Страница 73 из 80
Ну да, говорит Мозес, и ты так думай. А не хочешь думать — почитай Лукиана[127].
Вот так с ним всегда, с вашим братом: люди у него смертные боги, а боги — бессмертные люди!
А сам он дитя играющее, кости бросающее… и всегда проигрывающее, как ни крути.
После прогулки я зашла к волосатому dottore Гутьересу — до чего же у него толстые щеки, вылитый ангел Беллини, дующий в трубу! — с которым у меня еще более странные отношения, нежели с безволосым dottore Лоренцо.
Знаете, бывают такие персонажи, встречая которых, не испытываешь ровно ничего — ни злости, ни радости, ни презрения, — но при этом ясно сознаешь, что они, совершенно безо всякой причины, испытывают к вам сложную гамму чувств, где есть и злость, и радость, и презрение, и даже зависимость… впрочем, что я вам говорю, вы встречаете гораздо больше людей на своих гранитных служебных лестницах, вы практически живете в насмерть зачитанном томике Карнеги. Несмотря на это, я приучила себя заходить к дежурному врачу, чтобы перекинуться парой слов — меня не покидает надежда, что эти снулые глазастые рыбины встрепенутся и скажут мне что-нибудь ослепительно новое.
Так вот, я зашла к нему с пластиковым стаканчиком кофе из автомата — очевидно, чтобы слить два невыносимых привкуса в один — и похвасталась сегодняшней беседой.
Знаете, что он сказал мне на этот раз? Что у Мозеса обнаружили симптом Каюра. Это симптом двойников, когда пациент принимает родственников и друзей за чужих людей, загримированных под своих. Или наоборот — окликает незнакомцев по именам и пристает к ним с разговорами.
Ваш брат якобы называет медсестер и врачей именами каких-то одному ему ведомых друзей, а своего приятеля Фелипе пытался убедить, что его зовут как-то иначе… как именно — доктор Гутьерес не помнит.
— Все правильно! — сообщил мне довольный доктор. — Это классический синдром, неразрывно связанный с ретроспективным бредом и псевдогаллюцинациями! Он пересматривает свое прошлое и переставляет в нем фигуры, как пешки на шахматной доске.
Сами вы пешка, сказала я и ушла, оставив у него на столе грязный стакан из-под псевдокофейной галлюцинации.
Ф.
сентябрь, 15
джоан фелис не умерла, она принесла мне мышь, чтобы я мог писать
моя мышь сбежала восемь дней назад, не выдержала в этом эребе[128], а водить пальцем по светящейся мягкой полоске у меня не хватает терпения
я написал список необходимых потерь и повесил на двери со стороны коридора
мышь
рубашка с аметистовыми пуговицами, точнее, пуговицы от нее, которые пропали в больничной прачечной
желтый пластиковый стакан с носиком, такой, как был у меня в вилънюсе, очень полезная вещь, пусть перешлют немедленно
зеркало, я же должен себя видеть
другой доктор
после этого лоренцо ко мне не заходит, зато сестру поменяли, теперь это белая сестра, зовут франка
от нее здорово пахнет — когда она наклоняется, мне кажется, что я иду по дну сырого оврага и набиваю карманы подгнившими паданцами
сестра франка смотрит мне в рот, пока я не проглочу все облатки, их стало больше, и они синие и белые, на синих выпуклые крабы, как на монетах из акрагаса, белые набиты крупинками, теперь у меня в животе полно пустых прозрачных капсул, я слышу, как они там шуршат и постукивают
моя няня говорила: первый характер марьяжный, второй куражный, третий авантажный, там еще было штук пять характеров, но я их забыл
так вот у франки — куражный
когда я давлюсь таблетками, она смотрит мне прямо в лицо, у нее кофейные острые зрачки, а белки как сгущенное молоко, и если она и есть иаве — кошачье лицо из апокрифа иоанна, то ей положено управлять моим огнем и ветром, то есть выключать свет и открывать окно, она же усмехается и оставляет меня в неоновой гудящей мигающей духоте
они говорят: истина по сю сторону Пиренеев становится ложью по ту сторону их, нет, это не они, это Паскаль
но я-то, я по какую сторону Пиренеев?
