Страница 4 из 16
Сердце мое сильно забилось. Через какую-нибудь минуту осуществится мечта долгих лет, проведенных на морской службе. Тысячи мыслей, в которых я не мог дать себе отчета, толпились в моей голове. Я бегал с мостика на палубу, с палубы на мостик, собрал команду, объявил ей положение вещей и объяснил, с которой стороны я хочу напасть. Огни "Паллады" были ясно видны; расстояние между нами было всего в несколько тысяч метров. "Какое у нас течение?" – спросил я у штурмана. Вынимая часы, он ответил: "Час назад начался прилив". Следовательно, нос "Паллады" теперь должен быть обращен к морю, а корма к берегу. Это было не особенно хорошо, так как сторожевые посты на больших кораблях всегда внимательнее смотрят вперед, чем назад. Но что в этом толку? Чтобы напасть с тыла, мне надо было бы забежать в глубину рейда, а тогда могло случиться так, что исчезла бы всякая возможность атаки. Я осторожно прошел вперед и определил, что "Паллада" стоит неподвижно на якоре. Тогда мне пришла в голову идея, за которую я, в случае неудачи, жестоко бы расплатился. Я приказал положить позади заряженных торпед новые, снабженные ножницами, чтобы сейчас же после спуска первых зарядить их в аппарат. В несколько минут все было сделано, я тихо скомандовал: "Левым торпедным аппаратам приготовиться. Цель неподвижна, мы проходим в двух- или трехстах метрах!"
Собственно говоря, тут я под влиянием штурмана совершил маленькое отступление. Он заметил, покачивая головой, что белокрасный сигнал не имел никакого смысла. Он только обратит внимание русских, и в случае, если они вздумают переговариваться с нами, мы, не зная их сигналов, попадем впросак. Это было справедливо, особенно, если кто-нибудь из наших выкинет тот же самый сигнал. Как, оказывается, это и случилось с каким-то миноносцем, чуть ли не с "Kasumi".
Я крикнул машинисту в переговорную трубу: "Через несколько минут дать полный ход, насколько машина может выдержать". Мы постепенно прибавляли ход, и я, не отрываясь, смотрел в бинокль на вырисовывающиеся контуры "Паллады". Ночь была темная, но ясная – прекрасная ночь для атаки. Инстинктивно оглянулся я на трубу. Машинист хорошо исполнял свое дело: не было заметно ни малейшего дыма. Дав установленный сигнал в машинное отделение, я приказал повернуть немного на левый борт, чтобы ближе подойти к цели, так как при волнении люди могли бы метиться хуже обыкновенного, а опозорить себя промахом никому не хотелось. Лейтенант, вбежав ко мне на мостик, сообщил, что все обстоит благополучно. Я объснил ему, что я потом возьму вправо, а затем буду держаться курса, параллельного "Палладе". Час наступил. Миноносец летел быстро, палуба, мостик, труба-все сотрясалось и дрожало. Легкие брызги летели на бак, и несколько капель оросили мое лицо. Поразительно, как врезаются в память такие мелкие подробности! Я уже различал командирский мостик "Паллады”. К моему удивлению, в нижних помещениях еще кипела жизнь, хотя люди должны были бы давно лежать в койках. Я поспешил сигнализировать на палубу, что через минуту мы будем против цели. Но в этом не было надобности, так как все зорко смотрели и рука комендора уже лежала на спусковой ручке.
