Сиреневый сад

– Игнат! – позвал Власенко. Он слегка отодвинул тяжелую штору на окне и наблюдал за площадью. Глаза его равнодушно скользили по трупам казаков и лошадей и упирались в железные ворота ограды. Каменный поповский дом был отличным наблюдательным пунктом: огонь с колокольни сюда не достигал, а церковный двор неплохо простреливался с чердака дома. – Игнат! – сердито повторил Власенко. – Где тебя черт носит?

Вошел огромный, заросший до глаз черной бородищей Игнат, засопел, топчась на месте, оценил раздражение подхорунжего и, сочтя его результатом ранения, предложил:

– Може, бинт сменить? Тут у них чистый есть, а, Петрович?

Власенко скрипнул зубами: только ведь сказал, и сразу засвербило вчерашнюю рану.

– После, Игнат… Много хлопцев уложили?

– Много, Петрович, почитай, десятка три. Пулемет, сука, чтоб его… Хитрый, гаденыш, носу не кажет, а косит. И как его достать, ума не приложу.

– А мужики что?

– Мужики-то? А ничего. Мы кое-чего подсобрали. Коням есть. Себя тож не забыли.

Власенко удивленно обернулся, услышав что-то похожее на утробное урчание, потом сообразил, что это Игнат смеется.

– Они-то, – продолжал Игнат, – все готовы отдать, чтоб хаты пожалели, не тронули. Петуха не пустили.

– Все, говоришь? – задумался Власенко. – Поглядим… Пригони-ка их сюда, Игнат. Которых побогаче. Погутарим, чего они готовы отдать. Да чтоб их те, с колокольни-то, не накрыли… И скажи хозяйке, пусть жрать подает.

Ел он с аппетитом. Выхлебал две глубокие миски наваристого борща, обильно запивая самогонкой. Грыз чеснок, сплевывая на пол шелуху. Рукояткой нагана расколотил на белой скатерти толстую кость и со всхлипом высасывал мозг.

Хозяйка, пышная попадья, несмотря на неоднократные приглашения подхорунжего, участия в трапезе не приняла, стояла, подперев дверной косяк и сложив полные руки на высокой груди, с неприязнью наблюдая за Власенко. А он пьянел и, бросая искоса хмельной взгляд на попадью, хмыкал и мотал потным чубом.

Вошли мужики, степенно и испуганно перекрестились на иконы, встали у двери, как бы ожидая решения своей судьбы, боязливо посматривали в сторону попадьи.

Власенко поднял от стола тяжелый взгляд, покачал головой.

– Сидай, Игнат, – ласково позвал он. – Эй, хозяйка, налей борща казаку. Бери ложку, Игнат… Ну что будем делать, мужики?

Стоящий впереди всех пожилой, с густой сединой в бороде медленно, с достоинством опустился на колени.

– Господин офицер, окажи божескую милость, не губи! – сдавленно прохрипел он. – Матушка, Варвара Дмитриевна, заступись за чады свои!

– «Заступись»?! – взорвался Власенко. Он вскочил, опрокинув стул, и рванул штору. – А это кто лежит на площади? – крикнул, указывая наганом за окно. – Как встретили? О чем раньше думали?

Игнат, молча глядя на мужиков, налил полный стакан самогонки и единым духом проглотил ее. Снова взялся за ложку.

– Да не мы ж это, ваше благородие! Мы разве что? – загомонили у двери. – Мы-то со всей душой, не погуби деток, ваше благородие, господин офицер!

Мягко ступая по чистым половикам, Власенко прошелся мимо мужиков, пронзительно глядя в глаза каждому.

– Провиант давайте! – отрывисто скомандовал он. – С каждого двора. А тех, которые там, – он кивнул на церковь, – тех непременно пожгем.

– Помилуй, ваше благородие! – завопили мужики. – Сушь ведь какая! Все село прахом пойдет!

– Пойдет, – спокойно согласился Власенко. Он сейчас упивался своей властью над этими бородачами. Но власть-то властью, а какой от нее толк, если на улицу носа не высунешь. Вроде как медведя за хвост схватил: и держать сил нету, и отгостить нельзя – задерет. Он может приказать запалить село со всех концов, может перепороть или даже перестрелять всех этих мерзавцев. Да что пользы? Жратва нужна, деньги, оружие. Свежие кони. Помнил Власенко, как сбивали со следа ночную погоню красных. Понимал и атамана, что уходить надо шибко, того и гляди снова нагрянут. Эти-то, что в храме заперлись, наверняка за подмогой послали, вот и жди ее с часу на час.

