Сэм стремительный

— Что случилось?

— Я нашел вот эту фотографию, прикнопленную к стене, и влюбился в нее. Вот погляди!

Он благоговейно развернул лист, оказавшийся половиной страницы, вырванной из иллюстрированной газеты — одной из тех, что скрашивают для англичанина середину недели. Длительное пребывание на стене рыбачьей хижины на пользу ей не пошло. Она выцвела, пожелтела, один угол скрывало расползшееся темное пятно, намекая, что в тот или иной день какой-то обитатель хижины был неаккуратен с ножом. Тем не менее Сэм взирал на нее, будто юный рыцарь — на чашу Святого Грааля.

— Ну?

Фарш внимательно изучил половину страницы.

— Баранья подливка, — сказал он, указывая на темное пятно и ставя молниеносный профессиональный диагноз. — Говяжья была бы посветлее.

Сэм устремил на своего друга взгляд, полный сконцентрированного омерзения, который, безусловно, смутил бы более чуткого человека.

— Я показываю тебе это обворожительное лицо, светящееся юностью и радостью жизни, — вскричал он, — а тебя интересует лишь то, что какой-то вандал, чью шею я с наслаждением свернул бы, обрызгал его своим гнусным обедом! Господи, смотри же на девушку! Ты когда-нибудь видел подобную красавицу?

— Да, она ничего.

— Ничего! Неужели ты не видишь, какая она изумительная?

Сказать правду, фотография в достаточной мере оправдывала энтузиазм Сэма. Она запечатлела девушку в охотничьем костюме, стоящую рядом со своей лошадью. Стройная, с мальчишеской фигурой девушка, лет восемнадцати, чуть выше среднего роста. С фотографии глядели ясные, умные, серьезные глаза. Уголок ее рта чуть задумчиво изогнулся. Рот был очаровательным, но Сэм, досконально изучивший фотографию и считавший себя ведущим мировым специалистом по ней, твердо придерживался мнения, что, улыбаясь, он станет еще очаровательнее.

Под фотографией жирным шрифтом было напечатано:

Ниже столь поэтического заголовка, предположительно, помещались более конкретные сведения касательно личности прекрасной дщери, но грубая рука, вырвавшая страницу, к несчастью, оставила их под линией разрыва.

— Изумительная! — с чувством повторил Сэм. — Что там Теннисон накропал? Английский розовый бутон, она?

— Теннисон? Когда я плавал на «Морской птице», там был Пеннимен…

— Да заткнись ты! Ведь она чудо, Фарш! И более того, блондинка, верно?

Фарш поскреб подбородок. Он любил все хорошенько обдумать.

— Или брюнетка, — изрек он.

— Дурак! Ты еще скажешь, что эти глаза не голубые!

— Может, и так, — с неохотой допустил Фарш.

— А волосы золотистые, ну разве что светло-каштановые.

— Почем я знаю!

— Фарш, — сказал Сэм, — как только я доберусь до Англии, так сразу начну ее разыскивать.

— Плевое дело. — Фарш ткнул мундштуком трубки в заголовок. — Дщерь Нимврода. Бери телефонную книгу да и ищи. Там и адрес дают.

— И как это ты все сообразил? — заметил Сэм с восхищением. — Одна беда: что, если старина Нимврод проживаема городом? Похоже, что он любитель охоты и лисьей травли.

— А! — сказал Фарш. — Может, и так.

— Нет, надежнее будет установить, из какой газеты выдрали эту страничку, а потом просмотреть подшивки.

— Валяй, — сказал Фарш, явно утратив всякий интерес к теме.

Сэм мечтательно созерцал фотографию.

— Видишь эту ямочку у подбородка, Фарш? Бог мой, я бы дорого заплатил, лишь бы увидеть, как эта девушка улыбается! — Он вернул вновь сложенную страницу в бумажник и вздохнул. — Любовь замечательная штука, Фарш!

Объемистый рот мистера Тодхантера сардонически искривился.

— Вот когда попробуешь жизни с мое, — ответил он, — так узнаешь, что чашкой чая обойтись куда лучше.

2. Кей из Вэлли-Филдз

Безымянный индивид, вырвавший фотографию, столь восхитившую Сэма Шоттера, из ее законного окружения, проделал это, как уже упоминалось, очень неаккуратно. Прояви он хоть чуточку осмотрительности, и изнывающий влюбленный прочел бы под ней следующее: «Мисс Кей Деррик, дочь полковника Юстеса Деррика, Мидуэй-Холл, Уилтшир».

А окажись Сэм на Пикадилли-Серкес как-то днем, недели через три после своей задушевной беседы с Фаршем Тодхантером, то он мог бы узреть мисс Деррик во плоти. Ибо она стояла там на остановке и ждала автобус номер три.

