Страница 20 из 53
Ферминъ, оскорбленный ироническимъ тономъ, которымъ этотъ побѣжденный жизнью, довольный своимъ рабствомъ, говорилъ только что о Сальватьеррѣ, собрался было отвѣчатъ ему, какъ вдругъ на эспланадѣ раздался властный голосъ Дюпона, и приказчикъ громко захлопалъ въ ладоши, созывая рабочихъ.
Колоколъ посылалъ въ пространство послѣдній, третій свой ударъ. Обѣдня должна была немедленно начаться. Донъ-Пабло, стоя на ступеняхъ лѣстницы, охватилъ взглядомъ все свое стадо и поспѣшно вошелъ въ часовню, такъ какъ рѣшилъ для назиданія виноградарей помогать священнику при службѣ.
Толпа работниковъ наполнила часовню, и стояла тамъ съ видомъ, отнимающимъ по временамъ у Дюпона всякую надежду, что эти люди чувствуютъ благодарность къ нему за его заботы о спасеніи ихъ душъ.
По близости къ алтарю возсѣдали на алыхъ креслахъ дамы семейства Дюпоновъ, а позади нихъ — родственники и служащіе конторы. Алтаръ былъ украшенъ горными растеніями и цвѣтами изъ оранжерей Дюпоновъ. Острое благоуханіе лѣсныхъ растеній смѣшивалось съ запахомъ утомленныхъ и потныхъ тѣлъ, выдѣляемымъ скопищемъ поденщиковъ.
Время отъ времени Марія де-ла-Лусъ бросала кухню, чтобы подбѣжатъ къ дверямъ церкви и послушать капельку обѣдни. Поднявшись на цыпочки, она поверхъ всѣхъ головъ устремляла глаза свои на Рафаэля, стоявшаго рядомъ съ приказчикомъ на ступеняхъ, которыя вели къ алтарю, составляя такимъ образомъ точно живую ограду между господами и бѣдными людьми.
Луисъ Дюпонъ, стоявшій позади кресла тетки своей, увидавъ Марію де-ла-Лусъ, началъ дѣлать ей разные знаки и даже угрожалъ ей пальцемъ! Ахъ, проклятый бездѣльникъ! Онъ остался все тѣмъ же. До начала обѣдни Луисъ вертѣлся на кухнѣ, надоѣдая ей своими шутками, словно еще продолжались ихъ дѣтскія игры. Время отъ времени она была вынуждена полушутя, полусерьезно угрожать ему за то, что онъ давалъ волю своимъ рукамъ.
Но Марія де-ла-Лусъ не могла оставатъся долго у дверей церкви. Служащіе на кухнѣ поминутно звали ее, не находя самыхъ нужныхъ предметовъ для своего кухоннаго дѣла.
Обѣдня подвигалась впередъ. Сеньора вдова Дюпонъ умилялась при видѣ смиренія и христіанской кротости, съ которыми ея Пабло носилъ съ мѣста на мѣсто требникъ, или бралъ въ руки церковную утварь.
Первый милліонеръ во всей округѣ подаетъ бѣднякамъ такой примѣръ смиренія передъ лицомъ священнослужителя Божьяго, замѣняя собой дьячка при отцѣ Урисабала! Еслибъ всѣ богатые поступали такимъ же образомъ, работники, чувствующіе лишь ненависть и желаніе мести, смотрѣли бы на вещи иначе. И взволнованная величіемъ души своего сына, донья-Эльвира опускала глаза, вздыхая, близкая къ тому, чтобы расплакаться…
Когда кончилась обѣдня, наступилъ моментъ великаго торжества — благословенія виноградниковъ для предотвращенія опасности отъ филоксеры… послѣ того, какъ ихъ засадили американскими лозами.
Сеньоръ Ферминъ поспѣшно вышелъ изъ часовни и велѣлъ принести къ дверямъ соломенные тюки, привезенные наканунѣ изъ Хереса и наполненные восковыми свѣчами. Приказчикъ принялся раздавать свѣчи виноградарямъ.
Подъ сверкающимъ блескомъ солнца засвѣтилось, точно красные и непрозрачные мазки кисти, — пламя восковыхъ свѣчей. Поденщики встали въ два ряда и, предводительствуемые сеньоромъ Ферминомъ, медленно двинулись впередъ, направляясь внизъ по винограднику.
Даиы, собравшіяся на площадкѣ со всѣми своими служанками и Маріей де-ла-Лусъ, смотрѣли на процессію и медленное шествіе мужчинъ въ двѣ шеренги, съ опущенной внизъ головой и восковыми свѣчами въ рукахъ, нѣкоторые въ курткахъ изъ сѣраго сукна, другіе въ рубахахъ съ повязаннымъ кругомъ шеи краснымъ платкомъ, при чемъ всѣ несли свои шляпы прислоненныя къ груди.
Сеньоръ Ферминъ, шествуя во главѣ процессіи, дошелъ уже до спуска средняго холма, когда у входа въ часовню появилась наиболѣе интересная группа: отецъ Урисабалъ въ рясѣ, усѣянной красными и сверкающими золотомъ цвѣтами и рядомъ съ нимъ Дюпонъ, который держалъ въ рукахъ восковую свѣчу точно мечъ, и повелительно оглядывался во всѣ стороны, чтобы церемонія сошла хорошо и ее не омрачила бы ни малѣйшая оплошность.