сентябрь, 16
вечер, маковая роса
доктор лоренцо почтил меня визитом
это оттого, что я отказался стричься, он сидел на моей кровати, опираясь головой о стену, и на кремовой стене осталось пятнышко от его головы, душистое масло, выжатое из можжевельника, я потом нарочно понюхал
письмо из университета, говорил он, не уходить от действительности. учиться. фрагментарность. нейроид. не уходить. раздробленность. лукас. личности. бэбэ. идентичность, барнард. не уходить. фантазии. фиона. аменция. не уходить. майер-гросс, говорил он, но что он об этом знает, душистый хеймдаль с затертым именем отравителя
вот царь менандр спросил монаха нагасену, что такое я, а тот ему — нет чтобы ответить — взялся толковать притчу о повозке, которой нет
то есть оси, колеса, верх деревянный есть, а повозки нет
лоренцо послушать, так я и лукас, и бэбэ, и фиона, и все остальные, а мораса, получается, нет?
не уходить, а куда я пойду? вот у плиния крылатые саламандры, как их там звали? на букву п? жили на кипре, в раскаленных плавильнях, а те, что хотели полетать и выбирались наружу, умирали от холода и свежего воздуха
и потом, у меня здесь четыре секрета зарыто — один под буком, один под дубом, и два под казуариной
сентябрь, 16, ночь
еще есть у меня претензия, что я не ковер, не гортензия[129]
доктор толкует о раздробленности моего времени и — как это он сказал? — о враждебности моего пространства, но это просто прозрачные слова, такой же бессмысленный желатин, как капсулы сестры франки
мое время не антипод пространства, а его испорченное дитя, развлекающееся тем, что перебирает бельевые веревки, натянутые между двумя балконами, они натянуты или провисают, оттого издают разный звук или вообще никакого
если верить лоренцо, я провел на барселонском балконе весь две тысячи пятый год, а на мальтийском балконе был не я, а кто-то еще
ну как если бы марк аврелий в своей дунайской палатке на границе покинутой империи вел дневник за того, кто остался в риме и ведет переговоры с квадами, маркоманнами и язигами
сентябрь, 19
люцидное окно
когда умираешь — присоединяешься к большинству, а во сне ты один
но как объяснить это доктору? к тому же теперь их двое, появился еще один испанец, похоже, испанцы колонизируют мальту, натешившись гайдами, ирокезами и добродушными пуэбло
второго зовут хоакин, он не приходит в мою палату, а присылает за мной сестру франку или андреа, свою ассистентку, андреа подарила мне зеркальце — наверное, прочитала список необходимых потерь до того, как кто-то снял его с моей двери, — точнее, это пудреница из черного пластика, пудры в ней нет, но театральная пыльца еще взвивается, когда щелкаешь крышкой
сентябрь, 19, вечер
сегодня утром я ждал хоакина в его кабинете, андреа дала мне журнал с тугими розовыми девицами, подмигнула и ушла
на столе лежала история в пластиковой обложке с номером и двумя литерами, я в нее заглянул, в Вильнюсе я тоже подглядывал в свои бумаги, тамошний доктор хранил их в картонной папке со шнурками, а мое имя было написано красным фломастером в верхнем углу, у него весь стол был завален такими папками
127
…почитай Лукиана… — Здесь и далее Джоан ссылается на известный диалог между Покупателем и Гераклитом из «Продажи жизней» Лукиана (строки 125-180).
128
эреб — мрачные глубины античного царства мертвых Аида, вечный Мрак.
129
еще есть у меня претензия, что я не ковер, не гортензия — рефрен из стихотворения Александра Введенского «Мне жалко, что я не зверь…» (1934).