Узри он ее там, так тут же заключил бы, что фотография, какой бы чарующей она ни была, далеко уступала оригиналу. С момента, когда фотограф запечатлел ее, миновали четыре года, а в возрасте между восемнадцатью и двадцатью двумя годами многие девушки заметно расцветают. К ним принадлежала и Кей Деррик. И еще он убедился бы, что очень точно определил, как она выглядит в красках. Глаза у нее, как он и предсказывал, были голубые, а точнее — синие, будто небо в летний вечер, и с той же мягкой бархатистостью. Ее волосы, те, что выглядывали из-под очень ей шедшей шляпки, казались темно-золотыми с каштановым отливом. А в-третьих, он заметил бы, что выглядит она усталой. Потому что очень устала. Ежедневно она приезжала в дом некой миссис Уиннингтон-Бейтс на Тэрлоу-сквер в Южном Кенсингтоне, чтобы читать этой даме вслух и вести ее обширную корреспонденцию. И никто из тех, кто знал миссис Уиннингтон-Бейтс сколько-нибудь близко, не стал бы отрицать, что после дня подобных занятий любая девушка имела полное право выглядеть настолько усталой, насколько ей заблагорассудится.

Подошел автобус, и Кей поднялась на крышу. Перед ней предстал кондуктор с компостером в руке.

— Д’куда?

— Вэлли-Филдз, — ответила Кей.

— Хн, — сказал кондуктор.

И вручил ей билет без малейшего волнения, без следа сочувственной тревоги, которую испытывали те, кто видел юношу, несшего знамя с надписью «Эксцельсиор» [1], ибо давно миновали дни, когда поездка в Вэлли-Филдз приравнивалась к опасному приключению. Двести лет тому назад, когда рыцари большой дороги рыскали по Западному Кенсингтону, а на Риджент-стрит стреляли бекасов, этот приятный пригород (почтовый индекс: Ю.-В. 21) был дикой глушью, куда пресыщенные светские щеголи и дуэлянты удалялись верхом, если их тянуло побыть наедине с Природой. Но необъятное озеро кирпича и асфальта, именуемое Лондоном, успело с тех пор выйти из берегов и затопить Вэлли-Филдз, превратив пустынную долину в обширное скопление домов, куда можно кроме автобуса доехать на поезде и даже на трамвае.

Пригород этот стал для Кей таким знакомым, что порой ей чудилось, будто она прожила в нем всю жизнь, хотя миновало лишь несколько месяцев с того дня, как ее выбросило на сей брег, точно обломок погибшего корабля. Или, если изложить факты не столь красочно, — с того дня, как мистер Ренн из «Сан-Рафаэля» на Берберри-роуд явился к ней после кончины ее родителей и пригласил ее поселиться там. Этот мистер Ренн был нехорошим дядей Мэтью, который в темном прошлом, в году эдак 1905-м, гнусно запятнал герб Дерриков, бежав с Энид, приходившейся Кей тетушкой.

Кей тогда было два годика, и историю эту она узнала лишь в восемь лет от юного Уиллоуби Брэддока, толстого мальчика, который через посредство опекуна владел великолепным домом и землями, граничившими с землями Мидуэйза. История была весьма романтичной. Молодой человек приехал в Мидуэйз собирать материал для «Исторических поместий Англии» — серии, печатавшейся в тогда только-только учрежденном «Домашнем спутнике» Пайка. В процессе собирания материала он познакомился с сестрой владельца и через каких-то несколько недель понудил ее бежать с ним и выйти за него замуж, чем — с точки зрения ее родных — погубил все ее надежды в этом мире, а также упования в мире загробном.

Двадцать лет Мэтью Ренн пребывал семейным парией, и вот время отомстило в лучшем своем стиле. Кончина полковника Деррика, последовавшая через несколько месяцев после кончины его супруги, обнаружила, что вдобавок к голубой нормандской крови он обладал и той безыскусной верой, которую поэт поставил гораздо выше. А безыскусно он веровал в прельстительные рекламные проспекты, неспособные обмануть и ребенка, и, пытаясь восполнить потери от уменьшения доходов с земли, пустился в спекуляции, причем каждая оказывалась еще более разорительным мыльным пузырем, чем предыдущая. Капитал его рассеялся по ветру, Мидуэйз достался кредиторам, Кей обо всем этом сочувственно поведал семейный нотариус, и она приняла приглашение мистера Мэтью Ренна, который, начав свою карьеру простым сотрудником, уже много лет был главным редактором «Домашнего спутника» Пайка.

[1]

«Эксцельсиор» — стихотворение Г. Лонгфелло (1807 — 1882), в котором через альпийские деревушки проходит таинственный юноша, неся знамя с латинской надписью «Эксцельсиор» — «все выше и выше».