Сиреневый сад

Мужики молчали, подавленно переминались с ноги на ногу.

– Другое могу вам сказать. С минуты на минуту ждем подмоги. Соседи уже знают про бандитский налет и спешат на помощь. И Красная Армия, с другой стороны, по пятам за ними гонится. Тоже, ожидай, скоро прибудет. И когда мы все разом ударим, останется от тех бандитов мокрое место. И вот тогда, отцы, мы разберемся, кто чего делал. И отдельных граждан, истину говорю, будем рассматривать как сознательных пособников бандитизму.

– Так чего делать-то? – выкрикнул отчаянный голос.

– А ты, Минейка, – вмешался кузнец, – заместо того, чтоб бандюков обедом угощать, дал бы своим сынам по винтарю. Вишь они у тебя какие! Да вжарили бы бандюкам по мягкому месту… И ты, Еремей, тожа. Вот и был бы порядок на селе… А то вы все мошну считаете, а об других у вас голова не болит.

– Ну вот что, мужики, – подвел итог Нырков, – коли не хотите, чтоб село сгорело, беритесь за оружие… Матвей Захарович, спорить поздно, скажи Зубкову, пусть выдаст им всем винтовки. Которым не хватит, пускай у раненых возьмут. А вы расползайтесь, стало быть, по своим избам и по команде открывайте огонь. И чтоб ни одного бандита не упустить. Против целого села у них сил не хватит. А командой будет удар в колокол. Матвей ударит… Матвей Захарович, – шепотом сказал он кузнецу, – покажи им дедов лаз в стене, чтоб они могли выйти наружу… И смотрите мне, мужики, – добавил громко, – ежели который из вас наведет сюда бандитов, никакой пощады не жди. А прогоним их, тогда и разберемся, кто кому чего должен.

Матвей увел мужиков в боковой притвор, а Нырков устало опустился на соломенную подстилку. Никакой реальной помощи со стороны он теперь не ждал, и все его мысли сводились лишь к одной: что с Сибирцевым? Сумеет ли он отозвать бандитов, снять осаду? Или хотя бы собрать их в кучу, чтоб можно было сделать вылазку из этой мышеловки…

Поднимаясь по ступенькам террасы, Власенко услышал мужские голоса, насторожился, но тут же быстро и решительно шагнул в дом. В полутемной комнате, куда свет проникал только через одно выбитое окно и тянуло сквозняком, напротив атамана сидел, развалясь на стуле, незнакомый Власенко человек в офицерской гимнастерке, перекрещенной ремнями. Вид у атамана был убитый и отрешенный. Он поднял хмурый взгляд на Власенко и хрипло сказал:

– Это полковник Сибирцев. Из Омска, из военного отдела Главсибштаба… Следует к Антонову. Догнали нас, Власенко, как видишь… никуда не скроешься… от своих. Слушай приказ полковника… – Атаман снова опустил голову, как бы передавая власть Сибирцеву.

– Как же, Григорич? – вскинулся Власенко.

– У вас что, воинская часть или воровская шайка? – резко перебил полковник.

Власенко сник.

– Садитесь, подхорунжий! – приказал Сибирцев. Власенко послушно сел на стул. – Хотя ваш уход от основных сил в момент боя на военном языке называется… вы, конечно, знаете, как называется, попробуем оправдать его чрезвычайными обстоятельствами. Вы ранены?

– Задело, – поморщился Власенко и почувствовал, как снова заныла простреленная рука.

– Сколько у вас в наличии сабель?

– Семь десятков… А може, и шесть. По всему селу трудно сосчитать.

– Командир должен твердо знать наличие своих людей, – наставительно сказал Сибирцев. – Какие предприняли действия?

Власенко стал подробно докладывать о захлебнувшихся атаках, о том, как оседлали церковь, где заперлись осажденные, упомянул про пулемет. В конце рассказал, какой отдал приказ собранным у попа мужикам, только про деньги промолчал.

Во время доклада атаман несколько раз поднимал голову, словно бы желая оправдаться – так понимал Власенко, – но под суровым взглядом полковника снова опускал ее.

Сибирцев внимательно слушал, пренебрежительно кривил губы и наконец сказал:

– Ну что ж, подведем итоги. Ваши действия, подхорунжий, и, разумеется, ваши, подпоручик, следует рассматривать как деяния раннего Александра Степановича Антонова. Именно за них, по нашим сведениям, его так ненавидит местное население. Сжег – убил – ограбил. Типичный бандитизм без какой-либо идейной подоплеки. Но мы, высшее руководство российским восстанием, не позволим вам опорочить святую идею освобождения крестьянства. По моим данным, сюда следует крупная воинская часть красных. Посему приказываю: немедленно прекратить всяческие грабежи и собрать казаков.

