Страница 23 из 50
— Противно с настоящей кровью.
— Терпи, Елизавета. А теперь ты на кровать ложись. Хорошее было у тебя платье.
Федор взял нож, сделал несколько разрезов в районе груди и живота. Потом обильно полил эти места куриной кровью.
— Нормально. А теперь создаем картину изнасилования. Ты уж извини, Елизавета, но юбку я подниму выше пояса. И теперь — главное.
Лобачев встал перед Елизаветой на колени и осторожно дотронулся до ее трусов и стал тянуть резинку вниз.
Она мягко отстранила его:
— Не теперь, Федор. Не надо сейчас. Потом.
— Да, ты просто прелесть, Лиза! То, что ты думаешь, это действительно будет потом. Но это необходимо сделать сейчас. Мы же решили, что Корноухов взял тебя силой, предварительно разрезав ножом трусики, так что терпи, Елизавета.
Завершив создание места преступления, Лобачев торопливо убежал и вдруг через минуту вернулся, держа перед собой окровавленный нож.
— Нет, Лиза, я полный идиот. Я орудие преступления уволок. Сейчас мы нож ему в руку вложим. А ты спокойно лежи, Лиза. Ты глаза закрой и отключись. И главное, не дыши по возможности.
Сознание возвращалось к Корноухову медленно.
Он сначала приподнялся, встал и только после этого с трудом открыл глаза.
Борис Петрович все вспомнил, все. Он намекнул ей на постель, а она не захотела отдаться. Потом Лиза испугалась, схватила нож, а у него все помутилось в глазах. И что было дальше, он не помнил.
Корноухов, взглянул на лежавшую в неестественной позе, окровавленную, полуобнаженную Елизавету. Затем посмотрел на себя и осторожно поднял вверх правую руку, в которой был зажат большой кухонный нож.
Так, значит, он отнял его у Елизаветы. А что было потом? Он не помнил. Неужели она его так возбудила, что околдовала до потери сознания.
Да, вероятно, он потерял над собой контроль, рассвирепел и озверел до чертиков.
Эти вялые рассуждения Корноухова прервал визгливый окрик:
— Руки вверх! Не двигаться! — В комнату ворвались двое в полицейской форме. — Сержант, быстро готовь фотоаппарат. Этого субчика надо с разных сторон заснять. Особенно руку с ножом. Отдельно возьми труп и общую панораму.
Корноухов стоял неподвижно, крепко сжимая в руке основную кровавую улику.
Голова уже работала нормально, но он ничего не мог понять. Он все еще надеялся, что это сон или шутка.
Но перед ним стоял майор с дикими глазами и без всякого намерения шутить. В его руке заметно дрожал пистолет, направленный на Бориса Петровича.
Майор четко отдавал команды суетившемуся по комнате сержанту:
— Детали потом снимешь. Сейчас аккуратно в пакетик возьми у подозреваемого ножичек. Спокойно, я буду страховать. Теперь, гражданин убийца, вытягиваем ручки вперед.
Корноухов покорно сделал все, что велел майор.
— Сержант, наручники на него надень. Молодец! Ты здесь над деталями поработай, отпечатки сними с трупа, брюки его осмотри и всякое такое. А мы с убийцей вниз спустимся и побеседуем.
Корноухов еще никогда не чувствовал себя таким униженным, таким беспомощным. Из одежды на нем была только окровавленная рубашка и такой же грязный галстук. Ниже пояса он был голый.
Борис Петрович сидел за столом и тупо смотрел на наручники.
Майор, который с глубокомысленным видом расхаживал по комнате, напоминал Корноухову инспектора Лестрейда. Наивен, глуповат, истеричен, но верный служака. Педант и законник. Хуже не придумаешь!
Майор вдруг резко подошел к столу, сел перед Борисом Петровичем и стал сверлить его взглядом:
— Я уверен, что вы убийца. Это очевидно! Или у вас есть другая версия?
— Нет, но я не понимаю, как это произошло.
— А здесь и понимать нечего. Картина преступления как на ладони. Вы пришли в гости, так?
— Так.
— Потом вам захотелось яркой любви, так?
— Так, она сама мне намекала.
— Это детский лепет, гражданин. Женщина уже одним своим видом намекает на это. Я прав?
— В некотором смысле вы, конечно, правы.
— Далее. Вы настаивали на близости, а она не отдавалась. Тогда вы взяли нож и стали угрожать, так?
