Сэм стремительный

Автобус остановился на углу Берберри-роуд, Кей сошла и направилась к «Сан-Рафаэлю». Берберри-роуд не принадлежит к наиболее фешенебельным и богатым кварталам Вэлли-Филдз и состоит в основном из полуособнячков, каковым был и «Сан-Рафаэль», подобно сиамскому близнецу составляя неотделимую половину дома, вторая половина которого в подтверждение своей независимости носила название «Мон-Репо». От фасада песчаная дорожка вела мимо двух виноватого вида цветочных клумб с лаврами к ограде с калиткой в стиле деревенских ворот из пяти жердей, выходившей на Берберри-роуд.

Из этой калитки навстречу Кей вышел пожилой джентльмен, высокий, седовласый, отмеченный сутулостью от умственных занятий.

— Добрый вечер, милый, — сказала Кей. — Куда собрался?

Она нежно поцеловала дядю, потому что за месяцы их общения успела горячо к нему привязаться.

— Забегу поболтать с Корнелиусом, — ответил мистер Ренн. — И может, сыграем партию-другую в шахматы.

В реальном летосчислении Мэтью Ренн еще не достиг пятидесятилетнего рубежа, но, как это водится за главными редакторами газет типа «Домашнего спутника» Пайка, он выглядел старше своего возраста. Внешность его дышала кротостью и рассеянной мечтательностью, а потому Кей, не в силах вообразить его в роли пылкого рыцаря, пришла к выводу, что необходимые огонь и энергию в знаменитое бегство внесла исключительно ее тетушка Энид.

— Ну, не опаздывай к обеду, — сказала она. — А Уиллоуби здесь?

— Я оставил его в саду. — Мистер Ренн замялся. — Такой странный молодой человек, Кей!

— Конечно, свинство, что его тебе навязали, милый, — сказала Кей. — Но ты знаешь, экономка вышвырнула его из дома. Решила провести генеральную уборку. А он ненавидит останавливаться в отелях или клубах, ну и попросил меня — я ведь знакома с ним с рождения, — не сможем ли мы его приютить, так что — вот так. Но подбодрись, это ведь на один вечер.

— Моя дорогая, ты знаешь, я очень рад любому твоему другу. Но он такой своеобразный молодой человек. Я целый час пытался завязать с ним разговор, а он только глядел на меня, как золотая рыбка.

— Как золотая рыбка?

— Ну да. Глаза выпучены, губы шевелятся, и ни звука не слышно.

Кей засмеялась:

— Все его речь! Забыла тебя предупредить. Бедняжке предстоит сегодня произнести речь на ежегодном банкете в честь встречи старых школьных друзей. А он никогда еще речей не произносил и жутко угнетен.

Мистер Ренн повеселел.

— Я не знал. Честно говоря, моя дорогая, я подумал, что он умственно отсталый. — Он поглядел на свои часы. — Ну, если ты думаешь, что сумеешь его занять, я, пожалуй, пойду.

И мистер Ренн пошел своим путем, а Кей, войдя в калитку из пяти жердей, свернула на песчаную дорожку, огибавшую дом и кончавшуюся в саду.

Как и все сады в округе, сад этот делал честь своему владельцу — скорее маленький, чем большой, но полный зелени, ухоженный, уютный. Хотя Вэлли-Филдз и подвергся бурной застройке, он не вполне утратил былой сельский вид — исключительно благодаря энтузиазму и усердию своих любителей-садоводов. Ни в каком другом пригороде на суррейском берегу Темзы не продается столько семян.весной, не стрекочет столько газонокосилок, не берется взаймы столько садовых тележек, не уничтожается столько слизней и тли не обрызгиваются таким количеством патентованных снадобий, как в Вэлли-Филдз. Пусть в Бринстоне есть его Бон-Марше, а в Сайденхеме его Хрустальный дворец, но, когда дело доходит до анютиных глазок, роз, тюльпанов, штокроз и настурций, Вэлли-Филдз даст им сто очков вперед.

Вдобавок к остальным своим прелестям сад «Сан-Рафаэля» в данный момент содержал розоватого, полноватого, насупленного молодого человека в коричневом костюме, который расхаживал взад-вперед по лужайке, глядя перед собой остекленевшими глазами.

— Привет, Уиллоуби, — сказала Кей.

Молодой человек в мучительной судороге очнулся от транса:

— А, Кей, привет!

Он последовал за ней через лужайку к чайному столику под сенью прекрасного древа. Ведь в этом благословенном местечке имелись не только цветы, но и деревья.