– У меня люди двое суток не жрали! – возмутился Власенко.

– В этом смысле мы готовы оправдать вашу контрибуцию, наложенную на местное население, исключительно военной необходимостью. Но никаких пожаров и убийств! Отвечаете лично, подхорунжий. Где предполагаете собрать казаков?

– Да где ж, можно и туг, можно и у попа. Двор большой, закрытый.

– Вот там и собирайте. Мы прибудем туда. Все, подхорунжий, вы свободны, выполняйте приказание.

Власенко вопросительно взглянул на атамана. Кашлянул. Тот поднял голову и медленно кивнул:

– Выполняй приказ…

Власенко с остервенением хлестнул себя плеткой по сапогу, вышел. «Ишь ты, теперь полковник явился, черт его принес, – размышлял он, гоня аллюром своего коня. – Все они одним миром мазаны… Контрибуция, военная необходимость – слова-то все какие круглые… Послать бы их обоих к едреной матери!… А почто не послать? – Мелькнувшая мысль застряла занозой. – Коли красные близко, не врет полковник, самая пора ноги в руки… А тыщу рублев я все равно сдеру! Со шкурой!…»

Пока скакал, в него пару раз пальнули из-за плетней. Но промазали. Власенко припал к шее коня и наддал ходу. Вихрем ворвался в ворота поповской усадьбы, спрыгнул, тяжело дыша.

Двое казаков, сидя на ступеньках, дымили длинными папиросами.

– Эт-та что такое? Где взяли? – накинулся на них Власенко.

– Та ить, Петрович, – смущенно замялся один казак, – ты звиняй, у хате у попа малость пошарили. Ось на-ка. – Он вытащил из кармана шаровар коробку папирос.

– Как «пошарили»? – взъярился Власенко. – Где Игнат, где мужики?

– Мужики-тась? – протянул второй казак, пряча за спину папиросу. – Оне как ушли, так и не приходили… А Игнат, – он широко осклабился, – Игнат, значица, с бабой.

Власенко словно подбросило.

– С какой бабой?

– А с етой, с попадьей, значица. Тольки ты, Петрович, ускакал, а он к ей подался. Заломил бабу, как ведьмедь тую телку, и лакомится. Свиреп Игнашка до бабы. Истый ведьмедь… Она поначалу-тась все кричала, а теперя смолкла. Пондравилось, вишь…

Власенко ворвался в дом и нос к носу столкнулся с Игнатом, медленно спускающимся по лестнице. Рубаха на нем была разорвана до пупа, и шаровары он придерживал руками.

– Игнат! – зарычал подхорунжий.

– Погодь трошки, Петрович… – Игнат осоловелыми глазами посмотрел на него.

Оглушающий грохот, казалось, подбросил Игната и швырнул его на Власенко, едва не сбив с ног. Глаза, все лицо забрызгало чем-то липким и горячим. Власенко машинально отер лицо ладонью и увидел, что она вся в крови. И в тот же миг он разглядел вверху, в проеме двери, темный человеческий силуэт. Не раздумывая, подхорунжий выпустил в него полбарабана пуль и услышал пронзительно-тонкий женский вскрик. Перепрыгнув через Игната, Власенко взбежал по лестнице. Поперек порога, загораживая вход в светелку, навзничь лежала, разметав разорванные одежды, попадья. Живот и грудь ее были покрыты ссадинами и кровоподтеками. Власенко наклонился над ней, увидел: мертва. Сбоку валялось охотничье ружье, и от него тянуло кислым духом.

Скрипя зубами от бессильной ярости, Власенко смотрел на большое белое тело, словно раздавленное у его ног, а затем, перешагнув через него, быстрым безумным взглядом окинул комнату. Распоротая перина свисала с кровати, вывалив на пол, будто кишки, груды перьев, перевернутые стулья отброшены в углы, и всюду – под сапогами и на разодранной перине, подушках, на столе и комоде – осколки зеркала, фарфоровых фигурок, битого стекла. Комод! Власенко дернул за ручку – заперто. Дулом нагана взломал ящик, заглянул внутрь. Увидел кольца, перстни, золотой крест, жемчужные нитки. Все сгреб единым махом и сунул в карман шаровар. Еще раз обернулся на лежащую женщину. Хороша была… Ах, Игнат, скотина, такую бабу порешили… Подошел вплотную, опустился на колени, а потом рывком выдернул из ушей покойной серьги с зелеными камнями и, сжав зубы, содрал с пальца большой перстень вместе с обручальным кольцом.