Волк и голубка

Рагнор разъяренно замахнулся на Майду.

— Как ты посмела напялить на себя богатое платье и красоваться перед хозяином и повелителем, точно придворная дама! Жалкая саксонская свинья! Я брошу тебя волкам на растерзание!

Он наклонился, чтобы схватить ее, но Вулфгар с силой стукнул кулаком по столу.

— Прекрати! — скомандовал он. — И не смей трогать старуху, потому что она подчинялась моим приказаниям! Рагнор выпрямился и повернулся к нему:

— Вулфгар, это уж слишком! Кажется, ты ставишь эту хрычовку выше нас! Вильгельм повелел низложить всех лордов вместе с их родными, которые осмелились противиться ему, и отдать их владения героям, храбро бившимся на полях сражений! Ты отнял у меня заслуженную награду, однако возвысил эту ведьму на виду у саксонских болванов и…

— Не позволяй ярости брать верх над рассудком, Рагнор, — посоветовал Вулфгар. — Неужели ты не понимаешь, что если эти бедняки будут постоянно видеть унижение бывшей хозяйки, они вскоре возьмутся за оружие и нападут на нас? И тогда нам волей-неволей придется прикончить их, пока в деревне не останутся только старики да младенцы в колыбелях, и некому будет нам служить. Что же, по-твоему, воины герцога должны пахать поля и доить коров? Или лучше оставить этим саксам немного гордости, успокоить их, и пусть они покорно трудятся, пока мы не завладеем этой землей по-настоящему и они не поймут, что слишком поздно поднимать восстание. Я ни в чем им не уступлю, однако саксам и в голову не придет просить большего. В конце концов, именно их трудами будут оплачены мои налоги, а я извлеку огромную выгоду. Ни один мученик еще не страдал в роскоши. Ни один святой не умирал в шелках и золоте. И не стоит делать из Майды страстотерпицу. Для них она все еще госпожа. Где им знать, что она всего лишь подчиняется моей воле.

Рагнор покачал головой:

— Вулфгар, я не сомневаюсь, что если Вильгельм когда-нибудь падет, ты сможешь доказать, что являешься его давно пропавшим братом, и проложишь себе путь к короне и трону. — И, злобно улыбнувшись, добавил: — И если ты невзначай ошибешься, я молю Бога, чтобы стать этому свидетелем и именно тем палачом, который отделит эту красивую голову бастарда от шеи и заставит замолчать лживые губы, рассказывающие сказки о справедливости и добродетели, ведущие достойных людей к жестокому концу.

Он с издевательским поклоном покинул зал, и, когда за ним ее стуком закрылась дверь, Эйслинн метнулась к матери и попыталась ее успокоить. Но старуха все еще ползала по полу и что-то несвязно бормотала. Эйслинн обняла Майду за плечи и, прижав ее голову к своей груди, укачивала несчастную и что-то тихо шептала.

Девушка внезапно вздрогнула, увидев рядом Вулфгара. Она подняла глаза и заметила в его взгляде, обращенном на Майду, нечто вроде жалости.

— Отведи ее в спальню и пригляди за ней.

Он столь властно приказал это, что Эйслинн невольно вскинулась, но Вулфгар, не обращая больше на нее внимания, уже направился к выходу. Девушка смотрела ему вслед, разъяренно думая, что даже их гордость этот человек может обернуть себе на пользу.

Но тут же вспомнив о матери, Эйслинн помогла ей встать и медленно, осторожно повела по лестнице в свою бывшею комнату. Там она, как могла, успокоила Майду, уложила ее в постель и гладила тронутые сединой волосы, пока тихий плач не сменился беспокойным сном. В спальне стало тихо, и Эйслинн, стараясь не шуметь, начала прибираться.

