Душа Востока

Сильный побеждает неравного себе, а если встречается равного, то силы уравновешиваются. Мягкий же побеждает превосходящего, и силы его неизмеримы.

Тот, кто обрел Дао, сам устанавливается и не ждет подталкивания вещей.

Войско сильное гибнет, дерево крепкое ломается, щит прочный раскалывается, зубы тверже языка, а гибнут раньше. Потому что мягкое и слабое – костяк жизни, а твердое и сильное – спутники смерти.

Кто управляет с помощью размышлений и знаний, терзает сердце, но не достигает успеха. Поэтому мудрец придерживается колеи Единого; не изменяет ему соответствующего, не меняет его постоянного.

Отвес следует шнуру, его отклонения повинуются должному. Поэтому радость и гнев – это отступление от Дао, печаль и скорбь – утрата блага; любовь и ненависть – неумеренность сердца; страсти и вожделения – путы человеческой природы. Человек, охваченный гневом, разбивает Инь, охваченный радостью – разбивает Ян, ослабление духа делает немым, возбуждение вызывает безумие.

Дао имеет основу и уток, ветви и завязи. Овладевший искусством Единого связывает в одно тысячи веток, тьму листьев. Благородный, владея этим искусством, рассылает приказы; худородный забывает о низком своем положении; бедняк находит удовольствие в труде, а попавший в опасность – освобождается от нее.

Чем неистовей печаль и скорбь, тем ощутимее боль; чем пышнее расцветает любовь и ненависть, нем неотступней преследуют несчастья. Поэтому высшее благо в том, чтобы сердце ни печалилось, ни наслаждалось; высший покой в том, чтобы постигать, но не меняться; высшая пустота в том, чтобы не обременять себя страстями; высшее равновесие в том, чтобы ни любить ни ненавидеть; высшая чистота в том, чтобы не смешиваться с вещами. Способный к этим пяти – постиг божественную мудрость, обрел свое внутреннее.

Единство всей тьмы вещей сосредоточено в одном отверстии; корень сотен дел выходит из одной двери.

Слушая добрую речь, хорошие планы, и глупый возрадуется; когда расхваливают совершенную добродетель, высокие поступки, то и неблагородный позавидует. Рассуждающих много, а применяющих – мало; позавидующих множество, а поступающих так единицы. В чем причины этого? В том, что не могут вернуть истинную природу. Домогаются учения, не дав внутреннему проникнуть в сердцевину, поэтому учение не входит в уши и не остается в сердце. Разве это не то же, что песня глухого? Поет, подражая людям, не для собственного удовольствия. Звук возникает в устах, выходит из них и рассеивается.

Жадные, алчные люди слепо стремятся к власти и наживе, страстно домогаются славы и почестей.

Рвутся вперед, дабы превзойти других в хитроумии, водрузиться над будущими поколениями. Но разум с каждым днем истощается и уходит далеко, долго блуждает и не возвращается. Форма оказывается закрыта, сердцевина отсутствует, и разум не может войти. Вот причина того, что Поднебесная временами в слепоте и безрассудстве утрачивает самое себя. Это как жирная свеча: чем ярче горит – тем скорее убывает.

Душа преждевременно умершего беспокойна, а дух исчерпавшего свой жизненный срок спокоен. Отсюда следует, что тело и дух исчезают не вместе.

Кто постиг Дао, не меняет природного на человеческое. Вовне с вещами изменяется, внутри сохраняет ясность ощущений. Стремится к небытию, а удовлетворяет все потребности. Время мчится, но и оно нуждается в остановке. Малое и большое, длинное и короткое – все обретает свою завершенность. Движение тьмы вещей стремительно и хаотично, однако не теряет своей меры.

Мудрый человек живет, следуя своему сердцу, опираясь на свою природу, полагаясь на дух, при том, что каждое из них поддерживает другое. Поэтому он спит без снов, а просыпается без печали.

Каждый находит удовольствие в той форме, в которой пребывает. Нет грани между хитроумием и тупостью, истиной и ложью – кто знает, откуда что вырастает? Вода к зиме превращается в лед. Лед в преддверии весны тает и превращается в воду, они чередуются, словно бегут друг за другом по кругу. Досуг ли им знать, радоваться этому или печалиться!

Совершенный человек поселяет разум в высокой башне, чтобы бродить в Высшей пустоте, и вызывает к жизни тьму вещей. Когда к разуму применяется деяние, он уходит. Когда оставляют в покое – он остается. Дао выходит из единого источника, проходит десять врат, расходится по шести дорогам, устанавливается в не имеющем границ пространстве.

Ныне распространять милости, умножать щедроты, громоздить любовь, удваивать благодеяния, греть блеском славы, покровительствовать тьме народы, сотне семейств, побуждать людей получать наслаждение от своей природы через радость познания – это милосердие.

То, что покрывается небом, что поддерживается землей, обнимается шестью сторонами света, что живет дыханием инь и ян, что увлажняется дождем и росой, что опирается на Дао и благо, – все это рождено от одного отца и одной матери, вскормлено одной гармонией.

Ныне тут и там вздымаются стволы тьмы вещей; корни и листья, ветви и отростки сотен дел – все они имеют одно корневище, а ветвей – десятки тысяч. Если так, то есть нечто принимающее, но не отдающее. Принимающее само не отдает, но все принимает. Это похоже на то, как от собирающихся дождевых облаков, которые сгущаются, свиваются в клубы и проливаются дождем, увлажняется тьма вещей, которая, однако, не может намочить облака.

Буйный ветер выворачивает деревья, но не может вырвать волоска с головы. Падающий с башни заоблачной высоты ломает кости, разбивает голову, а комары и мухи спокойно опускаются, паря. Если уж всякая летающая малость, берущая форму из одной с нами клетки, седлающая небесную пружину вместе с червями и насекомыми, способна освобождаться от своей природы, то что уж говорить о том, что никогда не принадлежало к видам?

Если бы небо было не устойчиво, солнцу и луне не на чем было бы удерживаться. Если бы земля была не устойчива, то травам и деревьям не на чем было бы расти. Если то, на чем стоит тело, не спокойно, то нет возможности судить об истине и лжи. Появляется естественный человек, и следом за ним появляются естественные знания. То, на что он опирается, мне не ясно. Но откуда мне знать, что то, что я называю знанием, не есть незнание?

Дерево в сто обхватов срубают и делают из него жертвенную чашу. Гравируют резцом, расписывают зеленым и желтым, украшают золотом, извилистыми расписными узорами с драконами и змеями, тиграми и барсами. А щепки от дерева лежат в канаве. От жертвенной чаши они так же далеки, как прекрасное от безобразного, однако и чаша, и щепки в равной степени утратили природу дерева.

Тот, у кого разум преступает границу тела, говорит цветисто; у кого благо выходит из берегов – поступает лживо. Совершенное погибает внутри, а обнаруживается это в речах и поступках.

Ныне сажающий дерево поливает его обильно водой, выбирает жирную почву. Один человек растит, а десять выдирают – при этом, конечно же, не остается и ростка. Что уж говорить о том, когда целым государством идут на тебя. Хоть и стремишься продлить жизнь, но разве достичь этого?

Во дворе стоит сосуд с водой. Вглядывайся в его прозрачность хоть целый день, но не разглядишь ведь бровей и ресниц, а взбаламутишь воду одним только движением – не отличишь уже квадратного от круглого. Человеческий разум легко замутняется и с трудом очищается, наподобие воды в тазу. А если целый мир баламутит и будоражит его, то где уж обрести мгновенье равновесия!