— Чаю, Уиллоуби? — спросила Кей, блаженно опускаясь в шезлонг. — Или ты уже пил?

— Да, пил… кажется. — Мистер Брэддок погрузился в размышления. — Да… Да, чай я пил.

Кей налила себе чашку и начала с наслаждением прихлебывать.

— Как же я устала! — сказала она.

— Выдался плохой день?

— Примерно такой же, как всегда.

— Миссис Б. сердечности не излучала?

— Без особого избытка. Но к несчастью, сын и наследник был сама сердечность.

Мистер Брэддок кивнул:

— Этот типус немножко множко.

— Да, слегка.

— Напрашивается на хороший пинок.

— И очень.

Кей брезгливо повела плечами. Формально ее обязанности на Тэрлоу-сквер исчерпывались чтением и писанием писем миссис Уиннингтон-Бейтс; однако, казалось ей иногда, наняли ее главным образом в качестве духовной боксерской груши для упражнений вышеуказанной дамы. И в этот день ее патронесса была особенно нестерпимой. А вот ее сын, недавно вернувшийся под родительский кров после безуспешной попытки заняться куроводством в Сассексе и болтающийся под означенным кровом без всякого дела, в немногие выпадавшие ему удобные минуты вел себя галантнее обычного. Кей чувствовала, что жизнь стала бы немножко легче, если бы миссис Бейтс восхищалась ею чуть побольше, а Клод Бейтс — чуть поменьше.

— Помню его со школы, — сказал мистер Брэддок. — Червяк!

— Он учился с тобой в школе?

— Да. Помладше меня. Гнусный шпингалет, который обжирался, терся у каминов и увиливал от игр. Помню, как Сэм Шоттер задал ему трепку, когда он слямзил хлеб с джемом из школьной лавочки. Да, кстати, Сэм скоро приедет. Я получил от него письмо.

— Да? А кто он такой? Ты раньше о нем не упоминал.

— Неужели я тебе не рассказывал про старика Сэма Шоттера? — с удивлением спросил мистер Брэддок.

— Никогда. Но он кажется на редкость привлекательным. Всякий, кто задал трепку Клоду Бейтсу, должен обладать множеством хороших качеств.

— Он учился со мной в школе.

— Какое множество людей училось с тобой в школе!

— Ну, в Райкине, знаешь ли, было шестьсот ребят, не меньше. А у нас с Сэмом был общий кабинет для занятий. Вот кому я завидую! Он помотался по всему свиту, развлекался во всю мочь. Нынче в Америке, завтра в Австралии, а послезавтра в Африке.

— Непоседливый субъект, — заметила Кей.

— Последнее время он вроде бы работал в конторе своего дяди в Нью-Йорке, но в этом письме он пишет, что едет сюда работать в Тилбери-Хаусе.

— В Тилбери-Хаусе? Неужели? Вероятно, дядя с ним познакомится.

— Как по-твоему, стоит устроить для него, скажем, обед, чтобы познакомить его кое с кем? Ну, конечно, ты и твой дядя, и, может быть, мне удастся заполучить старика Тилбери.

— Ты знаком с лордом Тилбери?

— Еще как! Иногда играю с ним в бридж в клубе. А в прошлом году он пригласил меня пострелять фазанов.

— А когда приезжает мистер Шоттер?

— Не знаю. Он пишет, что точно сказать не может. Видишь ли, он плывет на грузовом судне.

— На грузовом судне? Но почему?

— Ну, это то, что он делает. И что мне бы хотелось делать.

— Тебе? — изумилась Кей. Уиллоуби Брэддок всегда казался ей человеком, которому, чтобы чувствовать себя хорошо, обязательно требовались блага — и даже изнеживающая роскошь — цивилизации. Одним из самых ранних ее воспоминаний было следующее: она сидит на дереве и осыпает его детскими насмешками, ибо до ее ушей из надежных источников дошло: он ложится спать в теплых носочках! — Какая ерунда, Уиллоуби. Ты же сразу взвыл бы от неудобств!

— Не взвыл бы, — упрямо возразил мистер Уиллоуби. — Малая толика приключений пришлась бы мне в самый раз.

— Так что тебе мешает? Денег у тебя хоть отбавляй. Если бы ты захотел, то мог бы стать пиратом и перехватывать в Карибском море испанские галеоны с золотом.

Мистер Брэддок скорбно покачал головой:

— От миссис Липпет мне не вырваться.