Внутренний порок

«Кислота приглашает тебя зайти в дверь, — как любил говорить Денис, — а ангельская пыль дверь открывает, вталкивает тебя туда, захлопывает её за тобой и запирает».

Немного погодя Док ловит себя на том, что идёт рядом с самим собой по улице, может — по длинному коридору.

— Привет! — грит Док.

— Фигассе, — отвечает Док, — ты вылитый ты в зеркале!

— Ништяк, потому что ты вообще никуда не вылитый, чувак, ты на самом деле невидимка! — тем самым начиная классический и, за исключением фактора Торчковой Памяти, памятный облом. Похоже было, что есть два Дока, Видимый Док, который примерно его тело, и Невидимый Док, который его разум, из чего Док мог вывести, что эта парочка погрязла в какой-то раздражённой сваре, которая длится уже невесть сколько. В довершение, что гораздо хуже, происходило это под некий аккомпанемент музыки Майка Кёрба к «Большому отскоку», по спорному утверждению — худшей звуковой дорожки, какая случалась с кино вообще. К счастью для обоих Доков, за многие годы обоих отправляли в столько подобных нежеланных странствий, что они подобрали себе полезные комплекты паранойяльных навыков. Даже нынче, хоть иногда их и мог застать врасплох какой-нибудь практикующий шутник с нормальным на вид ингалятором для носа, заряженным амил нитратом, или розовощёкий недоюноша, предлагающий откусить от мороженого с бутонами пейоте, Док знал, что всегда можно рассчитывать на унижение, если ничего другого ему, и противнику его Доку, не оставалось для безопасной навигации по любому приходу, сколь неприятным бы тот ни был.

По крайней мере — до сих пор. Но тут вот, средь, ну, не вполне ясного неба, но каких-то бесплодных пустырей по крайности столь же немилосердных, явилось это присутствие, высокое и в плаще, с преувеличенными и опасно заточенными золотыми резцами и сияющими глазами оглядело Дока отталкивающе знакомым манером.

— Как ты уже мог догадаться, — прошептало оно, — я и есть Золотой Клык.

— Вы в смысле как Дж. Эдгар Гувер «и есть» ФБР?

— Не совсем… они себя назвали в честь худшего своего страха. Я же — немыслимое отмщенье, к коему они обращаются, когда кто-то из их числа становится несносно хлопотным, когда все прочие санкции не годны.

— Ничего, если я у вас кое-что спрошу?

— О д-ре Блатнойде. У д-ра Блатнойда имелась фатальная склонность к неконтролируемому дележу прибыли, а его коадъюторы смотрели на этот род деятельности объяснимо смутно.

— И вы на самом деле… как это сказать…

— Укусил. Вонзил эти, — кошмарно осклабившись, — в шею. Да.

— А. Ну. Спасибо, что растолковали, мистер Клык.

— О, зови меня просто «Золотко».

— Он с катушек слетел, — сказал кто-то.

— Вот и нет, — возмутился Док.

— Вот, это должно его успокоить, — и не успел он опомниться, как в руку ему вонзилась игла, и времени ему хватило лишь начать здраво осведомляться: — Какого х… — но не довершить запрос, пока не придёт в себя, благословенно не слишком много часов спустя, в комнате, прикованным наручниками к казённой железной кровати. — … уя? Либо, перефразируя, что было в том косяке?

— Тебе лучше? — Рядом был Шайб — лыбился ему как-то особенно злобно. — Понятия не имел, что ты воюешь только по выходным, можно было столько не тратить и обойтись пивом.

Док счёл, что расплетать эти доводы утомительно, однако сообразил, что Шайб нарочно подстроил ему скверный приход, дабы у кого-то возник повод его усмирить и перевезти сюда. Куда это, здесь? Ему показалось, что неподалёку бьётся прибой… может, так ощущается через балки и стропила.

— Опять ты, Шайб? как супруга?

— Тебе кто рассказал?

— Ой-ёй. Что случилось?

— Санитары сказали, у неё хорошие шансы — лучше, чем у тебя сейчас.

— Что ты с ней сделал, Шайб?

— Ничего такого, чего сама бы не хотела. А тебе, ебёна мать, какое дело?

— Как быстро они забывают. Я ж и свёл этих попугайчиков-неразлучников.

