Страница 29 из 86
— Еонин, ты еще в кровати? Без чаю!
Япончик сразу проснулся. Он хотел было вступить в спор с халдеем, но того уже не было.
— Без чаю? Ну ладно! Мы тебе так испортим аппетит, что у тебя и обед не полезет в рот, — заключил он злорадно.
Спальня была возбуждена. Лишь только встали, сейчас же начали раскачивать сложную машину бузы.
Воробей помчался агитировать к младшим, те сразу же дали согласие. Главные агитаторы — Янкель, Японец и Цыган — отправились в третье отделение и скоро уже выступали там с успехом.
Война началась с утреннего умывания.
Косецкий стоял на кухне и отмечал моющихся в тетрадке.
Вдруг со стороны столовой показалась процессия. Шло человек пятнадцать, вытянувшись в длинную цепочку. Они бодро махали полотенцами.
Потом ребята стали важно проходить мимо халдея, выкрикивая по очереди:
— Здрав—
— ствуйте,
— Афа—
— насий
— Влади—
— мирович,
— граф
— Ко—
— со—
— бу—
— зецкий! — смачно закончил последний.
Халдей оторопел, дернулся было в расчете поймать виновника, но, вспомнив, что бузит не один, а все, сдержался и ограничился предупреждением:
— Если это повторится, весь класс накажу.
В ответ послышалось дружное ржание всех присутствующих:
— О-го-го! Аника-воин!
— Подожди. Заработаешь!
Несмотря на эти угрозы, Косецкий не отступился от своего. Еонин остался без чаю, и это еще больше озлобило ребят. Они начали действовать.
День выдался хороший. Солнце пекло как никогда, но у пруда стояло затишье. Обычного купания не было. Зато у перелеска царило необычайное оживление.
Проворные шкидцы карабкались по дубовым стволам за желудями, сбивали их палками, каменьями и чем только было можно.
Тут же внизу другая партия ползала по земле и собирала крепкие зеленые ядра в кепки, в наволочки и просто в карманы.
Зачем готовились такие запасы желудей, выяснилось немного позже.
Косецкий, довольный внезапной тишиной в школе, решил, что ребята успокоились. Откровенно говоря, он ожидал длительной и тяжелой борьбы и был чрезвычайно удивлен и обрадован, что все так скоро кончилось.
Тихо посвистывая, он вышел во двор, прошел к пруду и сел на берегу, жмурясь под ярким солнцем.
Ему вдруг захотелось выкупаться.
Недолго думая, он тут же разделся и бросился в воду.
Свежая влага приятно холодила тело. Косецкий доплыл до середины пруда и, как молодой, резвящийся тюлень, окунулся, стараясь достать до дна.
Наконец он решил, что пора вылезать, и повернул к берегу.
Вдруг что-то с силой стукнуло его по затылку. Боль была как от удара камнем. Косецкий оглянулся, но вокруг было все спокойно и неподвижно. Тут взор его упал на качающийся на поверхности воды маленький желтенький желудь.
«Желудем кто-то запустил», — подумал халдей, но новый удар заставил его действовать и думать быстрее.
Он поплыл к берегу.
Щелк. Щелк. Сразу два желудя ударили его в висок и в затылок. Положение становилось критическим.
«Нужно поскорее одеться. Тогда можно будет изловить негодяев», — подумал Косецкий. Однако размышления его прервал новый удар в висок, настолько сильный, что желудь, отлетев от головы, вдруг запрыгал по воде, а сам Косецкий пробкой выскочил на берег.
По-прежнему кругом стояла мертвая тишина.
— Погодите же! — пробормотал Косецкий и бросился к кустику, за которым лежало белье.
— О, черт!
Раз за разом в спину ему ударилось пять или шесть крепких как камень желудей.
«Скорей бы одеться», — подумал воспитатель, добежав до куста, и вдруг холодная дрожь передернула его тело.
Белья за кустом не было.
Косецкий, вне себя от ярости, огляделся вокруг, все еще не веря, что одежда его пропала.
