Дитя пламени

— Не знаю, сколько пройдет времени, прежде чем мы сможем до конца быть уверенными в жителях этой деревни, — сказал он, — но пока здесь не должно быть никаких проповедей.

— Но, мой принц, — возразил лорд Бенедикт, который всегда выступал первым, если необходимо было высказать свое мнение. — Непростительный грех хранить молчание, если мы можем спасти наши жизни словами правды!

— Это так. Но я обещал принцу Бояну, что не стану проповедовать, пока не кончится война с куманами и Булкезу не будет повержен. Если я не сдержу обещания, то потеряю всякое доверие и никто больше не будет относиться ко мне с уважением. Мы присоединяемся к Вилламам и будем сражаться против куманов наравне с ними. — Вопрос о том, как он будет воевать с куманами, если его раненое плечо все еще не зажило, оставался до сих пор открытым и безответным.

— Разве мы не едем к вашему отцу, мой принц? — Лорд Фритурик был самым близким другом Эккехарда, рослым парнем, по возрасту моложе Ханны.

Эккехард вздрогнул.

— Я не собираюсь сдаваться на милость моего отца. Боюсь, он все еще рассержен на меня за то, что я похитил Болдуина у маркграфини Джудит.

Лорд Лотар был самым старшим из юных товарищей Эккехарда и, по мнению Ханны, наиболее здравомыслящим из всех.

— Но маркграфиня Джудит мертва, мой принц. Ее дочь, леди Берта, и не задумывается о судьбе лорда Болдуина, если не считать той неприятности с приданым.

— Верно, — глубокомысленно заметил Эккехард. Он настолько тщательно впитывал манеру лучших бардов, вереницей проходящих через королевский двор, выражать собственные мысли, что казалось, будто все фразы, которые он произносит, вычитаны и взяты из каких-то эпических поэм: тоскливые изречения о смерти, мудрые ответы, гневные возражения и великодушные соизволения. — Помнишь, что сказал Боян? Если проиграем эту войну с куманами, то не останется никого, кто сможет нести свет нашего учения людям. Господь желает, чтобы мы сражались и освобождали Его земли для Его праведного слова.

— Вы правы, милорд принц, — согласились они, все шестеро его благородных друзей, два кузена лорда Дитриха и еще девятнадцать людей, переживших этот пятидневный переход. Один несчастный утонул во время переправы через реку, что повлекло за собой немало рассуждений: была ли его смерть доказательством того, что вера его в Жертвенность и Спасение ослабла и не спасла его. Ханна была уверена, что это произошло, поскольку он поскользнулся, упал и начал паниковать, так как не умел плавать. Никто не успел вовремя подхватить его и вытащить из воды.

— Не забывайте феникса, — пафосно закончил Эккехард, проводя рукой по коротко остриженным волосам и осторожно почесывая голову, будто в любой момент там могли появиться ростки чертополоха. — Феникс возродился в свое время. Мы должны верить, что на нас лежит особая миссия, которую необходимо исполнить до того, как Церковь будет готова принять правду.

С появлением двадцати восьми людей в деревне численностью не больше шестидесяти душ, половина из которых были детьми, действительно возникло множество проблем, требующих решения. Ханна знала, чем могла быть полезна, и не отказывалась от работы; учитывая численность их группы, возникла необходимость в обращении к запасникам, расчете количества потребляемой ими пищи и каком-то возмещении убытков. Она чесала и пряла шерсть, шила, готовила, сажала зерно, сбивала масло и проводила много приятных часов, причесывая своих новых товарищей. К счастью, многие солдаты, не годные к службе, тоже не были лишены способности трудиться. Они помогли расчистить снег около деревни после первого, самого обильного снегопада, восстановили части ограждения, до которых смогли добраться через сугробы, сколотили лавки и столы, выдолбили из бревен две лодочки, помогали вернуть заблудившихся овец и делали еще много полезных вещей. Два кузена лорда Дитриха ухаживали за лошадьми, хотя содержание двенадцати благородных животных в такой небольшой деревеньке было, безусловно, нелегким испытанием, учитывая возникающие трудности с обеспечением их кормом. Из-за сильного снега Эккехард с товарищами только дважды выбирались на охоту, но оба раза возвращались с добычей, что давало возможность значительно разнообразить скромные деревенские обеды. Ханна старалась не думать о том, как будут страдать от голода бедные деревенские жители, когда на смену суровой зиме придет ранняя весна с ее лишениями, а все запасы окажутся уже съеденными нежданными гостями.

