Тень Аламута

Неудивительно, что князь Боэмунд отличался склочным характером. Когда сир Бертран объявил, что предстоят три аудиенции подряд, юноша принялся вздыхать и жаловаться, как старуха.

– Ах, я не могу, сир Бертран! У меня болит голова.

– Выпейте доброго овернского винца, князь. Ваш отец всегда лечил им раны, и посмотрите, каким он стал.

– У меня темнеет в глазах!

– Я прикажу зажечь больше светильников, мессир.

– Но эти посетители! Слышать их не могу.

– Вот прекрасный воск, мессир. Заткните уши.

Коннетабль был непоколебим. Нытье юного князя разбивалось о его спокойствие, как волны о скалу. Кончилось тем, что Боэмунд, весь извертевшись, уселся на трон. При взгляде на это кислое лицо становилось ясно: добра от мальчишки не жди. Не затем он здесь сидит.

– Посланец графа Жослена де Куртене, сир Алексей! – объявил слуга.

– Пусть войдет, – кивнул Бертран. Он стоял за троном князя в некотором отдалении. Каждый, кто входил в тронный зал, сразу видел, кто здесь главный. Это бесило Боэмунда сильнее всего.

– Пусть вбежит, – буркнул он. – Или вползет. Клянусь Иисусом!

Двери распахнулись. Прием ожидался неофициальный, поэтому ни фанфар, ни герольдов не полагалось. Румиец вошел весь напряженный, словно закованный в незримую сталь. Он поклонился князю, но, скомкав поклон, встал и отошел в сторону.

Посетитель и князь друг друга стоили.

– Говорите, сир, да побыстрее, – приказал Боэмунд, даже не стараясь быть любезным. – При взгляде на вас у меня начинаются колики в животе.

– Как пожелаете, мессир. Буду быстр и краток. Граф Жослен хочет, чтобы вы вышли со своими войсками ему на подмогу, мессир. Он готовится, вернее, готовился атаковать Манбидж.

– Так-так, – вместо князя ответил сир Бертран. – И когда же это случилось?

– В позапрошлом месяце, сир, – румиец насмешливо смотрел на коннетабля. – Уж прошу извинить. Непредвиденные обстоятельства задержали меня.

Какие такие обстоятельства могли растянуть больше чем на месяц недельный путь, осталось на совести Алексея. Бертран продолжал допрос:

– А чем же его сиятельству глянулся Манбидж? Все мы знаем, что граф взял на себя обет освободить короля Балдуина.

– Так-то так, да граф великий затейник. Читайте послание, сир. Там всё сказано.

Отдавая письмо, Алексей намеренно уронил его. Бертран наблюдал за выходками румийца с затаенным восторгом.

– Хм… – заявил он, пробежав глазами строчки послания. – Двенадцать тысяч безантов, пять тысяч рыцарей… Взгляните, государь, – коннетабль протянул письмо князю, – думаю, мы вполне потянем эти условия. Если вовремя оттянуть на себя войска Балака, то путь на Халеб останется открытым. Жослен сможет атаковать город, и его обет окажется исполненным.

Боэмунд с ходу ворвался в расставленные силки:

– Ага, а мы, значит, на побегушках? Что за безумные слова я слышу, сир Бертран! И потом все скажут: «Жослен освободил короля! Слава Кутерьме!» А я опять с носом.

Он повернулся к румийцу и объявил:

– Убирайтесь, сир, к своему Жослену! Не будет никаких войск. И передайте графу, чтобы в следующий раз он приезжал с посольством сам. – Румиец поклонился:

– Благодарю, государь. Это всё, что я хотел услышать.

Чопорно и важно, с прямой спиной, Алексей покинул зал. Боэмунд всё не мог успокоиться:

– Смотрите на него, каналью! Ведь правда же, сударь?! Княжество Антиохийское достаточно велико и могущественно. Еще мы будем идти на поводу у этого выскочки!

– Мы не будем идти ни у кого на поводу, сир. Тут вы правы. Но вы только что нажили себе злейшего врага.

– Румийца?

– Нет, Жослена.

– Ах, оставьте, сударь! Это он смертельно оскорбил меня, прислав шута. Кто у нас следующий на очереди?

– Принцесса Мелисанда, государь.

Бертран мысленно потер руки. В его воображении Сирия представлялась огромным столом, на котором горели три светильника. Манбидж, Халеб и Тир. Его стараниями светильник Манбиджа только что погас. Остались еще два.

