Внутренний порок

— Как ты отнесёшься к тому, что тебе предъявят обвинение, но потом выпустят по сделке между обвинением и защитой до того, как дойдёт до суда?

— Здорово, но зачем вообще меня туда тащить, почему просто не оставить дело висяком?

— Федеральные средства. То, сколько мы получаем, зависит от ежегодной раскрываемости. Есть формула. Чем больше дел мы раскрываем, тем лучше у нас всё выходит. — Должно быть, Адриан как-то заёрзал, потому что легавый добавил: — Мы можем гарантировать — для тебя — нулевые последствия, как юридические, так и иные.

Хотя Адриану было по большей части наплевать на процесс и ареста, и предъявления обвинений, а в особенности — на адвокатские гонорары, — он предполагал, что такова цена, которую приходится платить за холодный остро заточенный восторг, охватывавший его, чем ближе момент действия. В этом было что-то сексуальное. Типа, соблазнение.

Он устроил так, что его объект похитили и привезли в пустой склад в Городе Коммерции, и нанял пару профессионалов, специализировавшихся по гейскому садо-мазо.

— Ничего тяжкого, — сказал Адриан, — просто доведите его до нужного настроения. А потом можете валить.

Они посмотрели на Адриана, затем на клиента, затем друг на друга, пожали плечами и по принципу Нипочём Не Угадаешь, На Что Люди Пойдут, принялись за работу. Когда им уплатили и они ушли, настал черёд Адриана.

— Ты развращаешь невинных, — обратился он к жертве, теперь уже с головы до пят в синяках и рубцах — и с неутишимым стояком, — мало того, ты подсаживаешь миллионы уродов и лохов на их идиотские аппетиты к отбелённой пизде и негабаритному хую, портишь им семейную жизнь, ты заставляешь их просаживать столько денег, что они в итоге прибегают ко мне — ко мне, ебёнтать, — чтоб только за квартиру заплатить. И тебе ещё хватает наглости кидаться на такого человека, как Роналд Рейган? Даже на одну доску себя с ним ставить? Большая ошибка, дружок. Правда, остатка твоей жизни уже не хватит на ещё большую. Так начинай молиться, дристун, ибо истинно реку я тебе, а ведь настал уже час.

Все выходные перед тем Адриан провёл, навещая разные торговые центры в пригородах — заходил в магазины для домашнего ремонта и собрал там комплект инструментов, которые сейчас и пустил в дело. Пенис жертвы, что там говорить, пригодился для особого внимания.

Когда с работой было покончено, Адриан взял изувеченный труп и отвёз его на строившуюся трассу за много миль оттуда, а там сбросил в опалубки для бетонных опорных стоек, которые только должны были заливать. Щедро прокомпенсированный оператор бетономешалки, знакомый друзей Адриана, после этого помог облечь останки в своеобразную вертикальную раку, превратив их в невидимую статую того, кого власти желали отнюдь не увековечить, но стереть с лица земли. И по сей день Адриан не мог ездить по этим скоростным магистралям, не задаваясь вопросом, сколько опорных колонн, ему попадающихся, могут располагать жмурами внутри.

— Придаёт новый смысл, — бодро замечал он, — выражению «столп общества».

Не просто сделав так, что его видели с жертвой в баре Западного Голливуда чуть ранее тем вечером, Адриан обеспечил себе воз и маленькую тележку косвенных улик. Двух его ассистентов со склада сподвигли выступить свидетелями, а сам Адриан наоставлял по всему складу крови и своих пальчиков, чтобы легавые не только их нашли, но и, коль скоро они — то, что они суть, — испортили сколько бы сумели. Хотя оператор бетономешалки необъяснимым образом исчез, несколько продавцов хозтоваров смогли опознать Адриана — это он покупал те предметы, которые впоследствии обнаружили на складе, все в крови, предположительно — жертвы. Тем не менее нет тела — нет и дела. Адриан подписал показания, приемлемые для федеральных крохоборов, и вышел на свободу.

Проще некуда. Будто вся жизнь его взяла и свернула за угол. Как ему предстояло обнаружить, списку правонарушителей, которых Управление с радостью бы устранило, казалось, не будет конца, как и тайным «ролодексам», набитым именами частных подрядчиков, рвущихся в дело, которых цена, с учётом федеральной политики щедрой помощи местным правоохранительным органам, устраивала чаще, чем нет.

