Страница 89 из 143
Четвёрка снова зашлась в приступе хохота, на этот раз - довольно продолжительном.
- Да не дёргайся ты! - Отсмеявшись, Фюрер подошёл к Лихо вплотную. - Басмач у нас мастер узлы вязать, у него ещё никто не выскальзывал. А вот расслабиться - советую. Удовольствие получать всё же придётся... Мы, ребята незамысловатые, хотя и людоеды. Человечинку уважаем. Едим, жрём, наворачиваем за обе щёки, трескаем, хомячим. Одним словом - потребляем в своё удовольствие. Хотя мы много чего кушаем, но вот предпочтение отдаётся тому мясцу, которое умеет складывать два и два, и обычно норовит доказать нам - что от него, у нас непременно случится несварение желудка. Чего - как-то не случалось: вот такое расхождение теории и практики... Но и с женщинами во всех смыслах общаться не брезгуем, мужское начало требует.
Он начал расстёгивать на блондинке штаны, насвистываю какую-то мелодию, и с ублюдочной насмешечкой, глядя ей прямо в лицо.
- Басмач - полезный член общества. - Дополнительно сообщил он, стягивая штаны вниз, и развязывая одну верёвку. - Привязывает каждую ногу - по отдельности. Удобно. Одну отвязал, и пользуйся без проблем. Вот сейчас ты и поймёшь все превосходства этого метода. Ах, как я тебя трахать буду, ты даже не представляешь... Сука, мразь!
Он яростно ударил Лихо по щекам, наотмашь, со всей силы. Добродушный балагур куда-то пропал, и вместо него появилась опасная тварь, наслаждающаяся своей властью над беспомощной жертвой.
Ударил ещё раз, и ещё. Голова блондинки моталась из стороны в сторону, на её кресте не имелось никаких зажимов, вроде того, в котором находилась голова Книжника. Кровь из разбитого носа закапала на грязный пол, покрытый: как только сейчас заметил очкарик - тёмными разводами, похожими на высохшую кровь. И, учитывая признание Фюрера - озвучившего свои пищевые пристрастия: ею и являвшейся.
Сзади кто-то яростно замычал, скорее всего Шатун, но желанного звука ломающегося креста, очкарик так и не услышал. Громила был очень силён, но он не был суперменом, способным сделать что-то, выходящее за рамки его возможностей. Оставалось только покориться судьбе, и ждать, что же будет дальше. Хотя почти стопроцентный расклад, уже был обрисован: и надеяться на чудо...
Сзади, со стороны входа в помещение, раздался высокий крик, наполненный непередаваемым ужасом, как будто с кого-то заживо сдирали кожу, при этом опаляя освобождённые от неё места - сильной струёй огня! Фюрер замер в нелепой позе, с наполовину снятыми штанами. Остальные быстро переглянулись, на их физиономиях было отображено самое натуральное недоумение, пока ещё не успевшее смениться страхом. Вертел с "тусклым" Басмачом, бросились ко входу; долговязый на ходу начал вытаскивать торчащий сзади за поясом "Глок".
В ноздри Книжника резко ударил какой-то незнакомый запах, пряный, устойчивый. Первый крик поперхнулся, заткнулся: сопровождаясь каким-то непонятным, влажным треском. Словно вопящему, с размаха вбили в глотку затычку: самую малость - превосходящую размеры ротового отверстия. Запах усиливался, становясь почти невыносимым, резким...
Очкарик замер, боясь пошевелиться. Сзади, одновременно заорали в два голоса, и Книжник с самыми смешанными чувствами, узнал в них голоса Вертела и Басмача. Фюрер, выставив вперёд ладони, и уронив штаны на пол, попятился. Упал, запутавшись в одежде и, пополз к дальней стене, отчаянно подвывая. Опасная тварь исчезла, и на его лице теперь красовалось выражение, которое бывает у человека, узревшего нечто, выходящее за пределы его понимания. И, с небрежно наляпанной на этом самом явлении - бирочкой "Скорая Смерть". Страшная смерть. Одна штанина сползла напрочь, и брюки волочились за ним, таким же комичным элементом, нисколечко не соответствующим назревающей ситуации.
