Большая игра Слепого

– Пал Палыч! Это я!

Сиверов подошел к двери, пряча свой тяжелый армейский кольт за спиной. Он рывком распахнул дверь и, схватив Лебедева за отворот куртки, швырнул его в мастерскую. Хоть Лебедев и был мужчиной довольно-таки грузным и весил под сто килограммов, он полетел, как плюшевый мишка, и едва удержался на ногах, схватившись за стеллаж.

– Ты что? Ты чего? Кто такой?

Но то, что он увидел, заставило его замолчать.

У него подкосились ноги: на полу, окровавленный, сидел сам Павел Павлович Шелковников. Голова его была перепачкана кровью и краской, одет он был в какие-то грязные лохмотья: грязная фуфайка, кирзовые сапоги, вымазанные в побелке.

– Стой спокойно, – грозно сказал Сиверов, наставляя пистолет прямо в лицо художнику Лебедеву.

Тот обезумел от страха. Чтобы Шелковников, его всесильный покровитель, лежал связанный, избитый – такого Лебедев даже представить себе не мог.

– Мне твой дружок задолжал. Где картины? – рявкнул Сиверов, щелкая предохранителем.

Лебедев смотрел на Шелковникова.

– Молчи, – прошипел тот.

Но Борис Иванович трезво оценил обстановку.

Шелковников связан, а этот, с пистолетом, явно церемониться не станет, больно вид у него решительный и злой. Нажмет на курок и всадит пулю в живот. Почему-то именно выстрела в живот художник Лебедев боялся панически: он четко себе представил, как пуля пробьет кишки и застрянет в позвоночнике.

«Боже, это такая боль!»

– Там, – суетливо показал он рукой, и тут же, испугавшись своего резкого движения, съежился и втянул голову в плечи.

– Где – там? Достань, – приказал Сиверов железным голосом.

Лебедев поспешно вытащил из-под стеллажа грязную стремянку, развернул ее и начал взбираться по скрипучим деревянным ступенькам. Едва не свалившись от страха, он залез наверх, стянул мешок с гипсового слепка, снял голову, запустил руку в Дырку и извлек рулон.

– Вот, пожалуйста, это все не мое, – выдохнул он.

Глеб принял картины, тем же ржавым ножом, которым Шелковников вскрывал консервную банку, перерезал веревку и развернул рулон. Быстро пересчитал – восемь старых холстов, знакомых ему по фотографиям.

– Ну, вот видишь, – сказал он, обращаясь к Шелковникову, – теперь картины у меня, и ты в моих руках.

Чего у меня нет, так это денег, но думаю, скоро я смогу получить и их.

И тут же, достав из кармана свой телефон, он набрал номер генерала ФСБ Федора Филипповича Потапчука.

– Алло, это я, – сказал Глеб.

– Черт бы тебя побрал! Ты такого наворотил…

– Ладно, ладно, вы же обо мне никому не рассказали? Короче, я нахожусь на Малой Грузинской, знаете такую улицу? Дом номер семнадцать, вход со двора, последний этаж, мастерская художника Лебедева. Так вот, приезжайте туда. Шелковников привязан к батарее, картины лежат на столе, все восемь. Я не большой ценитель, но, кажется, это те самые. Те? – наведя пистолет на Шелковникова, спросил Глеб. Тот со злостью плюнул в сторону. – Шелковников подтверждает.

– Выезжаю, – услышал Глеб короткий ответ генерала. В голосе Потапчука слышалась шальная радость, и он даже не пытался ее скрыть.

Сиверов подхватил со стола черную перчатку и вышел за дверь, вытолкав еще не пришедшего в себя художника.

Через три дня в гостинице «Украина», в пятьсот пятьдесят третьем номере произошла встреча двух элегантно одетых мужчин – немца и русского. Разговаривали они по-немецки, совсем недолго, минут пять.

Немец, прилетевший в Москву по поручению одного из директоров «Дойче банка» Ганса Отто фон Рунге, во время переговоров то и дело поглядывал на правую руку своего собеседника – неподвижную, затянутую в черную лайковую перчатку. Его все так и подмывало спросить: «Что у вас с рукой, господин Шелковников?».

Этот вопрос ему хотелось задать и барону фон Рунге, когда тот описывал ему Шелковникова, несколько раз упомянув как особую примету перчатку, которую тот никогда не снимает с руки. Но вопрос так и остался незаданным… Плоский атташе-кейс с деньгами лежал на журнальном столике из карельской березы, рядом с ним покоился пластмассовый тубус, в каких обычно носят чертежи.

Обменявшись кейсом и тубусом, оба – и русский, и немец – проверили содержимое. Судя по всему, и тот и другой остались довольны. В кейсе, как и было обещано Шелковникову, когда он звонил из московского двора, лежала половина его гонорара – пятьсот тысяч долларов; половина, поскольку он не сумел вывезти картины из России. А в тубусе были восемь искусно выполненных покойным реставратором Брусковицким копий картин из коллекции барона фон Рунге.

…Через несколько дней посол России в Германии в присутствии канцлера Гельмута Коля, торжественно вручил барону Гансу Отто фон Рунге полную коллекцию из замка его отца, вывезенную советскими войсками в 1946 году и полвека хранившуюся в областном краеведческом музее города Смоленска. И Гансу Отто фон Рунге ничего не оставалось, как принять дар подобающим образом. Он один из присутствующих знал, что его кровные полмиллиона долларов были выложены за восемь поддельных холстов. На другой же день ему пришлось проголосовать на совете директоров «Дойче банка» за выделение внеочередного транша – миллиардного кредита для России, – хотя хитрый барон и рассчитывал, что, подняв скандал вокруг коллекции своего отца, сможет сорвать выдачу кредита.

И дискредитировать Россию.

Генерал Потапчук, оставив машину в соседнем дворе, сидел в беседке с Глебом Сиверовым. Между ними стояла недопитая бутылка дорогого коньяка, а в ногах Сиверов примостил плоский атташе-кейс, проделавший путь из Германии в Москву.

– Даже и не знаю, как тебя отблагодарить…

– Все в порядке, Федор Филиппович, не надо меня благодарить. Я свою работу делал. Лучше подскажите, что делать с этим. – Глеб постучал носком башмака по упругой коже кейса.

– Знаешь, Глеб, я мог бы, в принципе, об этом и не знать. А ты мог бы мне и не говорить…

Наряд из трех омоновцев – два сержанта и капитан – проходил через двор, и младший сержант, покосившись на двух мужчин, сидевших в беседке и распивавших коньяк, предложил:

– Может, тряхнем этих?

Капитан приложил палец к виску и, покрутив им, сказал:

– Ты что, не видел в соседнем дворе тачку с антенной спецсвязи и с темными стеклами, с государственными номерами? Иди, попробуй, если очень смелый.

– Так это что, те самые, что месяц назад…

– А ты думал!

– Один генерал, а второй кто? – прошептал младший сержант капитану.

– Кто, кто.., хрен в кожаном пальто. – И капитан, прибавив шаг, поспешил покинуть двор.