В последующие месяцы, а затем и годы Адриан осознал, что его специальность — политические: чёрные и чиканские активисты, бомбисты из студгородков, а также разнообразные розоватые ебучки, в итоге для Адриана все на одно лицо. Предпочтительное оружие — обычно что-нибудь из его коллекции бейсбольных бит, хотя время от времени его могли убедить взяться за что-либо огнестрельное, таинственно исчезнувшее с какого-нибудь другого места преступления, удалённого в пространстве и времени. Он стал завсегдатаем Паркеровского центра, где не всегда его знали по имени, но в легитимности его присутствия никогда не сомневались. Словно обрёл жизнь в армии. После многих лет тупиков и фальстартов Адриан открыл своё призвание и вернул себе личность.

Вообразите, однако, его изумление, когда однажды его безмолвные благодетели, ПУЛА, пришли к нему с требованием потемнить своего. Что происходит? Они же знают, что он спец по политическим.

— Легавого замочить, даже не знаю. Не вполне хватит, как это называется, чар. Если только я чего-то не упускаю…

— На деле, — объяснил связник, — есть кодекс чести. Должно быть доверие. Всё от него зависит, оно необоротное.

— И этот детектив…

— Скажем так — нарушение.

— Федеральный дятел, что-то вроде?

— В детали нам лучше не вдаваться.

Вообще-то Адриан узнал имя этого детектива, Винсент Инделикато, он время от времени занимал у «ФАЛ» — клиент не трудный, выплачивал всё вовремя, плюс проценты. Кроме того, Адриан случайно знал, что Шайб Бобертон ненавидел Инделикато исстари, а теперь, больше того, освобождён под залог в ожидании приговора за некое грошовое правонарушение, за которое Инделикато его только что загрёб. Что-то насчёт травяного семечка.

Адриан попробовал распалить в себе то же смертоносное негодование, какое испытывал к розовым и порнографам, но душа отчего-то не лежала. В конце концов он вызвал Шайба.

— Слушай, я тут пытался замазать тебе этот ссаный арест, Шайб, но они так упёрлись, что ни в какую.

— Не беспокойтесь, мистер П., — ответил Шайб. — Это из тех случаев, когда не тот легавый не в том месте. Винсент Инделикато — работник Управления, его я, блядь, ненавижу просто и прямо, и он ко мне так же относится, а потому из лап ничего не выпустит.

— Это имеет какое-то отношение к Эйнару?

— Этот блядский лягаш, как только ему случай выпадает… тормозит его, метёт ни за что… Чистая ненависть к гомикам. А Эйнар, он же, типа, такой невинный, чувак, что дитё малое, он не видит, какое всё это зло, и насколько системное. Сукина сына Инделикато надо точно поставить к стенке. Жалко, что меня не загребли за… не знаю, что-нибудь настоящее? может, тогда на зоне у меня было бы хоть какое-то уважение?

— Ну раз ты сам об этом заговорил… — Адриан растолковал ему свою историю сотрудника на контракте, рассказал о пропуске из тюрьмы без срока действия, — Только в этот раз у меня нет желания по-настоящему. То есть, этот Инделикато — он же клиент, он говнюк, но для меня ничего не значит. Я мог бы его убрать, но и что с того? Где тут страсть, понимаешь, о чём я? Зато человек, который его, засранца, по-настоящему ненавидит…

— То есть вы хотите… Мне выпадет его…

— Но арестуют меня. И если ты сядешь за эту свою мелочёвку, по цепуре пойдёт слух, что на самом деле это ты замочил того лягаша, который тебя определил на нары, и дворовый авторитет у тебя пришпорится как на спидах.

Так оно и вышло — Адриан дело запросил, Шайб выполнил работу, и в идеальной правовой системе оба загремели бы за убийство с отягчающими, однако невозможно переоценить, на что готова пойти сила с такой глубокой неуверенностью в себе, как ПУЛА, чтобы эту неуверенность обороть действием.

— В довершение, — закончил Шайб, — с этим блядским семечком разобрались, не успело дело до суда дойти, поэтому садиться мне вообще не пришлось. Это что-то, а?