— Она первая взяла нож.
— Это детали. Вы не в песочнице, чтоб выяснять, кто первый начал. Нож-то оказался у вас в руке, так?
— Да, так.
— Затем вы убили ее. И после этого изнасиловали. Так или наоборот?
— Я не помню, как это было.
— Это не оправдание. Улики-то у нас налицо. А при такой картине преступления вам «вышка» светит. Однозначно! Хорошо, что мы успели, пока вы улики не уничтожили. Хозяйка нас предупредила.
— Кто?
— Хозяйка дачи, некто Елагина. Приходит она, понимаешь, к себе, а тут такая картинка маслом.
— Елагина моя знакомая. Я как раз ехал к ней!
— Нехорошо у нас получается, — покачал головой майор и иронически улыбнулся. — Ехали вы в гости к одной, а убили другую. Это вы скажете на суде в качестве своего оправдания. Мод, ошибочка получилась, не ту я убил. «Хотел слопать кока, а съел Кука».
— Что мне может помочь, гражданин майор? — Корноухов машинально вспомнил, что в старых фильмах в такой ситуации следователя надо называли «гражданин».
— А помочь вам может только раскаяние и чистосердечное признание. Пока я не начал официальный протокол писать, на-пишите-ка вы мне явку с повинной. Мол, я, такой-то, сознаюсь, что убил гражданку при таких-то обстоятельствах. Кстати, вы кем до этого работали?
— Там в кейсе документы.
Корноухову показалось, что майора ни капельки не испугало его служебное удостоверение, а даже обрадовало:
— Вот так номер. Ожидается процесс века? Я так понимаю, уважаемый Борис Петрович, что эту должность вы занимали до сегодняшнего вечера. Здесь вам не мелочевка какая-нибудь. Тут у нас убийство при очень отягчающих обстоятельствах. И с особой жестокостью. А закон у нас един для всех. Писать признание будете?
— Буду.
— Вот и отлично. Я пока с Елагиной побеседую — она здесь в машине дожидается. Сержант, — неожиданно звонко крикнул вдруг майор. — Сержант, ты постереги подозреваемого, пока он признание пишет. Сними наручники, но на мушке его держи.
Майор вернулся через полчаса, когда Корноухое завершил повесть своего преступления. В конце были фразы об искреннем раскаянии.
Он не стал писать, что потерял сознание. Это получалось очень неубедительно. Борис написал: «Потерял контроль над собой в результате резкого душевного волнения и эмоционального возбуждения».
Красиво и похоже на правду.
Майор внимательно прочитал бумаги.
— Честно описали. Вижу, что вы осознали свой проступок. Я тут с Елагиной поговорил. Не хочет она, понимаешь, огласки. Предлагает мне замять дело.
— Не понял? — Борис Петрович попытался сосредоточиться. Он почувствовал, что сейчас майор скажет что-то важное. — Я тоже хотел бы все замять.
— С вами все понятно. Это диалектика! Верхи хотят, а низы не могут. У низов обнищание ниже плинтуса.
— Вы хотите взятку? Вам нужны деньги?
— Деньги — это бумажки. Елагина готова взять на себя большой риск и немалые затраты. Но ей нужно ваше согласие, ваши гарантии и ваша благодарность.
— Я согласен. Я на все согласен, чтоб замять этот эпизод. — Голос Корноухова прозвучал довольно бодро и даже радостно.
— Ну, тогда пишите дальше. Вот здесь. Хорошо, что вы дату и подпись не поставили. Диктую: «После совершенного мною зверского убийства я уничтожил все улики, выбросил нож в колодец, а труп завернул в желтое покрывало, вынес в сад и закопал под старой вишней около сарая».
Борис Петрович старательно написал эту чушь.
— Сержант! — неожиданно громко крикнул майор. — Ты вот что, Василий. Заверни труп в желтое покрывало. В то, что на полу валяется. Затем возьми в сарае лопатку и выкопай ямку поглубже, около вишни. Типа могилки. Так надо, Вася!
Майор вздохнул, походил по комнате и предложил:
— Диктую далее: «Во время закапывания трупа мой бумажник упал в яму. Но я, будучи уверенным в своей безнаказанности, даже не стал его доставать. Я разровнял площадку под вишней, вымыл комнату от следов крови и уехал с дачи до приезда Елагиной».