Страница 72 из 80
Расшифрую, чтобы сэкономить ваше время. Это ложные воспоминания, в которых факты, бывшие в действительности, но перенесенные в иное, чаще всего ближайшее, время, сочетаются с абсолютно вымышленными событиями.
Ясно, теперь мы лечим мальчика от воспоминаний. Осталось найти шерстяной кончик, дернуть за него и распустить его ложную память, будто старый свитер. И в чем он тогда станет ходить?
Его memoria — это его свобода.
Есть такие люди, которых попросишь отправить письмо — или, скажем, купить птичий корм, — а они протаскают все в кармане и вернут вам вечером в табачных крошках или просто разведут руками — забыл! Это делает их объектом насмешек и даже презрения. Но это делает их свободными. Их никогда ни о чем не просят.
Половина австралийских мужчин ведет себя точно так же! Именно поэтому я живу в Испании.
Ф.
август, 5
теперь у нас август, и в больнице начался ремонт двое молчаливых парней, оба с сомнительным загаром — до ключиц черно, а ниже бледная пупырчатая кожа, — пришли в мою палату, застелили блестящей пленкой мебель и ковер, поставили посреди комнаты пластиковое ведерко и за день выкрасили стены и потолок в мутно-бежевый, отчаянный цвет
слоновая кость, сказал один из них, уходя, и показал мне колечко из сомкнутых пальцев, ума не приложу, что он имел в виду
здесь вообще все говорят странное
мой доктор — стажер из аргентинского госпиталя святой жозефы — просит звать его по имени — лоренцо — и утверждает, что он португалец, а черная, мясистая сестра дора просит звать ее сестра винтер и обижается, когда я смеюсь
сестра дора лучше всех сестер, которых я знал, — она не смотрит в рот и не ждет, пока проглотишь
оставив таблетки на розовом пластмассовом подносике, она отворачивается к окну и смотрит на море
вам повезло, говорит она, выкатывая глаза с желтоватыми склерами, за вас платят ужа-а-асные деньги
думаю, что она врет, но это все равно
барнард ко мне не приходит, он, наверное, умер
джоан фелис прислала фрукты и записку, а потом тоже умерла
что было в записке, я забыл, а из фруктов были мягкие груши, твердые персики и виноград с горькими косточками
август, 7
ханъская династия
дровосек чжу май-чень, от которого, не выдержав бедности, ушла жена, расстроился, стал учиться и разбогател
жена пришла назад, он ее нежно простил, и она повесилась от стыда
если бэбэ вернется, я его тоже прощу, но пусть тогда скажет, как его зовут, и мы снова станем как померанец и кукушка
а другой дровосек — ван чжи — загляделся в горах на бессмертных, играющих в шашки, за это время истлела ручка его топора и умерли все люди его времени
а со мной случилось вот что: люди моего времени теперь живут в другом времени, потому что в моем времени едва хватает места для меня самого
опереточный врач лоренцо говорит, что никакого бэбэ нет, это хорошо, значит, и уле нет, а остальных я все равно бы забыл
зато я вспомнил японский и читаю антологию кокинсю
гадатели, прочитал я в ней, иногда не разрешали путешественникам отправляться в путь — ритуальные запреты и все такое
искушенные путешественники ехали тогда по неправильной дороге, в другую сторону, ночевали в чужом доме и, проснувшись, спокойно пускались в путь
так они обманывали божество, строящее дорожные козни
а со мной случилось вот что: я так и застрял в чужом доме
август, 12
малая печаль говорит и кричит, большая — безмолвна, говорил сенека, а может быть, и не сенека вовсе, я часто путаю
очевидно, моя печаль невелика, я много говорю
за это меня отдали докторам лоренцо и гутьересу
а в Вильнюсе меня отдали в больницу за то, что я не говорил одиннадцать месяцев, только писал записки — это когда папа умер, зря они это сделали, записки писать я перестал, а говорить так и не начал
не могу вспомнить, как я оказался в барселоне, университет помню, но смутно, потом снова больница, доктор карлос жимине, сестра ульрих
все какими-то лоскутами, как у тех платоновских людей в пещере, что ловили отражения проносимых предметов и делали выводы, невеселая жизнь была у этих людей, и выводы, должно быть, невеселые
без даты
rise before dark
кто же вам все-таки больше по душе: мужчины или женщины? спросил доктор, заходя в мою палату и указывая рукою на стену, это потому, что над моей кроватью висит оставленный кем-то постер с голой белокурой девушкой, целящейся из пистолета, соски у нее похожи на взведенные курки, я так думаю, хотя не видел живьем ни того ни другого
почему-то, когда он это спросил, я вспомнил бледное лицо фионы с темно-красными губами, так же дивно сияет алый графин с вином на белоснежной скатерти, а если вы пьете вино в барселоне, то в вине станут бродить солнечные блики и тонуть бронзовые осы, потом я вспомнил лицо бэбэ, оно могло меняться так же быстро, как серый пляжный камушек, когда его бросаешь в воду—на нем вспыхивают невесть откуда взявшиеся красные и синие полоски, а если повезет, то и вкрапления кварца, — лицо бэбэ стерлось у меня из памяти, осталась только эта вспышка, но как же я могу выбирать
а ведь есть еще лукас и фелипе, есть смуглая джоан фелис с барочной корзиной фруктов такого густого желтого цвета, что кажутся теперь восковыми, как жаль, что фелис умерла, у нее были губы африканского мальчика
Джоан Фелис Жорди
То: [email protected] /* */, for NN (account XXXXXXXXXXXX)
From: [email protected] /* */
Сегодня было сухо и мы гуляли в парке, где Мозес хранит свои секреты — хотела бы я знать, что у него там: молочные зубы, восковой флёр-д-оранж, пожухшие рецепты на настойку опия? — мы ходили по прозрачным черным аллеям и говорили о времени. Записываю здесь пару фраз, не для того, чтобы вас удивить, а для того, чтобы не потерялись, ведь я в отличие от М. не веду дневника. Вот, кстати, что я почитала бы с жадностью, но просить его об этом не решаюсь, все и так висит на ниточке моей к нему безнадежной любви, боюсь спугнуть и любуюсь издали, как золотистым карпом в японском пруду, неосторожно подплывшим к берегу.
Ты представляешь себе время как человек, который сидит в поезде и смотрит на мелькающие за окном деревья и станционные домики, говорит мне ваш брат.
Все, что ты видишь сейчас, появляется из будущего, которого ты не знаешь, его загораживает голова поезда, ты терпеливо ждешь, когда твое будущее станет настоящим и проедет мимо тебя, постепенно уменьшится и исчезнет наконец.
Но есть и другой способ — смотреть не в окно, а, скажем, в точку, откуда время истекает, где оно начинается, тогда прошлое окажется у тебя спереди, а будущее — сзади. И это будущее есть вязкое незавершенное нынешнее, внешняя окраина времени, ты знаешь в лицо тех, кто его населяет, но не помнишь их по именам, будущее — это провал твоей памяти, торжество энтропии, и ты, точно андерсеновская девочка, кидаешь в это болото хлеб своего пропеченного, крепкого, понятного прошлого и ступаешь на него красным башмачком, чтобы удержаться на поверхности причмокивающего хаоса, догадываясь о том неведомом существовании тебя, называющемся другой возможностью, но уже проскользнувшем мимо, ушедшем вперед, в твое неизвестное прошлое. Примерно так, хотя память могла меня подвести.
Но вот были же ранние христиане, говорю я, уверенные, что они старше мира, что мир был сотворен ради них, что для их глаз нет ничего сокрытого и они примут участие в суде над миром.