Сзади него, вродѣ почетной свиты, шли всѣ его родственники и служащіе въ конторѣ, съ сокрушеніемъ на лицахъ. Луисъ былъ наиболѣе серьезенъ съ виду. Онъ смѣялся надъ всѣмъ, исключая лишь религіи, a эта церемонія волновала его своимъ необычайнымъ характеромъ. Луисъ былъ хорошимъ ученикомъ отцовъ-іезуитовъ — «натура у него была добрая», какъ говорилъ донъ-Пабло, когда ему сообщали о «шалостяхъ» его двоюроднаго брата.
Отецъ Урисабалъ открылъ книгу, которую несъ, прижимая ее къ груди: — католическій требникъ, и началъ читать молебствіе святымъ, «великую литанію», какъ ее называютъ церковники.
Дюпонъ приказалъ жестомъ всѣмъ окружавшимъ его точно повторять за нимъ его отвѣты священнику:
— Sancte Michael!..
— Ora pro nobis, — отозвался хозяинъ твердымъ голосомъ, взглянувъ на сопровождавшихъ его:
Они повторяли его слова и возгласъ «Ora pro nobis» разлился громкимъ ревомъ до первыхъ рядовъ процессіи, гдѣ, казалось, голосъ сеньора Фермина покрывалъ всѣ остальные.
— Sancte Raphael!..
— Ora pro nobis!..
— Omnes Sancti Angeli et Archangeli!..
Теперъ, когда молитвенный призывъ относился уже не къ одному святому, а ко многимъ, Дюпонъ поднялъ голову и крикнулъ громче, чтобы всѣ слышали и не ошиблисъ въ отвѣтѣ.
— Orate pro nobis.
Ho только близко окружавщіе дона-Пабло могли слѣдовать его указаніямъ. Остальная же часть процессі медленно двигалась впередъ и изъ ея рядовъ исходилъ ревъ, каждый разъ все болѣе нахалъный, съ шутливой звонкостью и ироническимъ дрожаніемъ голосовъ.
Послѣ нѣсколькихъ фразъ молебствія поденщики соскучившисъ церемоніей, съ опущенными внизъ свѣчами, отвѣчали автоматически, то подражая раскатамъ грома, то пронзительному визгу старухъ, что вынуждало многихъ изъ нихъ прикрывать себѣ ротъ шляпой.
— Sancte Iacobe!.. — пѣлъ священникъ.
— Noooobis, — ревѣли виноградари съ насмѣшливыми интонаціями голоса, не теряя при этомъ серьезности своихъ загорѣвшихъ лицъ.
— Sancte Barnaba!..
— Obis, Jbis! — отвѣчали вдали поденщики.
Сеньоръ Ферминъ, тоже соскучившись церемоніей, притворился, что сердится.
— Слушайте, чтобъ у меня все было чинно! — говорилъ онъ, обращаясь къ самымъ нахальнымъ изъ поденщиковъ. — Неужели вы, каторжники, не видите, что хозяинъ пойметъ насмѣшки ваши надъ нимъ?
Но хозяинъ не отдавалъ себѣ отчета ни въ чемъ, ослѣпленный волненіемъ. Видъ двухъ шеренгъ людей, идущихъ между виноградными лозами, и спокойное пѣніе священника, растрогали ему душу. Пламя восковыхъ свѣчей дрожало безъ красокъ и свѣта, точно блуждающіе огоньки застаигнутые въ ночномъ ихъ путешествіи разсвѣтомъ. Ряса іезуита сверкала подъ лучами солнца, точно чешуя громаднаго насѣкомаго, бѣлаго съ золотомъ. Священная церемонія до того волновала Дюпона, что вызвала слезы на его глазахъ.
— Чудесно! не правда ли, — сказалъ онъ въ одинъ изъ промежутковъ литаніи, не видя кто его окружаетъ и роняя наугадъ слова своего восторга.
— Дивно! — поспѣшилъ вставить слово свое начальникъ конторы.
— Великолѣпно, первый сортъ, — добавилъ Луисъ. — Точно въ театрѣ…
Несмотря на волненіе, Дюпонъ не забывалъ с-воевременно даватъ отвѣты на молитвенный призывъ и заботиться о священникѣ. Онъ бралъ его подъ руку, чтобы провести по неровностямъ почвы; старался не давать его рясѣ зацѣпляться за длинные стебли лозъ, стлавшихся по землѣ на краяхъ дороги.
— Ab ira, et odio, et omni mala voluntatel… — пѣлъ священникъ.
Нужно было измѣнитъ отвѣтъ и Дюпонъ со всей своей свитой провозгласилъ:
— Libera nos, Domine.
Между тѣмъ, остальная часть процессіи продолжала съ ироническимъ упорствомъ твердить свое Ога pro nobis.
— A, spiritu fornicationis! — сказалъ отецъ Урисабала.
— Libera nos, Domine, — отвѣтили съ сокрушеніемъ сердца Дюпонъ и всѣ слышавшіе эту мольбу къ Всевышнему, между тѣмъ какъ полъ процессіи издали ревѣла: