Скоморох

— Ш-швятое лоно ж-ждет ваш-ш, греш-шники! Вкуш-шите плоть и кровь Гош-шподни! Очиш-штитеоь от ш-шкверны! Вернитеш-шь к ш-швоим братьям!

Ратники в ужасе обернулись, ибо голос шел со спины. Говорил распятый человек.

— Напейтеш-шь моей крови, я лью ее для ваш-ш! Ш-шгрызите мою плоть, я ш-штрадаю за ваш-ш!

Вид распятого человека стал более ужасен, чем когда он был неподвижен. На лице читалось бесконечное страдание, тело тряслось в конвульсиях, боль пульсировала в членах. Из ран на руках и ногах хлынула кровь. Ручейками она потекла к подножию креста, скапливаясь в луже.

— Спаси меня, Господи… — прошептал Валуня и перекрестился.

Его примеру последовали другие христиане. Раздались тревожные голоса:

— Страсти господни!

— Он вернулся. Чтобы спасти нас!

Строй распался, многие бросились на колени. Сигват попытался образумить своих людей, но без толку. Только самые закоренелые язычники не поддались всеобщей панике и крепче сомкнулись вокруг предводителя. Увы, их было не больше дюжины.

Как только тати увидели, что ратники вмиг превратились в богомолов, они двинулись из леса. Кривой шел впереди, сжимая в каждой руке по небольшому топору. Его облик дышал злобой и яростью. На тех, кто упал на колени или валялся на земле, тати внимания не обращали. Их натиск был направлен на Сигвата и его окружение.

— К бою! — скомандовал ярл, и оставшиеся в строю тут же забыли всякие сомнения.

Луки метнули стрелы, следом полетели сулицы. Раненые тати попадали под ноги товарищей, но это не остановило натиск. Оборванцев было слишком много. Кривой размахнулся и метнул свои топоры, целя в Сигвата. Один из ратников прикрыл ярла щитом. Топор с треском сорвал медный умбон, пронзил доски и впился в руку воина. Раненый выронил щит. Второй топор ударил ратника в грудь, мигом выбив дух.

Кривой обнажил меч и бегом бросился вперед. Это послужило сигналом для всех татей. С диким криком они ринулись на врагов, швыряя копья и стрелы. В кровожадном вихре столкнулась многосотенная толпа и небольшой доспешный отряд. Рогатины впились в щиты, топоры зазвенели по шишакам, мечи застучали по кольчугам.

— Шыны воз-злюбленные! — шипящий голос преодолел шум битвы и донесся до каждого. — Дайте греш-шникам прох-ход к святому лону!

Кривой остановил бой, тати отступили на десяток шагов. Сигват и несколько оставшихся в живых ратников замерли во враждебном окружении.

— Слышали? — обратился к дружинникам Кривой. — Пусть тот, кто хочет жить, признает свою вину перед Господом и вкусит его плоти и крови!

Приблизившись к одному из дружинников, замерших в коленопреклоненной позе, тать поднял его за волосы:

— Вот ты! Ступай к Господу! Пей кровь! Ешь плоть!

— Нет… Нет… Не могу… — запричитал испуганный воин.

Кривой повторять повеление не стал. Его меч мигом отделил голову дружинника от туловища.

— Ты! И ты! Ежели не вернетесь в святое лоно — умрете! — Кривой был беспощаден.

Дружинники послушно направились к кресту. С ужасом поглядывая на распятого человека, они вплотную приблизились к нему.

— Не бойтеш-шь, ш-шины мои… — ласково прошипел он.

Поток крови из культи усилился, словно приглашая к угощению. Дружинники неуверенно лизнули алую жижу.

— Вы приш-шли к ш-швятому лону! — подбодрил их шипящий голос. — Теперь вкуш-шите моей плоти! У ж-живота… Да, да, да…

Тряпица, прикрывавшая срамное место распятого человека, закрывала и страшную гниющую рану на животе. Дружинник с отвращением отодрал ткань. Почерневшее мясо обнажилось.

— Делайте, что велит Господь, или умрите! — крикнул Кривой.

Один дружинник, закрыв глаза, погрузил зубы в тело распятого человека. Выдрав кусок, он с мукой его проглотил. Второй дружинник заколебался. Он отшатнулся от креста и, закрыв лицо руками, заплакал.

— Потерянная душа, — зло сказал Кривой.

Он взмахнул мечом. Голова дружинника упала рядом с отсеченными кистями.

— Следующий! — потребовал Кривой.

Подавленные и запуганные воины, набожно крестясь, стали по очереди подходить к распятому человеку. Они послушно пили кровь, кусали гниющее мясо и, ошеломленные, отходили прочь.

Те, что сомневались в спасительности предложения человека с креста, стали пробираться к Сигвату и его людям. Занятые лицезрением актов обращения, тати не обращали на них внимания. Одним из первых, кто пробился через врагов к Сигвату, был Радим. Весь короткий бой он прятался между лошадьми, а когда все закончилось, вдруг обнаружил, что холм окружен разбойным людом. Можно было пытаться пробраться к лесу, но уж слишком много суровых мужей с рогатинами предстояло миновать. До Сигвата же рукой подать, обойти четверых и протиснуться между пятым и шестым безликими.

Валуня с улыбкой встретил скомороха:

— Жив!

— Покуда. Как думаешь, прорвемся?

— Ужо даже не знаю. Против бога идти бестолково.

— Так иди, вкуси крови и плоти.

— Не надо, Радим, не подначивай, — нахмурился Валуня. — Я добрый христианин, но о таком святые батюшки не говорили. Это неправильно.

— Что — неправильно?

— Все, что сейчас происходит. Иисус — добрый! Он бы отпустил с миром тех, кто не пошел за ним. Да и личины эти скоморошьи… Не по-божески это!

— Точно, Валуня. Я сам ничего не понимаю, но не верится мне, что этот окровавленный человек — бог. Волшба здесь. Дурная волшба.

Тем временем Кривой решил вернуться к окруженным ратникам, оказавшим сопротивление. Он подошел почти вплотную и потребовал:

— Вернитесь в святое лоно или умрите!

В ответ Сигват метнул сулицу. Расстояние было настолько мало, а бросок оказался таким неожиданным, что Кривой не сумел увернуться. Пронзенный насквозь, он упал под ноги своим соратникам. Однако тех это не смутило.

— Вы все умрете! — крикнул щербатый старик в полуличине и вышел вперед. — Смерть грешникам! Кто принесет их головы, заслужит благословение Господа! За мной, братья!

Толпа ринулась на ощетинившихся копьями дружинников. Соотношение сил было явно неравное — дюжина смельчаков против нескольких сотен безумцев.

Татям было все равно, кого и как убивать. Первыми жертвами пали беззащитные лошади. Они были изувечены, расчленены, втоптаны в грязь только потому, что оказались на пути разбойников. Те, что выжили, обезумев от страха, стали метаться по холму, рвя путы, сшибая все на своем пути. С людьми вышло иначе.