Он остановился, беспомощный, не зная, что делать. Он чувствовал, что на него глядят откуда-то десятки глаз, наблюдают за ним и смеются.
Как бы в подтверждение его мысли, где-то поблизости прокатилось сатанинское злорадное гоготанье, и новый желудь шлепнулся в плечо халдея.
Теперь он понял, что началось сражение, исход которого будет зависеть от выдержки и стойкости той или другой стороны.
Лично для него начало не предвещало ничего хорошего.
Белья не было. Косецкий ужаснулся. Ведь он был беспомощен перед своими врагами. А между тем желуди все чаще и чаще свистели вокруг него.
Тогда халдей лихорадочно бросился искать белье. Он обшарил соседние кусты, стараясь не высовываться из-за зелени, служившей ему прикрытием, но белья не было. В отчаянии он выпрямился, но тотчас же снова присел. Добрый десяток желудей, как пули из пулемета, посыпались ему в спину.
Косецкому было и больно, и стыдно. Он, воспитатель, принужден сидеть нагишом и прятаться от мстительных воспитанников. Он знал, что так просто они его не отпустят.
Теперь он желал только одного: разыскать белье. Напрасно шарили глаза вокруг, белья не было. И вдруг радостный крик. Косецкий увидел белье, но уже в следующее мгновение он разразился проклятием:
— Сволочи! Негодяи!
Белье, сияя своей белизной, тихо покоилось на высоченном дереве.
«Что делать?!»
Ведь если лезть на дерево, то его закидают желудями, а палкой не достать. Чуть не плача, но полный решимости, он пополз по стволу. Но едва только выпрямился, как снова тело обожгли удары.
Бессознательно, руководимый только чувством самосохранения, Косецкий снова присел и услышал торжествующий рев невидимых врагов.
«А-а-а, смеются!»
Вопль отчаяния и злобы невольно вырвался из горла, и уже в следующее мгновение халдей, с решимостью осужденного на смерть, полез на дерево, осыпаемый желудями.
Кора до боли царапала тело, два раза желуди попадали в лоб и причиняли такую боль, что халдей невольно закрывал глаза и приостанавливал путешествие, но потом, собравшись с силами, лез дальше.
Наконец он у цели.
Обратно Косецкий не слез, а как-то бессильно сполз, поцарапав при этом грудь и руки, но удовлетворенный победой.
Однако с бельем ему еще пришлось помучиться. Рукава нижней рубашки и штанины кальсон оказались намоченными и туго завязанными узлом.
На шкидском языке это называлось «сухариками», и Косецкий долго работал и руками и зубами, пока удалось развязать намокшие концы.
Наконец он оделся и вышел на берег, ожидая нового обстрела, но на этот раз вокруг было тихо.
Вне себя от обиды и злобы халдей помчался на дачу, решив немедленно переговорить с заведующим, но и здесь его постигла неудача: Викниксор уехал в город.
Проходя по комнатам, Косецкий ловил насмешливые взгляды ребят и сразу угадал, что все они только что были свидетелями его позора.
Подошел обед, и здесь халдей вновь почувствовал себя в силе. Громоносцев, Еонин и еще пять — шесть воспитанников были лишены обеда.
После обеда шкидцы устроили экстренное собрание и, глубоко возмущенные, решили продолжать борьбу.
Теперь Косецкий, наученный горьким опытом, никуда не отлучался с дачи, но это не помогло. Снова началась бомбардировка. Стоило только ему отвернуться, как в спину его летел желудь. Он был бессилен и нервничал все больше и больше, а тут, как бы в довершение всех его невзгод, со всех сторон слышалась только что сочиненная ребятами песенка:
Напрасно Косецкий метался, стараясь отыскать уголок, где можно было бы скрыться, везде его встречали желуди и песенка, песенка и желуди.
Он решил наконец отсидеться в воспитательской комнате и помчался туда. Вдруг взгляд его приковала стена.
На стене у входа в воспитательскую висел тетрадочный развернутый лист бумаги, вверху которого красовалось следующее: