, которая никого не насытила.
Шкидцев охватила паника, но, пока третье и четвертое отделения ломали головы, ища выхода, первое и второе уже нашли его и втихомолку блаженствовали.
Выход был прост. Подходила осень, по соседству находились огромные стрельнинские огороды, в которых поспевал картофель. Огороды почти не охранялись, и пронырливым малышам ничего не стоило устраивать себе ужин из печеного, вареного и даже жареного картофеля. Для этого ходившие в отпуск выклянчивали дома и привозили в Шкиду — кто жир, кто жировар, а кто и настоящее коровье масло.
Скоро примеру младших последовали и старшие.
Паломничество в чужие огороды росло и ширилось, пока не охватило всю школу.
Прекратились сразу жалобы на скверный паек, на жидкий суп, потому что картошка, хорошая, розовая, молодая картошка, насытила всех.
Жидкий суп становился густым, как только его разливали по тарелкам. Печеная картошка сыпалась в тощий тресковый бульон, и получалось довольно приличное питательное блюдо.
На даче печек не топили, топилась только плита, но вокруг было так много густых перелесков, что в печках нужды и не чувствовалось.
Лишь только солнце переставало светить и, побледневшее, окуналось в дымчатые дали горизонта, вокруг шкидской дачи вместе с поднимающимся туманом со всех сторон выпархивали узенькие, сизоватые струйки прозрачного дыма.
Они рождались где-то там внизу, в лесу, у выдолбленных старых пней и высохшей травы.
Маленькие костры весело мигали, шипели сырыми сучьями и манили продрогших в сыром тумане ночных похитителей стрельнинской картошки.
Те приходили партиями, выгружали добычу и пекли в золе круглые катышки, приносящие довольство и сытость.