При виде Мелисанды заготовленная заранее снисходительная улыбочка Боэмунда угасла. Девушка поражала и ослепляла. Ее блио переливалось бирюзой, огни светильников дрожали в темном золоте украшений. Пересекая лучи света, падающего с витражей, принцесса двигалась с царственным величием. Гуго де Пейн и Аршамбо за ее спиной выглядели воплощением невозмутимости. Разбойного храмовника даже удалось уговорить побриться, вымыть голову и причесаться.

– Приветствую вас, государь! – поклонилась Мелисанда. – Благословение вашему княжеству и этому городу. Я пробыла здесь два дня, но успела в него влюбиться.

Князь не нашелся что ответить, набычился и приоткрыл рот. Коннетабль прекрасно знал этот жест: трех лет от роду Боэмунд точно так же отклячивал губу, собираясь заплакать. Обычно это происходило, когда он видел нечто, поразившее его до глубины души. Деревянную лошадку, яркий платок армянской княжны, великолепный торт – произведение кондитерского искусства.

– Э-э, сударыня, – промямлил он. – Весьма… я… да…

Мелисанда достаточно общалась с веснушчатым оруженосцем и его сверстниками, чтобы понимать, как себя вести. Шестнадцать лет для мальчишки – это особенный возраст. Он требует тонкого обхождения.

– Скромность не позволяет вам согласиться, да? Мессир, я вам завидую. Наверное, это самый красивый город, что я видела в жизни. Как вы должно быть счастливы править им!

Юноша наконец пришел в себя.

– Два дня, да? – выдавил он из себя. – Вы, наверное, почти ничего не видели. Я прожил здесь всю жизнь и мог бы многое порассказать… Ваше Высочество, – добавил он, спохватившись.

– Правда?! О мессир! Как жаль, что это невозможно. Я далека от дел иерусалимских, но, когда отец жил дома, его постоянно осаждали с разными нуждами. Вы правите такой огромной страной… Нет-нет! У вас не нашлось бы времени.

Боэмунда раздирали противоречивые желания. Отправиться в город с красивой девчонкой или же надеть маску отягощенного заботами правителя? Он выбрал второе.

– О да, сударыня, – старчески сморщилось его лицо. – Сплошные дела… До вас тут было посольство от одного графа. И потом еще будут. Господин де Бюр – вы его знаете, наверное. Он тоже из Иерусалима. И представьте, все желают одного: войск и денег. Как я устал!

«Что за олух!» – не сговариваясь, подумали Бертран, Мелисанда и магистр. Что касается Аршамбо, он ни о чем не думал. Все его силы уходили на то, чтобы не рассмеяться.

– Да и других дел хватает, – продолжал между тем Боэмунд. – То, бывает, копье в руки – и на стены, турок резать. А то пираты высадятся. Знаете ли вы, каково это – с копьем наперевес, на своем верном коне мчаться навстречу сарацинской лаве?

– Сударь, – вмешался коннетабль, – вы так до сих пор не спросили у дамы, в чем суть ее просьбы. Боюсь, она заскучает.

За изысканной вежливостью фразы князь не разглядел насмешки. Зато ее прекрасно распознала Мелисанда.

– Сударь, – в тон коннетаблю сказала она, – разговор с князем мне очень интересен. Или же вы хотите побыстрее спровадить нас?

– Нет. О нет, сударыня.

Боэмунд не упустил возможности уколоть советника:

– Вы слишком много говорите, сир Бертран, в этом ваша беда. Берите пример со спутников госпожи. Вот немногословность, присущая благородным рыцарям! Кстати, сударыня, вы так и не представили их.

– Сир Гуго де Пейн, магистр ордена Храма. Сир Аршамбо де Сент-Аман, рыцарь ордена Храма.

– Храмовники, – фыркнул коннетабль. – Эти взбалмошные безумцы. Их выходки стали притчей во языцех по всему Леванту.

В лице де Пейна не дрогнула ни одна жилка. Зато Аршамбо сдерживаться не стал.

– Вы забываетесь, сир! – гневно бросил он коннетаблю. – Вы оскорбляете нас перед лицом своего сюзерена, зная, что мы скованы этикетом. Вы так уверены, что мы не дернем вас за нос и не отвесим хорошего пинка?

– Это… это вы забываетесь! – Лицо сира Бертрана побурело. – Вы… перед кем… Государь!

Он выбежал вперед и оглянулся на князя. В глазах мальчишки не было ни искры сочувствия. Идея ухватить коннетабля за нос его восхищала.