Страница 10 из 12
Харпер встретил командира широкой улыбкой:
— Вот это я понимаю: «сделать так, чтобы земля горела у врага под ногами», сэр!
Мистер Мак-Кеон одобрительно кивнул на задымленную стену форта:
— Выкурить крыс — лучший способ от крыс избавиться.
Шарп приложил ко рту сложенные лодочкой ладони:
— Гарри!
— Сэр?
— Красномундирников — в два ряда! Ружья зарядить, штыки примкнуть!
— Есть, сэр!
Кто выйдет победителем из схватки за переправу, думал Шарп, зависело теперь от того, как скоро лягушатники потушат пожар.
Французы в происходящем разобрались не сразу. Дым пробивался тонкими струйками сквозь доски настила наверху. Запыхавшийся сержант Куанье доложил командиру, что в нижних помещениях дыма тоже полно, огня, правда, не видать.
— Воды! — приказал Пеллетери, кусая губу, — Выстроиться в цепь, таскать из реки! Сержант Гобель, возьмите десять солдат, выведите коней! Живо, живо! В цепь! Воду шапками черпайте!
Живая цепочка споро развернулась от верхних ступеней наружной лестницы до речного берега, однако, едва ближайший к воде гусар наклонился, чтобы набрать драгоценной влаги в меховой колпак, английские винтовки выразили своё неодобрение. Куанье, потеряв убитыми и ранеными троих гусар, был вынужден отвести край цепочки за мост, под прикрытие каменных быков. Время было упущено.
Толстые сухие брусы, на которые опирались перекрытия, уже вовсю пылали. Изгибы свода цейхгауза усиливали тягу, а крылья сотен гибнущих летучих мышей нагнетали воздух. Потуги залить это буйство огня шапкой-другой воды выглядели жалко и смешно. Пеллетери, опорожняя очередной меховой колпак, чувствовал жар под ногами и слышал рёв пламени, подобный тому, что гудит в печах. Капитан выплеснул на доски содержимое парусинового ведра (из таких гусары поили коней), вода с шипением испарилась. Сразу в нескольких точках настила проклюнулся огонь. Запылала куча деревянного хлама, сваленного в западном углу крепостцы. Во дворе бесновались и ржали лошади.
— Гобель, чума тебя забери! — заорал Пеллетери, — Выводи лошадей, кому сказано!
Отвязанные животные вырывались из рук коневодов и, ныряя в арку, одно за другим устремлялись на другой берег. Куда угодно, лишь бы подальше от пышущего жаром, задымленного укрепления.
— На мост! — кашляя от чертова дыма и щурясь, выкрикнул Пеллетери, — Все на мост! Пистолеты зарядить! Лейтенант, вынесите пленных!
В форте разверзлась преисподняя. Пламя поднялось метров на десять, а то и на все пятнадцать над валами. Тлеющие угольки и горячая зола сыпались на построенных посередине моста чумазых гусаров. Душераздирающий вопль заживо сгорающего человека донёсся из форта. Пеллетери стиснул зубы. Кто-то из его парней дорого заплатил за нерасторопность. Раненые красномундирники лежали в траве у часовни.
И тогда открыли огонь стрелки. Выстрел звучал за выстрелом, прореживая плотный строй гусаров.
— Атакуем! — Пеллетери протолкался в первый ряд и обнажил саблю. До укрытий стрелков было метров пятьдесят, короткий бросок — и дело в шляпе, — Сабли вон!
Шесть десятков оставшихся французов единым движением извлекли из ножен оружие. Чёрт с ним, с фортом, главное — мост.
— Пли! — рявкнул Шарп, — Пли!
Лейтенант Прайс вывел две красномундирных шеренги на дорогу. Прицелились. Залп! Пыльный тракт окрасился кровью, раненые и умирающие корчились у ног товарищей.
— Вперёд! — скомандовал Шарп, — За мной!
Лязгнул палаш, покидая ножны. Шарп выскочил на дорогу перед приближающимися рядами своих солдат. Справа поднимался столб огня и дыма, венчающий форт, гусары впереди пятились. Ярость охватила Шарпа. Мерзавцы смели покуситься на его победу, и Шарп жаждал крови, жаждал мести.
Впрочем, гусары уже бежали к мосту, прочь от сверкающих штыков.
Та же ярость, что вела Шарпа, затмила разум и капитана Пеллетери. Сукины дети-островитяне! Пеллетери провёл в седле ночь, перехитрил дозор гверильясов и вышиб из форта пехоту кавалеристами… Кавалеристами выковырял пехоту! Из форта! Да людям крест Почётного легиона вручали за меньшее! А эти сукины дети-островитяне дерзнули восстать из мёртвых и норовили лишить Пеллетери столь блестящего триумфа!
