Страница 28 из 34
Еще я много писал о тех, кто сознательно выбирал смерть, причем это был именно свободный выбор. Про четырех неизвестных танкистов, два дня сдерживавших наступление целой немецкой дивизии в июне 1941 г. под городком Расейняй в Литве. Про моряков лесовоза «Ижора» (гражданских моряков!), не сдавшихся линкору «Тирпиц» и ценой своих жизней спасших два союзных конвоя. Про отряд боевых кораблей под командованием адмирала Маньковского и про тральщик «Китобой» под командованием лейтенанта Ферсмана, готовых сражаться с многократно превосходящим противником исключительно за честь Андреевского флага и умереть за нее (в обоих случаях это было даже не на войне). Про бриг «Меркурий», принявший бой с двумя линейными кораблями турок и выигравший это невероятное сражение (в данной ситуации, как это нередко бывает, добровольный выбор смерти помог выжить тем, кто сделал такой выбор).
Для журнала «Русская жизнь», будучи сам русским, я писал про русские подвиги. Хотя можно было писать и про иностранные. Даже если взять только Вторую мировую. Можно было написать про подвиг Мальты, два с половиной года просидевшей в жесткой блокаде, под беспощадными немецкими бомбардировками, но так и не сдавшейся. Про подвиг английского эсминца «Глоууорм», 8 апреля 1940 г. принявшего заведомо безнадежный бой против немецкой эскадры, включавшей тяжелый крейсер и четыре эсминца, и перед гибелью таранившего вражеский крейсер. Про исключительный героизм американских летчиков и техников аэродрома Гендерсон-филд на острове Гуадалканал, воевавших в тяжелейших природных условиях под непрерывным обстрелом с земли, моря и воздуха на протяжении нескольких месяцев. Или, с противоположной стороны, про подвиг японского летчика Сабуро Сакаи, во время боев за тот же Гуадалканал долетевшего с тяжелым ранением в голову до своего аэродрома (он пролетел над океаном, постоянно теряя сознание, более 600 км!). И даже про своеобразный героизм японских «камикадзе» и «кайтенов».
И еще я писал о наших современниках. О тех наших воинах, кто со второй попытки выиграл чеченскую войну, хотя выиграть ее было невозможно. Этим победителям было, пожалуй, во многом тяжелее, чем воинам Великой Отечественной. В тех хотя бы не плевал собственный тыл, да и не жировал этот тыл в мирной жизни. До сих пор подвиги воевавших в Чечне российских солдат и офицеров ждут своего описания, и не факт, что дождутся. Хотя они победили формально более слабого, но нисколько не менее страшного врага, чем те, кого со все более истерическим надрывом страна как бы чтит 9 мая каждого года.
О тех 200 десантниках, которые 10 лет назад совершили фантастический бросок из Боснии в Косово и оказались сильнее 50-тысячной группировки НАТО. Морально сильнее. Те, кто еще был готов умереть, встретились с теми, кто умирать был уже не готов.
И еще я писал про то, что перерождение и нашей армии вслед за армиями европейскими становится неизбежным. Потому что у нас тоже теперь царят постмодернизм и гедонизм. А еще, в отличие от Европы, есть жесточайший цинизм, хотя и прикрытый официальным псевдопатриотизмом. Про то, что в условиях повальной коммерциализации всех без исключения сторон жизни военный у нас становится «лузером» по определению. И про поистине дьявольскую идею 10-кратного увеличения денежного довольствия для 10 % «избранных» офицеров, смертельную для атмосферы в воинских коллективах.
В связи со всем этим очень хочется понять, что будет с воинской службой дальше. И у них, и у нас. Этот вопрос часто обсуждается в аспектах техническом или геополитическом, но очень редко - в аспекте социально-психологическом. В смысле - кто и почему теперь будет умирать.
Тут сразу хочется оговориться в связи с тем, что я уже не раз сталкивался с тезисом: готовность военных умереть - варварский атавизм, надо беречь жизни военнослужащих и воевать так, чтобы все выжили. На это хочется еще раз сказать - война подразумевает смерть. Да, целенаправленно посылать военнослужащих на смерть, если этого можно избежать, - преступление. Но и сохранять их жизни любой ценой - преступление не меньшее. Кстати, хорошо известно, что в реальном бою гораздо больше шансов выжить имеет тот, кто готов умереть, чем тот, кто очень хочет жить. Если же в армии умирать не готов никто, ее надо просто распустить, поскольку если дело дойдет до войны, такая армия развалится мгновенно.