Конечно, терпение людей было небезгранично, несмотря на то что Эккехард каждую ночь развлекал деревенских жителей исполнением одной из многочисленных эпических поэм, которые он помнил наизусть. Песнь не могла заменить пищу, когда все сказано и сделано. Маленькие недовольства друг другом обернулись кулачными драками. Хозяйка дома заявила, что они съели все запасы яблок на зиму, поэтому Эккехард был вынужден отдать ей золотую нарукавную повязку в качестве возмещения убытков, чтобы мирно сосуществовать и дальше. Несмотря на свои религиозные обеты, он сблизился с одной деревенской девушкой; ни она, ни ее мать, казалось, не были против золотых колец и некоторых других подарков, подносимых принцем за проявленное ею благосклонное к нему расположение.

Госпожа Удача была на их стороне. Основная дорога вновь стала проходимой. Утро застало лорда Манеголда на сеновале вместе с молодой женой кузнеца и его младшей сестрой. Убийство чудом предотвратили, растащив в разные стороны двух горячих парней, Тиемо и Велфа, готовых броситься с ножами на разъяренного кузнеца; неверная жена отчаянно прикрывала собой распростертое на полу тело супруга. Уже к этому времени стало очевидно, что их дальнейшее пребывание в деревне нежелательно.

В полдень они покинули деревню. Принц Эккерхард продолжал негодовать:

— Если бы я знал, что она не против, не стал бы довольствоваться общением с дочерью госпожи Ааббы, которая не так уж и миловидна.

— Мы разделили бы с вами ее внимание, — возразил Манеголд. Он не был так хорош собой, как Болдуин, но тем не менее на него обращали внимание те девушки, которым нравились симпатичные белокурые молодые люди знатного происхождения, не обремененные представлениями о возможных последствиях. Его черные глаза добавляли таинственной загадочности его образу. — Но я сам только что узнал, насколько она была не против! А сестра! И не подумаешь, что простая деревенская девушка может так много!

Деревенские жители толпой собрались у главных ворот с вилами и палками в руках, желая удостовериться, что принц и его свита действительно оставили деревню. Четверо солдат шли впереди, прокладывая дорогу. Лорд Велф ехал прямо за ними, крепко сжимая в руках красно-золотое знамя принца Эккехарда. Этот изодранный, множество раз заштопанный кусок ткани был спасен и вынесен с поля боя, развернувшегося у кургана, поэтому теперь он символизировал удачу, сопутствующую армии, а также настоящее положение принца, указывая на достижения королевского отпрыска, какой бы малочисленной ни была его свита.

— Возможно, мой принц, — неохотно проговорила Ханна—в будущем вам и вашим товарищам нужно быть более осторожными в любовных связях. В такой деревне, как эта, расположенной на землях, через которые проходят военные отряды, кузнец — очень уважаемый человек в обществе, непозволительно оскорблять его.

— Ты не имеешь права говорить мне подобное! — в негодовании ответил Эккехард.

— Я путешествую с вами как представитель короля, мой принц. Жители деревни радушно приняли нас. Думаю, король Генрих посчитал бы неблагоразумным так отплатить за их гостеприимство, что они были вынуждены выгнать нас прочь.

— А откуда король Генрих обо всем узнает, если никто не вернется к нему с ответом? — требовательно вопросил лорд Тиемо, положив руку на рукоять меча.

— Да, это так, — раздраженно ответил Эккехард. — Оставь ее.

— Что хуже: быть предателем или еретиком? — задался вопросом искренне озадаченный Лотар.

Эккехард не мог ответить на столь сложный вопрос.