Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 2 из 5



Кенигсвассер был по образованию математиком и зарабатывал себе на жизнь умственным трудом. И в том теле, которое он был вынужден все время таскать за своим выдающимся умом,

он нуждался не больше, чем в вагоне с металлоломом. Когда его начинали донимать болезни и приходилось обращать внимание на свое тело, он думал следующим образом:

— Если в человеке и есть что-то стоящее, так это его ум. Зачем же он должен быть привязан к этому неприятному мешку из кожи, набитому под завязку кровью, мясом, костями и сосудами? Стоит ли удивляться, что людям так трудно добиться чего-либо в жизни. Они ведь связаны по рукам и ногам этим паразитом их телом. Всю жизнь они вынуждены набивать его жратвой и оберегать от непогоды и микробов. И все равно эта проклятая штуковина рано или поздно выходит из строя, причем это совершенно не зависит от того, заботитесь вы о ней или нет.

Кенигсвассер спрашивал себя:

— Кому нужна такая обуза? Что хорошего в этом хранилище протоплазмы? Зачем мы постоянно таскаем его за собой?

И сам же себе отвечал:

— Наши беды проистекают не из-за того, что на земле слишком много людей, они связаны с тем, что на земле слишком много тел.

Когда у Кенигсвассера перепортились все зубы, их пришлось вырвать. У него тотчас возникли проблемы с приобретением удобного и качественного протеза. В своем дневнике он сделал по этому поводу следующую запись:

"Если в процессе эволюции живая материя оказалась способной покинуть океан, который представлял собой, между прочим, совсем неплохую среду обитания, то сейчас она обязана совершить еще один виток эволюции и покинуть тела, только мешающие ей жить".

Конечно, он совсем не был телоненавистником и никогда не завидовал тем, у кого тела были лучше, чем у него. Он просто считал, что тела не стоят тех проблем, которые из-за них возникают у людей.

Кенигсвассер не питал особых надежд на то, что люди смогут совершить новый виток эволюции еще при его жизни. Но, впрочем, очень этого хотел. И случилось так, что он настолько глубоко задумался об этой проблеме, что вышел из дома в одной рубашке и, не обращая внимания на начавшийся дождь, побрел в зоопарк посмотреть, как кормят львов. Вскоре проливной дождь сменился градом, Кенигсвассер направился домой. У залива он попал в толпу зевак, которые наблюдали за тем, как пожарные с помощью лебедки вытаскивают утопленника.

Свидетели происшествия утверждали потом, что на их глазах в воду вошел какой-то старик и пошел себе, сохраняя абсолютно невозмутимый вид, пока не скрылся под водой. Кенигсвассер рассмотрел лицо утопленника и пришел к выводу, что лучшего способа самоубийства найти трудно. Он продолжил свой путь и только около самого дома сообразил, что там, на берегу, лежит его собственное тело.

Кенигсвассер успел вернуться в свое тело как раз вовремя, пожарные уже начали его откачивать. Потом он отвел свое тело домой, в основном для спокойствия властей. Более сереьезной причины для подобного поступка у него не было. Он завел тело в стенной шкаф, вышел из него и оставил его там.



В дальнейшем Кенигсвассер доставал тело только тогда, когда ему требовалось что-то записать или прочитать книгу. Конечно, он подкармливал свое тело, чтобы у того хватало сил на те мелкие домашние дела, для исполнения которых оно еще годилось. Все остальное время тело сидело в шкафу, не шевелясь и почти не затрачивая энергии. Кенигсвассер мне сам рассказывал, что тратил на его содержание не больше доллара в неделю, а пользовался им только в крайних случаях.

У новой жизни сразу же обнаружилось множество достоинств: теперь Кенигсвассеру не приходилось ложиться спать только потому, что этого желало его тело, исчез страх, что оно может пострадать, не надо было бегать по магазинам за вещами, в которых тело нуждалось. Если тело плохо себя чувствовало,

Кенигсвассер предпочитал не связываться с ним, пока ему не становилось лучше. Только отделавшись от тела, понимаешь, что на уход за этой штуковиной уходит целое состояние.