Граждане стран Запада желания умирать уже, пожалуй, не приобретут, для этого нет никаких предпосылок, ни экономических, ни социально-психологических. Выходить из этой ситуации США и Европа будут, конечно, по-разному.
Америка вряд ли откажется от войн, поэтому она постарается приобрести способность воевать без потерь не только в воздухе и на море, но и на земле за счет подавляющего технологического превосходства над любым противником. Ее армия и флот получат возможность наносить удар в любом месте земного шара в любой момент с высочайшей точностью, причем в подавляющем большинстве случаев противник узнает об ударе по нему в момент самого удара. Все большую роль будут играть наземные и летающие боевые роботы. Военнослужащие получают обмундирование, созданное на основе нанотехнологий, делающее их неуязвимыми от огня стрелкового оружия, само залечивающее раны, позволяющее перепрыгивать через стены высотой несколько метров и невидимое в инфракрасном, а, возможно, и в оптическом диапазоне. Заодно каждый солдат будет иметь индивидуальный компьютер, космическую систему навигации и связи и личный беспилотник, позволяющий вести разведку. Правда, препятствием для реализации этих планов может стать запредельная дороговизна нового оружия и средств обеспечения боевых действий. Этот фактор начал сказываться уже сейчас, ВС США по ряду параметров вынуждены себя ограничивать.
Европа даже не будет начинать тратить деньги на подобную военную роскошь, ей это ни для чего не нужно. Она создаст общую армию ЕС, которая будет значительно меньше суммы нынешних армий стран-членов Евросоюза. Однако и эта армия будет не столько армией в традиционном смысле, сколько полицейским формированием для проведения миротворческих операций в развивающихся странах. Причем только в том случае, если при проведении операции не будет риска хоть сколько-нибудь серьезных потерь.
При этом все большую роль начнут играть частные охранные структуры, к которым, на самом деле, только и подходит термин «профессиональные армии». Именно в них идут служить по призванию люди, у которых слишком много адреналина. Им интересно убивать, поэтому они согласны умирать. Особенно, если за это хорошо платят. Эта прослойка людей очень специфична и невелика, прямо надо признать, что она очень близка по своему составу к криминальному миру.
Уже сегодня подобные структуры решают значительную часть задач, например, в Ираке, «разгружая» американскую армию. Потери этих структур не включаются в общий список потерь ВС США, что очень удобно в пропагандистском плане. Дело дошло до того, что «частники» охраняли экс-министра обороны Рамсфельда во время его визитов в Ирак (получается, что военные уже не способны обеспечить безопасность своего же министра).
При этом, разумеется, никаким полноценным заменителем ВС частные военные структуры быть не могут. Просто потому, что по своей психологии их служащие - это наемники-каратели, но уж никак не защитники родины. Недаром в том же Ираке с их деятельностью, отличавшейся крайней жестокостью по отношению к мирному населению, было связано столько скандалов. Тем не менее, роль частников будет расти. Частные армии появятся у многих корпораций, они могут оказаться сильнее некоторых регулярных армий. При этом их деятельность не будет иметь ни юридических, ни моральных регуляторов.
Страны «третьего мира» не будут даже рассматривать возможность военного противостояния США, их ВС станут смесью классических армий и полицейских формирований для локальных разборок внешнего и внутреннего характера. При этом серьезной альтернативой регулярным ВС станут разного рода партизанские и террористические структуры. Уже сегодня на примере многочисленных войн в Африке заметно, как стирается грань между классической войной (регулярная армия против регулярной армии) и «мятежевойной» (т. е. войной партизанско-террористической). Наиболее яркий пример - война на территории бывшего Заира (ныне Демократическая республика Конго), в которой участвовало несколько регулярных армий соседних стран и множество местных и иностранных иррегулярных формирований. Ценность жизни здесь несравненно ниже, чем в развитых странах, поэтому и умирать гораздо проще (часто людям здесь просто нечего терять). И с идеями гораздо проще. С религиозными, национальными, родо-племенными. Поэтому здесь все будет как раньше. Заодно, именно здесь разгуляются западные частные армии, которые замечательно впишутся в местный контекст.