Устал он. Выпитый самогон тянул ко сну. Хотелось плюнуть на все и раскинуться на широкой пуховой перине. Да хозяйку, под бок… Но знал, что расслабляться нельзя, это смерть.

Он сграбастал в кулак сивую бороду стоящего впереди других мужика и рывком подтянул его к себе.

– Даю полчаса сроку, – жестко, глядя в глаза, сказал Власенко. – Чтоб провиант, все оружие, какое есть, и кони были тут, во дворе. – Он помолчал и добавил: – И тыщу рублев. Не то запалю! Понял, борода?

Мужики заволновались.

– Я все сказал. – Власенко отпустил бороду, прошел к столу, плеснул в стакан самогонки. – Ступайте! Терпенья моя кончилась.

Из передней донесся тяжелый топот сапог, и в комнату, растолкав мужиков, быстро вошел казак. Огляделся, увидев Власенко, шагнул к нему, наклонился над ухом.

– Петрович, тебя атаман требует, – с одышкой прошептал он. – Дюже сердит…

– А-а! – Власенко грохнул кулаком по столу, встал, слегка пошатываясь, оглянулся на мужиков. – Чего стоите? – заорал он. – Даю полчаса, а после… Сами пеняйте! Игнат, гляди за ними!

Подхорунжий громко хлопнул дверью и, отвязав от перил крыльца повод, навалившись грудью, взобрался в седло.

– Ты задами, Петрович! – крикнул казак. – Не то достанут.

– Знаю! – яростно бросил Власенко и вонзил шпоры в бока коню.

Мужики толпой вывалили на крыльцо.

– Чего делать-то, Миней Силыч? – спросил невысокий щербатый мужик сивобородого.

Тот сошел на землю, обернулся, оглаживая бороду, будто приставляя ее на место.

– Придется, мужики, раскошеливаться, – мрачно заявил он. – Сердитый господин их благородие. Как есть запалит. Нет на ем, видать, хреста.

– Да где ж такие деньги-то взять? – возмущенно загалдели мужики. – Это сказать – тыщу рублев!… Да коней ему! Провиянту! Грабеж, православные! Истый грабеж!…

На крыльце показался страховидный Игнат, послушал их, прищурился на солнце.

– А ну геть по хатам. Сполняй приказанию! – Он передернул затвор винтовки.

Мужики, склонив головы, покорно заспешили с усадьбы. Но, обогнув дом и выйдя к площади, остановились гуртом.

– Что ж это выходить, мужики? – снова задал вопрос щербатый. – Мы, значица, выворачивай карман, плати свои кровныя, – он всхлипнул, – а те, что в божьем храме, и стыда не имугь? Где жа справедливость?! Гореть всем, а спасай, выходить, я? Не согласный!

– Айдэ в храм! – .поддержали его голоса. – Пущай всем миром выкуп!… Эй, православные! Не стреляй! Депутация!

Они повалили к церкви, старательно обходя трупы, но чем ближе подходили к воротам, тем более сдержанными и робкими были их шаги. Застучали в ворота.

– Депутация к вам! Не стреляйте! По ним никто не стрелял.

– Чего надо? – открыв калитку, сердито спросил Зубков.

– Впусти, председатель, – выступил вперед щербатый. – Миром совет держать надо.

– Оружие есть?

– Да какое оружие? Откель?

– Тогда проходи по одному. – Он впустил мужиков и снова запер калитку.

Со скрипом распахнулись церковные двери, в глубине показались Нырков с Матвеем, но на паперть не вышли.

– Ну, – крикнул Нырков, – кто тут такой храбрый? Дуйте бегом, не то подстрелят!

Поддерживая портки, мужики кинулись к паперти. Щелкнуло несколько выстрелов, вскрикнул раненый, но его подхватили под руки и втащили в церковь. Двери затворились.

– Ну что, отцы? – с сарказмом спросил Нырков, когда все успокоились. – Поди, прижали вам хвост? С чем пришли?

Мужики разом загомонили, закрестились, и Нырков вскоре понял, в чем дело. Он переглянулся с Матвеем и поднял руку, наводя тишину.

– А теперь слушай, чего я скажу… Вас всех упреждали, что банда никого не помилует. Было такое? Вам предлагали оружие, чтоб защитить свои дома и семьи. Было? Тоже было. Когда бандиты жгли сельсовет, когда требовали выдать коммунистов и продармейцев на скорую расправу, вы молчали? Так. А теперь сюда припожаловали? И чего, спрашивается? Деньги собирать для бандитов? Нет у нас для них денег. Оружие вот есть, чтоб прогнать их, стереть начисто с земли. А денег нет. Ошибка у вас вышла, отцы, так-то.