Страница 42 из 50
И когда она спела до конца, он долго молчал. Потом попросил перевести.
Пришлось объяснить, что такое кровля, окно, солома, он долго не мог понять, что такое веретено и почему оно жужжит. Ей пришлось взять палочку и показать. Она повторяла отдельные строфы до тех пор, пока он не начинал кивать головой, а один раз даже попытался повторить по-русски слова «тихо за морем жила».
И когда наконец он понял все, он протянул руки к огню и сказал:
— Уг! Все правильно. Эта песня похожа на слово о северо-западном ветре.
И он запел вполголоса о том, как в землю шауни на серых крыльях прилетает Кей-вей-кеен и лиственницы тэмрак стонут и теряют свои иголочки под его ударами.
Так проходили редкие счастливые вечера. Таким был ее муж Высокий Орел — отец ее детей, вождь, человек.
Но знала она его и другим.
Это произошло на третью весну после рождения Тинагет, в дни первых охот.
Все чаще над лесом слышался крик гусей, возвращающихся с юга на свои озера. Собаки, молчаливые зимой, теперь стали беспокойными, щетинились и рычали друг на друга. Многие из них убегали из поселка и пропадали неведомо где по нескольку дней. Станислава знала, что осенью у них появятся щенки, похожие на волчат. Утром над озером висел туман, который быстро прогоняло солнце. Бледно-зеленые листья на деревьях с каждым днем становились все темнее и крепче.
Когда зацвела минага-черника, молодые мужчины племени ушли в чащу. Ушли вместе с ними собаки. Теперь только смех девушек звенел у реки.
И вот однажды утром со стороны заката загремел бубен. Первым его услышал Горькая Ягода. Он вышел из своей типи, маленький, сгорбленный, похожий на Духа Леса, и, присев на корточки, прислушался. Замолкли женщины, перестали возиться дети, и даже старики, обычно равнодушные ко всему, что творилось в поселке, поднялись на ноги и повернули головы в ту сторону, куда смотрел Горькая Ягода.
А бубен то замолкал, то снова начинал рокотать в отдалении, и лицо колдуна становилось все жестче.
Когда бубен умолк, Горькая Ягода встал, надвинул на глаза шапку с лисьими хвостами и подошел к Станиславе.
— Твой муж встретил на охотничьей тропе твоих братьев по крови, женщина, — сказал он.
Горькая Ягода никогда не называл ее по имени — Та-ва. Он всегда говорил: женщина. Он редко обращал к ней свои слова и никогда не смотрел в лицо. Но если ему приходилось заговаривать с ней, он всячески подчеркивал, что она — не их племени, и хоть и жена вождя, но не более чем гостья у них.
— Они возвращаются? — спросила Станислава.
— Да.
— Белые люди с ними?
— Нет.
— Они… дрались с нашими?
— Нет.
— Белые люди — охотники?
— Нет. Это разведчики королевской конной.
— Гитчи-Маниту, — пробормотала Станислава. — Значит, они добрались и до этого озера…
Колдун метнул на нее взгляд, полный презрения, и отошел к старикам.
Через час женщины встречали своих мужей.
Добыча была небогатой — им помешали на охоте.
Высокий Орел сбросил у типи тушку козленка и, ни слова не говоря, вошел внутрь. Станислава вошла следом за ним в шатер.
Некоторое время Высокий Орел стоял у входа, глядя в пространство перед собой. Лицо его было неподвижно, пальцы рук сжаты в кулаки, глаза полузакрыты. Он медленно и глубоко дышал. Так продолжалось минуту или две. Наконец оцепенение, охватившее его, прошло. Он повесил на стену лук, снял с плеча колчан со стрелами и бросил на пол томагавк. Медленно развязал шнурки ворота куртки.
И тут Станислава решилась:
— Леоо, что случилось там, на охоте?
Он не обернулся на звук ее голоса, не показал, что слышал. Так же медленно он вытянул из ножен охотничий нож и осмотрел лезвие. Попробовал острие пальцем, снова вдвинул нож в ножны.
— Вы встретили на охоте белых, да?
Только сейчас он повернул голову и посмотрел на нее. В глазах его горели боль и гнев.
— Они снова нашли дорогу к моей типи. Сегодня мы запутали след и направили их по ложной тропе. Но что будет завтра?
