Страница 40 из 75
2( – Не знаю… – сказал Шелковников. – Давай выпьем за удачу. Может, опять повезет?
– Хорошо, давай за удачу.
– Каждый за свою.
– Идет.
Мужчины выпили.
– У тебя, наверное, проблемы с деньгами? – заметил Павел Павлович.
– Да, проблемы, как всегда. С деньгами у меня всю жизнь проблемы, сколько живу, столько и мучаюсь.
Никогда их не хватает, да и кончаются они в самый неподходящий момент. Как говорится, то их нет, то их совсем нет.
– Это хорошо…
– Что же хорошего? Когда денег нет, вообще ничего не хочется делать.
– А когда есть, – сказал Шелковников, – тем более ничего не хочется делать. Денег я тебе, Борис Иванович, дам. Немного, подам, – он поднялся с кресла, взял свой кейс, открыл, запустил руку под крышку.
Лебедев сидел спокойно и невозмутимо, как изваяние Будды, и поглядывал на бутылку с коньяком.
Шелковников вытащил триста долларов и положил их рядом со стаканом.
– Вот тебе для начала.
– А когда заберешь картины? Сколько им у меня храниться?
Шелковников пожал плечами:
– Будет надо, заберу. Может, через неделю, а может и через две. В общем, не переживай.
– А я и не переживаю, пусть хоть год лежат. Правда, за мастерскую не заплачено, могут наехать.
– А почему не платишь?
– Как это почему – денег нет.
– Я тебе дал денег.
– Этого мало, – меланхолично заметил Лебедев, и запустив всю пятерню в сальные седые волосы, откинул их со лба. Лицо от выпитого коньяка уже покраснело, глаза масляно заблестели.
– Ладно, дам тебе еще стольник, но за мастерскую из них сразу же заплати. Не надо, чтобы сюда ходили лишние люди, мне это ни к чему.
– Мне тоже, – спокойно сказал Лебедев, пряча деньги в карман потертых джинсов.
– Давай еще по капле, и я поеду, у меня куча дел накопилась. В галерею заскочить надо, то да се…
– Давай, – Лебедев плеснул в стаканы, мужчины выпили. – Эй, погоди, Павел Павлович, а по третьей?
Бог-то троицу любит. А то удача от тебя отвернется.
– А от тебя?
– Я ее зад только и вижу.
– Ну, тогда давай, чтобы не отвернулась.
Шелковников был немного суеверен. Они выпили по третьей, Павел Павлович поднялся, надел пальто, серую шляпу с широкой шелковой лентой, поправил очки на тонком носу, одним пальцем приподняв оправу на переносице.
– Значит, так, Борис Иванович, ключи у меня есть, и если что, то я сам заеду, заберу картинки.
– Как знаешь, Павел Павлович.
– Замки, смотри, не меняй.
– На хер мне их менять? Красть здесь нечего, об этом каждая собака знает. , Мужчины простились. Когда Шелковников вышел за дверь, Лебедев вылил себе коньяк из бутылки, вылил весь до капли. Набрался почти полный стакан.
– Ну, будем живы и здоровы, – сам себе сказал художник и огляделся по сторонам, «Грязь действительно страшная. Может, он прав, может, навести порядок? Пригласить пару баб, пусть все вымоют, вычистят, мусор выкинут… Наверное, так и сделаю. Приглашу девочек, пусть поработают. Они знают, что мне дать им нечего, ну, да ладно, напою, накормлю и останутся счастливы. И деньги будут целей».
Спина, как ни странно, от выпитого коньяка болеть перестала, и Лебедев даже присел пару раз, кряхтя и хрустя коленными суставами.
«Все хорошо, все прекрасно».
Деньги у него теперь были. А насчет того, что за мастерскую надо платить, Лебедев соврал. За мастерскую было уплачено, и он имел полное законное право положить себе в карман четыреста долларов, которые ему дал Шелковников.
Дело, как считал Шелковников, близилось к развязке, поэтому он и решил сделать звонок в Германию барону Гансу Отто фон Рунге и сообщить ему, что картины из коллекции изъяты и сейчас находятся у него. Кроме того, Шелковникову надо было договориться, где и когда он встретится с бароном.