Время от времени доставая свое тело из стенного шкафа, Кенигсвассер написал книгу о том, как следует себя вести, чтобы выйти из своего тела. Ее, кстати, отвергли двадцать три издателя, не потрудившись даже указать причину своего отказа. Двадцать четвертый продал два миллиона экземпляров. Книга Кенигсвассера изменила жизнь человечества гораздо сильнее, чем овладение огнем, изобретение счета, алфавита, земледелия и колеса. Однажды кто-то сказал об этом Кенигсвассеру, тот проворчал, что такая сомнительная похвала довольно оскорбительна. По-моему, он прав.

Каждый, кто решится в течение двух лет скрупулезно выполнять инструкцию, приведенную в книге Кенигсвассера, сможет научиться выходить из своего тела, когда захочет. Первое, что надо сделать — осознать, каким паразитом и диктатором является для вас тело. Затем надо отделить то, что хочет или не хочет тело, от того, что хочется или не хочется самому человеку — его душе, так сказать. После этого остается только сосредоточить внимание на своем желании, и по возможности игнорировать желания тела, если они превышают необходимый прожиточный минимум. Так вы добьетесь того, что ваша душа ощутит себя самостоятельной и сможет существовать независимо от тела.

Это как раз то, что и проделывал Кенигсвассер перед тем, как расстался со своим телом в зоопарке: его душа отправилась посмотреть, как кормят львов, а лишенное управления тело забрело в залив и чуть не утонуло там.

Но последнее действие отделяющее душу от тела, когда она уже становится достаточно самостоятельной, заключается в том, что вы должны заставить свое тело двигаться в каком-нибудь направлении и неожиданно направить душу в противоположную сторону. Оставаясь на месте, проделать это нельзя, так уж устроен этот мир. Хочешь не хочешь, а для успеха дела нужно движение.

Сначала наши с Мэдж души, лишившись тел, чувствовали себя как-то неудобно. Наверное, так же чувствовали себя морские обитатели, миллионы лет назад перебравшиеся на сушу. Они тоже первое время могли только кое-как барахтаться в прибрежной тине, ползать и пыхтеть. Но мы очень быстро привыкли, тем более, что души, само собой, адаптируются к новым условиям гораздо быстрее, чем это могли бы сдеелать любые тела.

Поспешить с выходом из тел меня и Мэдж заставили личные неприятности. Кстати, именно личные передряги подтолкнули многих ветеранов к тому, чтобы стать амфибионтами. Да, чтобы еще в те времена расстаться с телом, нужно было иметь веские причины. Ведь тогда это представлялось чистым безумием. Но у нас не было выбора. Тело Мэдж тяжело болело и могло в любой момент умереть. Понимаете, Мэдж могла в любой момент уйти от меня, а я прекрасно понимал, что один долго не протяну. Вот мы и изучили книгу Кенигсвассера и постарались освободить Мэдж от тела до того, как оно умрет. Я занимался вместе с нею, потому что мы бы очень скучали друг без друга. И мы успели, а могли и опоздать — ее тело умерло всего через шесть недель после нашей победы.

Вот так мы и получили право участвовать в ежегодном параде в День ветеранов. Это привелегия и положена далеко не всем, только тем пяти тысячам амфибионтов, которые первыми решились вести двойную жизнь. Мы выбрали судьбу подопытных морских свинок, потому что нам нечего было терять. Но наш опыт показал всем, как это приятно и надежно — быть афибионтом. Гораздо надежнее, чем из года в год цепляться за собственное тело, на каждом шагу подвергая свою жизнь опасности.

Время шло и причины покинуть свое тело нашлись у очень многих. Миллионы, а потом миллиарды людей отказались от тел и стали невидимыми и неуязвимыми. Уверяю вас, что мы не связаны никакими условностями, ни от кого не зависим и ничего не боимся.

Оставив тела, наши ветераны могут провести свое собрание на острие иголки. А вот в День ветеранов, когда нам приходится надевать тела, мы занимаем более 50 тысяч квадратных футов и, чтобы накопить силы для парадного шествия, съедаем более трех тонн еды. В этих парадах есть и плохая сторона — многие из нас простужаются, случаются вещи и похуже, вновь о себе дает знать злоба, особенно, если чье-то тело отдавило ногу соседу. А еще просыпается зависть, невмоготу многим, что его тело тащится в хвосте, когда кто-то вышагивает во главе процессии. И еще многое-многое другое, всего и не перескажешь.