Девушка подошла к ставням и приоткрыла их, чтобы впустить теплый утренний ветерок. В тот же миг до нее донесся снизу голос — неизвестный приказывал задать кому-то двадцать ударов плетьми. Высунувшись из окна, девушка охнула при виде ужасной сцены: обнаженный до пояса Керуик был привязан к столбу, установленному на городской площади. Рядом стоял Вулфгар, повесив на воткнутый в землю меч шлем, латные рукавицы и кольчугу. Но даже без оружия и доспехов он выглядел истинным лордом, собиравшимся наказать непокорного слугу. В руке он сжимал тяжелую веревку, расплетенную больше чем на две трети и завязанную узлами на конце каждой пряди. Он произнес приговор, и все вокруг смолкло; даже ветерок, казалось, стих. Наконец Вулфгар размахнулся; плеть с ужасным свистом разрезала воздух, и Керуик напрягся, пытаясь разорвать оковы. В толпе собравшихся горожан послышались тихие стоны, но Вулфгар продолжал неумолимо пороть юношу. На третьем ударе Керуик замолчал, на четвертом у него из горла вырвался короткий вопль. На десятом ударе вопли превратились в хрипы, а начиная с пятнадцатого тело лишь судорожно дергалось. Когда двадцатый, последний удар обрушился на спину несчастного, горожане дружно вздохнули, а Эйслинн, рыдая, оторвалась от окна и выбежала из комнаты. С трудом открыв тяжелую дверь, она подбежала к Керуику, но тот висел на цепях без сознания, и девушка бросилась к Вулфгару, вне себя от ярости и горя.

— Так, значит, ты сначала бросаешь беспомощного человека собакам, а потом вымещаешь на нем свою злобу! — взорвалась она. — Неужели недостаточно того, что ты украл его земли, а самого превратил в раба?

Вулфгар, отбросив плеть, тщательно вытер с руки кровь юноши. Он долго молчал, прежде чем бесстрастно ответить:

— Женщина, только глупец способен пытаться убить меня на глазах у моих людей. Я уже говорил тебе, что его судьба предопределена, и не тебе облегчать участь сакса!

— А ты так высоко стоишь, господин, — презрительно бросила она, — что не гнушаешься собственными руками мстить человеку, который воочию видел, как его нареченную бесстыдно ласкают враги?!

Вулфгар недовольно нахмурился — по-видимому, слова девушки ему пришлись не по нраву. Он шагнул к ней и резко сказал:

— Это мое сердце он хотел пронзить! Поэтому именно от меня и должен принять наказание — так будет лишь справедливо.

Эйслинн вздернула подбородок и приготовилась было возразить, но Вулфгар продолжал, указывая на горожан:

— Взгляни на них! Отныне они знают, какая кара ждет их за необдуманные поступки! Поэтому оставь свои мольбы и уверения в невиновности Керуика, Эйслинн из Даркенуолда, поскольку ты тоже не безгрешна. И если попытаешься впредь скрыть от меня правду, знай: и тебя не минует чаша сия. Будь благодарна, что твоя нежная кожа не вынесет побоев. Но случившееся должно послужить тебе уроком. Пойми наконец, что моя благосклонность не безгранична.

И, отвернувшись, Вулфгар обратился к своим приспешникам.

— Обкорнайте этого глупца! — велел он. — А потом отдайте его приятелям — пусть посолят его раны и позаботятся о нем. И, кстати, остальных тоже не мешает привести в порядок — пусть хоть немного походят на норманнов!

Эйслинн недоуменно воззрилась на Вулфгара, понимая, что он просто велел подстричь волосы Керуика и сбрить бороду остро отточенным лезвием. По толпе горожан пронесся тихий ропот, и мужчины собрались бежать, но было поздно — дорогу загородили иноземцы. Саксов хватали и волокли на площадь. После унизительной процедуры некоторые в смущении поднимались, трогая гладко выбритые, розовые подбородки и укороченные шевелюры, а потом скрывались подальше с глаз, зная, что лишились гордости и славы саксов.

Ярость Эйслинн вспыхнула с новой силой. Девушка немедленно покинула двор и, поднявшись в хозяйскую спальню, разыскала ножницы матери. Она распустила волосы и поднесла ножницы к огненным прядям, но в этот миг дверь широко распахнулась. Безжалостный удар обрушился на запястье девушки, и ножницы выпали из онемевших пальцев. Эйслинн испуганно охнула, когда огромная рука схватила ее за плечо и развернула. Холод в стальных глазах мгновенно погасил бушующий в ней огонь.

— Не испытывай мое терпение, девушка, — проворчал Вулфгар. — За каждый медный локон, упавший с твоей головы, ты получишь удар плетью!

Колени Эйслинн подкосились, а сама она задрожала от страха и хрипло пробормотала:

— Да, господин. Сдаюсь. Пожалуйста… Ты делаешь мне больно!

Вулфгар немного смягчился и обвил руками ее талию, ближе притягивая девушку.

— Тогда отдайся мне, — едва слышно пробормотал он. — Отдайся до конца.