— Куанье! Куанье! Назад! Гусары, чума на вас! Назад! За императора!
В пекло императора. Не император вёл их в бой. Их вела к победам гордость. Гордость отборной роты. Гордость элиты, и, когда они узрели, что их капитан застыл, как вкопанный, на середине моста, половина гусаров, уже перемахнувших на другой берег, вернулась. Две ватаги рычащих от злости людей готовились сойтись врукопашную над волнами Тормеса, ибо ставкой была гордость.
— Выпустим выродкам требуху! — заорал Шарп и ринулся на врага.
Первому гусару он воткнул палаш в шею. Француз рухнул на колени. Шарп толкнул его сапогом в подвздошье, одновременно выдёргивая палаш. Фонтаном ударила кровь. Вокруг кипела схватка: сабли против штыков. Схватка грязная, как драка в трактире.
Оружие, выданное правительствами, не годилось для трактирной драки. Пинки и укусы, тычки и подножки. В плотной свалке ружья с примкнутыми штыками и сабли бесполезны: не размахнёшься, не вытащишь после удачного удара. Седельные пистолеты гусаров пробивали в рядах англичан бреши, но пистолетов было слишком мало, чтобы дать французам решающее преимущество.
Сержант Куанье прорвался к высокому офицеру-стрелку. Бросок вышел смазанным, — под ноги, как назло, попался мертвец, и стрелок врезал падающему Куанье сапогом в лицо. Сержант, выплюнув зуб, перекатился на спину. Он намеревался вонзить снизу саблю в горло поганцу, однако уже на перекате палаш стрелка пришпилил Куанье, как бабочку булавкой. Вырвав прямое лезвие из рёбер умирающего, Шарп еле увернулся от выпада Пеллетери. Кривая сабля не предназначена для колющих ударов, это стрелка и спасло. Шагнув к гусарскому капитану, Шарп схватил его в охапку, напрягся и перебросил через перила моста.
Едва крик Пеллетери оборвался всплеском, раздался рёв Харпера:
— В сторону! В сторону, дурачьё!
Завидя в его руках короткое семиствольное ружьё, британцы вмиг очистили пространство перед ирландцем. Тот метнулся вперёд и с животным рыком дёрнул спуск. Семистволка жахнула, словно пушка, сея смерть среди французов. Харпер перехватил разряженное ружьё, как дубинку, и принялся крушить черепа, во всё горло напевая по-гэльски старинные саги о древних героях, без счёта и жалости разивших врагов.
Лишившись командира, гусары дрогнули.
— Нельзя их отпускать! Прикончить всех! — заорал Шарп.
Откатывающихся французов кололи штыками. Шарп парировал сабельный удар и обратным движением опустил прямое лезвие на усатую физиономию с каденеттами.
Гусары обратились в бегство. Что было сил, они мчались туда, откуда пришли.
— Закрепиться! — скомандовал роте Шарп, — Стоять! Стоять!
Мост был отбит. Французы драпали. Промокший до нитки Пеллетери выбрался на южный берег, да только поздно, — схватку за мост он проиграл.
— Стройсь! — гаркнул Шарп.
Строились, считали убитых, перевязывали раненых. Шарп бросил взгляд на юг, и челюсть его отвалилась:
— Проклятье…
— Спаси, Господи, Ирландию! — в унисон вырвалось у Харпера.
Ибо по тракту пёрла чёртова уйма кавалеристов. Все кавалеристы Франции на всех лошадях Франции. С пиками, саблями и палашами. В синих мундирах, зелёных мундирах, белых и бурых. С плюмажами, блестя золотым и серебряным шитьём, тряся ментиками и ташками.
Солнце сверкало на металлических деталях, превращая тракт в реку сияния.
И вся эта компашка пёрла по направлению к Лёгкой роте Южно-Эссекского полка.
— Спаси, Господи, Ирландию… — повторил Харпер.
— Назад! — заторопился Шарп, — Назад!
Назад, на северный конец моста. Не лучшее решение, но оно давало Шарпу время собраться с мыслями.
С мыслями о чём? О смерти?
Делать-то что?
Генерал Эру довёл отнюдь не всех своих конников. Долгий ночной марш выдержали две тысячи кавалеристов. Картина, представшая их взорам в долине, воодушевления не вызывала. Форт Сан-Мигель пылал, как огромный костёр, а элитная рота гусар улепётывала от замершей на мосту горстки красных мундиров и зелёных курток.