Когда капитанский мостик "Паллады" находился от нас под углом в 45 градусов, на "Палладе" все пришло в движение: нас заметили. Раздался ужасный крик, сигнальные горны и команды. Нельзя терять ни секунды, подумал я и позвонил, чтобы мы шли с максимальной скоростью. Я думаю, что мы были приблизительно в двухстах метрах, когда выпустили первую мину. Я нацелился указательным пальцем и рассчитал, что она попадет как раз позади капитанской рубки. Едва успела желтая сигара выскочить из трубы и шлепнуться, как лягушка в воду, русские принялись стрелять и освещать море прожекторами. Надо отдать им должное, если они и не были начеку, то не растерялись и с быстротой молнии заняли свои посты. В одну минуту пушки были заряжены и прожекторы поставлены. До сих пор я сохранял хладнокровие, но теперь у меня мелькнул план атаковать "Цесаревича", и, не желая быть выбитым из строя, я поторопился скомандовать: "Право на борт". О болван, никогда не прощу себе этого! Мой унтер-офицер выпустил в этот момент вторую торпеду, и, конечно, она не попала в цель! Но, поворачиваясь, мы услышали, что первая мина в цель пинала. Скорее сотрясение воды, чем сотрясение воздуха дало нам эту уверенность. Мои люди, оставшиеся из любопытства на палубе и соглашавшиеся лучше пожертвовать жизнью, чем уйти в безопасное место, рассказывали, что они видели огромный вал, поднявшийся за капитанским мостиком "Паллады”. По-видимому, да так оно, надеюсь, и было, торпеда нанесла визит кочегарам. Во всяком случае бедной "Палладе" досталось настолько, что она на некоторое время была выбита из строя. В один момент нас чуть было не поймал луч прожектора, но я быстро повернул руль, ушел в сторону, а луч продолжал искать нас в первоначальном направлении. В следующую минуту мне доложили, что обе торпеды готовы к пуску, и я повернул курс на маяк Порт-Артура, заметив в этом направлении громадное судно, судя по силуэту – "Цесаревич". Вдруг на носу что- то сверкнуло, и в следующую секунду раздались залпы орудий, по крайней мере, с десяти судов. Затем произошел взрыв одного из кораблей. Бегающие по всем направлениям огни прожекторов, рев сигналов – и мы уходим на полных парах! Проскочить! Вот единственная мысль. Проскочить во что бы то ни стало! В это время я приметил около себя одного из наших миноносцев, если не ошибаюсь – "Shinonome". Он собирался атаковать находящегося от нас в 800 метрах "Цесаревича" и неминуемо столкнулся бы с "Акацуки", если бы я не дал задний ход и не задержал свое судно на месте. Пользуясь тем, что лучи прожектора не касались нас, мы остались глядеть на атаку "Shinonome". Когда он приблизился к неприятелю на расстояние выстрела, то свет прожектора упал на негожи с "Цесаревича” раздался мощный залп из крупных и малых орудий. Ну, "Shinonome” пришел конец, подумал я, но все же обе его мины были выпущены. Затем раздался гром, от разорвавшейся гранаты на палубе "Shinonome” на мгновение вспыхнул огонь, и он нырнул в темноту ночи, сильно замедлив, как мне показалось, ход. Вероятно, он, как и я, приготовил вторую пару торпед, и граната попала в них. Я стоял и ждал, когда же раздастся взрыв на неприятельском судне, так как обе торпеды должны были попасть в цель. Среди яркого света двигающихся по всем направлениям лучей мой "Акацуки” с нахальной смелостью сохранял свою позицию. Вдруг штурман дернул меня за руку и показал на "Цесаревича”.
– Они выставили сетки, обе торпеды висят в них.
Штурман был прав: я ясно различал сети, застрявшие в них мины, дававшие множество пузырей, покрывших поверхность воды. Я ведь давно говорил, что старые ножницы никуда не годны. Но вот показался еще один наш миноносец, шедший, очевидно, в одном направлении с "Shinonome", но, увы, он шел со скоростью 12-14 узлов, следовательно, был уже поврежден. Но командир на нем был молодчина и, невзирая ни на что, собирался произвести вторую атаку. Только напрасно пошел он опять с той же стороны. "Цесаревич" зорко сторожил именно в этом направлении и живо поймал его прожектором. Я видел пущенную в него мину. Пора, подумал я и скомандовал: "Полный ход вперед, руль влево на борт, торпеду к спуску направо"! Затем я повернул налево, чтобы мог атаковать "Цесаревича" с другой стороны.
Броненосец "Цесаревич" в Порт-Артуре. К кораблю установлен кессон для заделки пробоины.
Когда я бросил прощальный взгляд на товарища, то ужаснулся. Выпустив мину, которая тоже застряла в сетке, он начал быстро погружаться. Я явственно видел его верхнюю палубу, разбитый мостик и отверстие трубы, из которой валил белый пар: очевидно, лопнули котлы. "Shirakumo" тонул, и никто не мог ему помочь. У меня хватило еще соображения снять с торпед ножницы, так как я заметил, что "Цесаревич" был защищен сетками только с боков, нос же и корма остались незащищенными. Я колебался, атаковать ли с носа или с кормы, и выбрал последнее как наиболее удобное.