Побег куманики

а здесь — нет, здесь кабинет пустой, пол пахнет воском, на столе компьютер, похожий на конфетную коробку, на окне — два горшочка с миртом, на одном белые цветы, на другом ягоды с черничной изморозью, вот где проходит граница между осенью и осенью! не иначе как в прошлой жизни хоакин был жестокой барышней альциной и обращал любопытных моряков в миртовые деревья, я сел в его кресло, точно так же, как в номере у оскара садился на его плетеный стул с полосатой подушкой, и полистал бумаги с той же уверенностью, что никто не войдет, с какой читал дневник оскара в гостинице голден тюлип, правда, не припомню, в каком году это было

конфабуляции, ретроспективный бред, дальше столбики с числами, потом — симптом фреголи, симптом каюра, шперрунг… кто все эти люди? ступор с зачарованностью, грезоподобный онейроид, вот это да, миртовые соцветия терминов с золотыми тычинками, я уже собрался выдрать пару страничек, как сделал тогда, в голден тюлипе, но услышал шаги и испугался

андреа — гулко хлопающие о голую пятку сабо на деревянной подошве, все остальные здесь ходят в белых мокасинах, надо будет записать это где-нибудь, подумал я, и вот записываю, и еще — не забыть позвонить брату

Джоан Фелис Жорди

То: [email protected] /* */, for NN (account XXXXXXXXXXXX)

From: [email protected] /* */

У нас нынче праздники. День Богоматери Мерсед. Я запустила руку в коробку из-под датских бисквитов и купила Мозесу рубашки и шелковую пижаму с карманами на перламутровых пуговицах.

У меня с утра задумчивое настроение, поэтому я расскажу вам притчу, даже если вы не намерены ее выслушивать. Так вот.

У перса, турка, араба и грека была одна монета на четверых, и они долго спорили, собравшись на деревенской улице, что на нее купить. Перс хотел купить ангур, турок пожелал изюму, араб решительно настаивал на инабе, а грек хотел сочного стафила. Мимо шел путешественник, который вознамерился их помирить. Он взял их монету и купил четыре кисти винограда. Приятели обрадовались и принялись уплетать желанные гроздья. Это затертая до дыр суфийская история, известная каждому школяру, попытка объяснить, почему суфии вне религий, или что-то в этом роде. Виноград, мол, незавершенная форма истины. А истиной является вино, сделанное из винограда.

Сейчас я скажу вам странную вещь: иногда мне кажется, что такие, как мы, — это виноград, а такие, как ваш брат, — вино.

Знаете ли вы, что у него в палате висит на стенах? Календарь скандинавских авиалиний за 2003 год, блондинка с пистолетом и в ромашковых трусиках, а сверху — вышитая крестиком по белому полотну реплика Генри Торо: Это длинная история, которой не следовало бы быть длинной, но понадобилось бы слишком много времени, чтобы сделать ее короткой.

Правда, он утверждает, что ни к одной из этих вещей не имеет отношения.

Хотя на рейсах SAS, заявил он подумав, выдают карамель, которая похрустывает, как зима.

Кстати, о зиме.

Не думаете ли вы, что мальчика непременно нужно забрать домой на Рождество?

Да, я знаю, что до декабря далеко, но разве люди вашего сорта не планируют такие вещи за много дней вперед?

И не пишите мне, ради бога, про корпоративные вечеринки и встречи с партнерами, я знаю вашу жизнь. Я была подругой мадридского бизнесмена два с половиной года, и ваша… хмм… профессиональная деформация знакома мне до слез… что с вас возьмешь, раз уж даже Микеланджело распял натурщика.

Удивились, что я знаю о роде ваших занятий? Ваш брат рассказал мне, что, когда умер ваш отец, вам пришлось кормить и себя, и младшего, и это вас так закалило, что к середине девяностых вы были серьезным предпринимателем. Даже по безумным литовским меркам.

Если вы боитесь оставлять его одного, наймите enfermera, да, в конце концов, я могу прилететь вместе с Мозесом и помочь вам с ним управляться какое-то время. У моих студентов каникулы до 16 января.