Самсон тоже заорал, и бросился бежать куда-то вбок, сломя голову, заполошно размахивая руками. За спиной Книжника, послышался выворачивающий желудок наизнанку, звук. Как будто Басмача с Вертелом, давили, тонким слоем размазывая по бетонному полу помещения. Их крики тоже смолкли, с тем же характерным треском, зато заверещал пузан, пропавший из поля зрения очкарика.
Фюрер пока был целёхонек, он полз как можно быстрее, стараясь разорвать расстояние с чем-то, пока ещё невидимым Книжнику, но жутко напугавшим людоеда. Дополз до стенки, и с расширившимися от ужаса глазами, пополз вдоль неё, в самый дальний угол.
Книжник дышал через раз, страстно желая оказаться подальше отсюда, или хотя бы слиться воедино с крестом, к которому он был привязан. Естественно, ни первого, ни второго - не получалось, по причине сугубой материальности этого мира, в котором не было места волшебству, и прочим сопутствующим дисциплинам.
Через несколько секунд, крепыш, забившийся в угол; взвыл нечеловеческим голосом. Очкарик, неотрывно наблюдающий за всем происходящим, заметил еле видное колебание воздуха, принявшего какие-то невнятные очертания, приближающееся к Фюреру. Безусловно, у воздуха не может быть очертаний, а для колебания - не ощущаемого кожей, а глазом: в помещении была недостаточно высокая температура. Но к замеченному явлению, подходило именно такое определение, и ничего другого в голову Книжника не лезло, хоть ты тресни... А может быть, это просто был оптический обман, вследствие перекошенных на носу очков, и всего пережитого в последние несколько минут. Но он мог поклясться, что уловил что-то прозрачно-расплывчатое, скользнувшее в сторону ошалевшего от ужаса крепыша. И тут же возник закономерный вопрос, каким-то чудом пробившийся, сквозь заволакивающий мозг - безотчётный, панический страх.
Почему не он следующий? Ведь на пути к Фюреру, прежде всего, оказался именно он. И Лихо. Но они пока что оставались в живых.
Фюрер тоненько, затравленно взвизгнул, Книжнику было заметно даже с разделявшего их расстояния, что взгляд у крепыша был поплывший, потерявший всё разумное.
Через несколько мгновений, раззявленный в визге рот Фюрера, покрылся сеточкой кровоточащих трещин, убегающих от губ - к носу, щекам, подбородку. Ещё через очень недолгий промежуток времени, за который сердце успевает стукнуть ровно один раз - вся кожа на лице крепыша, лопнула с тем самым треском, обнажив голое мясо.
Одежда на теле людоеда - исчезала, словно её щедро окатили кислотой, растворялась прямо на глазах. Грудь, живот, пах, ноги - всё покрывалось паутиной трещин, кровь брызгала из них фонтанчиками, как будто внутри тела создалось изрядное давление, выталкивающее ярко-красную жидкость наружу. На полу мелко трепыхалось нечто, уже нисколько не походившее на человека - окровавленный кусман плоти, биомасса...
А потом, раздался тот самый, тошнотворный звук. Людоеда вмяло в пол и, стало расплющивать, превращая в багровую слизь; неравномерным, широким мазком, распределяемую по поверхности. Не осталось ни костей, ни кусочков плоти - только слизь, кашица, багровая субстанция. Пока ещё тёплая, влажная, и, как снова померещилось Книжнику - шевелящаяся...
Пряный запах назойливо бил по обонянию, в голове начинало мутиться. Несмотря на всю непереносимость увиденного, от которого любой желудок давно выбросил из себя содержимое, Книжник не испытывал желания проблеваться. Все остальные, более жуткие ощущения, намертво заглушили эту естественную реакцию человеческого организма. Да, и куда травить-то? Со ртом, плотно забитым куском материи? Очкарик старательно дышал через нос, понимая, что его черед может прийти в любой момент. Но отчаянно цеплялся за жизнь, надеясь. Надеясь неизвестно на что...
Над тем, что ещё с полминуты назад, было людоедом, по кличке Фюрер - вдруг медленно начал вспухать, наливаясь ярко-алым свечением, что-то, напоминающее круглый купол, диаметром метров в пять-шесть: проявляясь из воздуха, из ниоткуда. Книжник вдруг испугался, что край "купола" достанет до них, и случится что-то непоправимое. Но явление, достигнув высоты примерно в полметра, начало подрагивать, и его основание, стало как бы "скатываться" кверху: исчезать, пропадать из виду...