В галерее приходу Шелковникова обрадовались:
– Павел Павлович, Павел Павлович! Мы тут вас ждем, с утра звонили, дома вас не застали. Есть вопросы, нужны консультации. Кстати, вы не получили зарплату, так что хорошо, что появились.
– Я всегда появляюсь вовремя, – спокойно сказал заместителю директора Шелковников.
В галерее царила суета, как всегда перед вернисажем.
Уточнялись списки приглашенных, количество бутылок шампанского, букетов и прочего, что сопутствует всякому мероприятию в картинной галерее. Долго спорили, приглашать квартет или, может быть, лучше обойтись классным пианистом, лауреатом международных конкурсов, и солисткой театра, которая исполнит романсы.
Сошлись на том, что дешевле будет пригласить студентов. Заплатить им двести долларов – и те будут счастливы, а певица с пианистом запросят пятьсот, не меньше…
Потусовавшись среди коллег, Павел Павлович под шумок уединился в директорском кабинете, подвинул к себе телефонный аппарат и, несколько минут подумав, начал нажимать клавиши.
Глава 12
Даже первая небольшая стычка с бандитами получила огласку в лечебнице, когда Слепой еще не дошел до своего корпуса. А уж вторая никак не могла остаться незамеченной, хотя санитары и делали вид, что все происшедшее их не касается.
Их и самих уже достали бандиты, отсиживающиеся в лечебнице, хотя санитарам и перепадали от них неплохие деньги. Но тот произвол, который «синие» здесь творили, мог испортить нервы любому сдержанному человеку. Вечные пьянки, конфликты, посторонние на территории, в том числе и проститутки… И вот нашелся человек со стороны, сумевший поставить их на место.
Трое бандитов, которых уложил Глеб Сиверов, естественно, не спешили распространяться о своем поражении. Зато разнести эту весть по всему сумасшедшему дому постарался хранитель тайн Скуратович. Целый день вместо того, чтобы рассказывать больным и врачам о том, как его травят газом, он живописал сражение нового пациента с бандитами.
К вечеру в его рассказах количество уголовников выросло до десяти, а по героизму Глебу не было равных. Причем памятуя о короткой беседе с Сиверовым после обеда, Скуратович гордо представлялся всем не иначе, как «его лучший друг».
Старик увлекся. Сам он был небольшого роста и поэтому чтобы видеть лицо собеседника, ему приходилось или подниматься на цыпочки, или запрокидывать голову. Но сегодня он обращался к стольким людям, что у него разболелась шея. Он ловил первого встречного, утыкался ему лицом в грудь, принимался теребить верхнюю пуговицу и рассказывал:
– Теперь мерзавцам бандитам пришел конец, потому что появился человек… – тут он переходил на зловещий шепот, – способный поставить их на место.
Вы видели, он ходит один и стоит ему взмахнуть рукой, как противник тут же падает замертво. Он разбросал десять бандитов, которые пытались убить его.
– Говорят, было по-другому…
– Но я же сам видел.
Возразить на такой аргумент было нечего. Скуратович с гордым видом удалился, уже заприметив очередную жертву своих фантазий.
– А вы знаете…
Собеседник, которому он даже не удосужился заглянуть в лицо, пока не возражал, и Василий Антонович принялся живописать:
– Один против десяти бандитов. Представляете? За такое памятник ставить надо при жизни.
– Представляю, бля…
– Что вы сказали?
Василий Антонович разволновался и принялся с удвоенной силой крутить пуговицу с изображенным на ней якорем. Тот, к кому он обращался, взял его за руку, и тут Скуратович увидел татуированные перстни. Он ойкнул, запрокинул голову и встретился взглядом с Коляном. На лице у того виднелись два посиневших кровоподтека.
– Ты, колдырь старый, пескоструйщик… – разбитая губа бандита дергалась при каждом слове.
– Я…я…
– Головка от…
Колян подхватил старика под мышки и оторвал от земли. Затем отшвырнул от себя и быстро зашагал к корпусу, поняв, что расправа над стариком, пусть и зловредным, чести ему не делает.
Скуратович отряхнулся и, рассудив, что его испугались, гордо зашагал по аллее, насвистывая, как это любил делать Сиверов, арию из оперы Вагнера. Он преодолел в себе страх: ведь до этого старик никогда на пушечный выстрел не приближался к бандитам.