Поймите, его жизнь в Барселоне может стать его смертью в Барселоне.

Если вы не сделаете что-нибудь человеческое, его скорлупка треснет, он перестанет писать дневник, вспомнит все свои языки и уйдет от нас насовсем.

В соседней палате лежит мальчишка лет семнадцати, у него регрессия в зародышевое состояние. Спит, свернувшись клубочком, как эмбрион, и не открывает глаз, не реагируя ни на громкую музыку, ни на настойчивую речь.

— Представляете, какие вокруг него дышат и колышутся темно-розовые мягкие стены, — спросил меня ваш брат, когда мы проходили мимо соседской двери, — и как ему спокойно? Именно здесь смерти ничего не нужно. В этом месте она совпадает с собой, это точка начала и предела одновременно, здесь нет других возможностей, а значит, смерть именно здесь можно спутать с любовью.

— Ты хотел бы быть на его месте? — спросила я осторожно.

— Он рыба, — пожал плечами Мозес, — во время Потопа ему придется спасать Спасителя. А я для этого слишком мелок и неповоротлив.

Знаете, как оценил этот диалог уважаемый доктор? Парафренизация бредовой симптоматики! Подумайте об этом,

ваша Фелис

октябрь, 10

сегодня говорили с адальбертой фелисией в парке больницы, где листья еще держатся на бутафорских проволочках, а земля сырая, как будто только что появилась из слюны прабога хепри, я сидел на фелисиной куртке, а она ходила вокруг и размахивала своими смуглыми озябшими руками

записываю все, что запомнил, доктор говорит, мне полезно записывать

вот, например, люди, у которых гипофиз работает сильнее, чем нужно, и дольше, чем обычно, вырастают нереально высокими, сказала она, но ведь их не боятся, как боятся прокаженных? твоя болезнь — не болезнь никакая, а свойство организма, способ разговаривать с городом и миром, собственная система знаков, где не все совпадает с привычной обществу семиотикой и оттого не приветствуется

безумие бывает охочим до крови, сказала фелис, смешно округляя глаза, но в этом печальном случае и здоровым, и так называемым больным полагается общая гильотина, а такие, как ты, морас, таких сотни тысяч, строящих домики на песке, ожидающих гостей с юпитера, мнящих себя веллингтонами, почему мы запираем вас в клиники и сдаем под присмотр? боимся? не хотим разговаривать на вашем языке? считаем его испорченным, поломанным, будто игрушка, о которой мы точно знаем, как она должна работать? но что мы знаем о том, как она устроена на самом деле? тут я, разумеется, перебил фелис и сказал, что на самом деле нет никакого самого дела, но она только улыбнулась и бросила в меня желудем, который я сунул ей в карман, когда мы шли по аллее, вылитый наш ректор! сказала она, тот тоже любит перебивать с поучительным суфийским видом, но послушай же!

кельтская бездна располагалась в горах, японская — на дне океана, австралийцы считали бездной млечный путь, а в дождливом раю ацтеков жили только утопленники, люди, умершие от проказы, и те, в кого попала молния

но ведь, по сути, бездна, в которую, по нашему просвещенному мнению, вы провалились, не имеет описания, мы не способны описать ее! мы существуем среди знакомых вещей и знаков, а вы — среди незнакомых, как будто вдруг очутившись на голой поляне среди голых смыслов, не поддающихся обозначению

но — тут фелис остановилась напротив меня с поднятым к небу указательным пальцем, такая худенькая и взволнованная, честное слово, она была похожа на двенадцатилетнего мальчика с гравюры густава доре, про него родители думали, что он сошел с ума, когда три дня не могли отыскать его в храме, но — сказала фелис, это было уже тысяча первое но за одно осеннее утро, вспомним о инапатуа, раз уж мы упомянули австралию, еще бы фелис не упомянуть австралию, она по ней скучает не меньше, чем я по барселоне, аборигены считали, что первыми в великом море появились инапатуа — человеческие личинки со склеенными пальцами и зубами, зажмуренными глазами и ушами без слуха, а когда пришедший с севера ножом прорезал им глаза, уши и рот, они быстренько научились добывать огонь, метать копье и обижать себе подобных