— Леоо, скажи мне, твоей жене, что произошло? Я чувствую, что вы не просто так встретились.
Судорога дернула его щеку, искривив рот. Но он овладел собой.
— Подбрось хворост в огонь, женщина. Поджарь мясо.
И это было все.
Больше за весь вечер он не проронил ни слова. И она его больше ни о чем не спрашивала.
Месяц спустя разговор случайно повернул на ту же тропу.
Они только что кончили ужинать, и Высокий Орел, закурив калюти, сказал:
— Сядь рядом. Я хочу видеть тебя и слышать твое дыхание.
Станислава села рядом и погладила его руку. Он улыбнулся.
— Та-ва, — сказал он. — Никогда я не думал, что матерью моих детей станет белая женщина. Никогда не думал, что нарушу древний обычай.
— Ты жалеешь об этом?
— Нет. У нас хорошие дети, Та-ва. Скоро Танто пройдет Посвящение, и мы вместе повернем лица к нашим врагам. А наша Тинагет будет красивой девушкой. Я вижу.
— Тебе хорошо со мной?
— Да.
— Леоо, — спросила Станислава. — У тебя было много врагов?
— Да.
— Ты много убил?
Его рука вздрогнула под ее ладонью. Окаменели желваки на скулах. Губы сомкнулись. Он отвернулся.
— Ты мне расскажешь о них, муж мой?
— Нет.
Это была запретная тема. Она поняла.
Но разговор прерывать не хотелось. Так редки минуты покоя в уютной типи у ласкового огня!
— Расскажи мне о какой-нибудь охоте, Леоо, — попросила она.
Он встал.
— Нет. Поздно. Сейчас надо спать.
Таким было второе лицо Высокого Орла. Лицо, которого она так и не увидела открытым.
И на всю жизнь запомнился еще один день.
Высокий Орел поднялся с постели в предрассветных сумерках и сам разжег костер в типи. Поджарил мясо, и, когда Станислава проснулась, сказал:
— Сегодня пойдем в чащу.
Она удивленно взглянула на него. Обычно мужчины-шауни не берут женщин на охоту, потому что в погоне за дичью нужен верный глаз и твердая рука. Зачем приглашает ее в чащу муж? Вопрос дрожал на кончике языка, но она не осмелилась спросить. Мужчина сам потом объяснит, что к чему.
Они позавтракали и вышли из типи. Высокий Орел не взял с собой никакого оружия, кроме широкого ножа. Он даже не надел свой охотничий костюм с красной шерстяной бахромой, а шел в том, в чем был обычно одет в лагере, — простые замшевые леггинсы и старая куртка с вытертым мехом.
На берегу реки он отыскал свое каноэ, столкнул его в воду и знаком пригласил Станиславу сесть.
Несколько быстрых гребков коротким веслом вынесли легкую лодку на середину потока.
По обоим берегам реки недвижно стоял густой лес. Подножия деревьев тонули в тумане. Серая влажная пелена заволакивала дали. По течению тянулись белесые призрачные полосы. Огромная тишина стояла над миром. Широкая лопасть весла погружалась в воду без шума и так же бесшумно поднималась над бортом.
Когда на излучинах каноэ прижимало к берегу, Станислава видела, как темная полоса у воды превращалась в кусты, тесно переплетенные ветвями, и ей казалось, что она различает тропинки, протоптанные козами и лосями к водопоям. Иногда она слышала вскрик проснувшейся птицы, какое-то тяжелое шевеление в чаще, какие-то вздохи, но каноэ проносилось мимо, берег отступал, и кусты опять сливались в темную волнистую полосу.
Прошло около часа. Позади осталось несколько поворотов и порог из больших острых камней, между которыми кипела пена. Русло реки сжалось, превратилось в ущелье, деревья карабкались на кручи где-то высоко над головой, их совсем не было видно в сгустившемся тумане. Темнота нарастала, будто на землю опять возвращалась ночь. Станислава чувствовала влажное дыхание близких каменных стен, вода клокотала около них, над головой слабо брезжила узкая полоска туманного света. И вдруг каменные стены стремительно разошлись в стороны, будто отброшенные неслышным толчком, и глаза сами собой закрылись от света, хлынувшего в них.