— Ты за неё не беспокойся. Я знаю, что с ней сделать. Я даже знаю, что сделать с тобой. Но вот кое-что, по-моему, тебе знать не помешает. Про Глена.

— Глена.

— Слушай, Спортелло, я в натуре его предупреждал до того, как его прищучили.

— Перед тем, как его что?

— В Глена всю дорогу и целили, умник. Та контора, которой он стволы поставлял, доверяла ему не больше Братьев, которые внесли его в говносписок за то, что предатель своей расы.

— И ты мне это рассказываешь, потому что…

— Ты единственный мой знакомый, кому не насрать на Глена. Он и я — мы корешами же когда-то были, меня за него блудкой резали, я за него в кандее парился, а потом я всё равно переметнулся и помог его подставить. Вот такое я говно, а. Но я ему хотя бы телефонный звонок задолжал, нет?

— Ты его предупреждал? Чего ж он тогда не сдёрнул?

— Первая нормальная работа у него, «мой долг — защищать Мики». Пиздюк тупой. На самделе, вы с Гленом по сути одинаково тупые пиздюки.

— Не хочется перебивать, но, ещё раз, где мы сейчас? и когда я могу из этого места навалить?

— Когда тебя нейтрализуют как угрозу.

Док вкратце обозрел ситуацию. Он прикован, а «смит» у него кто-то забрал.

— Я не очень уверен, но я бы сказал, потенциал угрозы — нулевой?

— У Адриана какие-то дела в городе, но скоро он вернётся, и тогда мы сможем продолжать уже с нашими делами. Сигарету хочешь? — Он подождал, пока Док кивнёт. — Какая жалость — я курить бросил, и тебе, засранец, пора.

Шайб подтащил складной стул и оседлал его задом наперёд.

— Давай я тебе расскажу кое-что про Адриана. Привлекался по убийствам первой степени больше, чем люди помнят, и всякий раз выходил на свободу. Деньги в рост давать — на самом деле просто его дневной заработок. Как ставни закрываются, последние цифры на доску, народ с потогонен и бичи с бана отправляются туда, куда отправляются, а улица опять пуста и тиха — вот тогда-то Адриан и принимается за работу.

— Он мясник.

— Всегда им был. Он просто этого не знал до пары лет назад.

Адриан с самого начала понимал, объяснил Шайб, что люди покупают, когда платят проценты, не что-нибудь, а время. Поэтому стоит кому-то не уплатить «проц», единственный справедливый способ как-то поиметь с этим дело — отнять у них снова их личное время, валюту гораздо более ценную, вплоть до и включая то время, которое им осталось жить. Серьёзные увечья — не просто боль, это отъём их времени. Они-то считали, что время это принадлежит только им, а приходится тратить его на больницы, визиты к врачам, физиотерапию, и всё длится дольше, потому что они уже не так проворно двигаются. Потому-то нельзя сказать, что Адриан всю свою карьеру не готовился к убийствам на заказ.

Однажды на обычном обходе Адриан навестил клиента из Полиции нравов ПУЛА, который за тёрками случайно упомянул некоего порнографа и зуктера на обочинах киноиндустрии, с интересами к барам с сиськами, модельным агентствам и «специализированным изданиям», с ним Управление необычайно сильно хотело разобраться. Как выяснилось, он также держал толстые и подробные досье на секс-шайку, базировавшуюся в Сакраменто, и теперь грозил дунуть на них в свисток, если ему не выплатят сумму, для коей он был слишком мелок, дабы понять, что ему её не видать никогда, хотя даже малейших косвенных намёков в его показаниях, всё равно, доказуемых или же нет, хватило бы на то, чтобы сколупнуть администрацию губернатора Рейгана.

— У Губернатора сейчас обалденный импульс, ему принадлежит будущее Америки, тут кое-кто может оказать американской истории большую услугу, Адриан.

Хотя в послужном списке Адриана к тому времени уже значилось ненулевое количество душ, многие — в связи с Луисвилльской Дубиной, что-то в нём вообще-то безмолвно и судьбоносно притормозило. Может, дело было ещё и в том, что он всегда голосовал за республиканцев.

— Ну, просто как добрый американец, — сказал Адриан, — я бы хотел добровольно предоставить свои услуги, а моё единственное условие — что я не буду сидеть за это в тюрьме.