Опаловый кулон

Повернутое к ней в профиль лицо Брода было серьезно.

— Они-то ладят, но здесь есть нечто другое. Ты будешь поражена, но отец сильно увлекся ею. — И, кажется, я тоже, подумал он про себя.

— Что? — От изумления у Элли сорвался голос. Да разве папа мог увлечься женщиной? Неприятно это говорить, но я думала, что он вообще стал неприязненно относиться к женщинам после того, как ушла мама.

— Женщины у него были, ты же знаешь. — Брод искоса взглянул на нее.

— Верно, но он так и не женился ни на одной из них.

— Мне кажется, он всерьез подумывал о Ребекке.

Она очень красива. Как раз той красотой, которая ему нравилась. Холодноватая, сдержанная, аристократическая. Женщина, которую легко представить в роли его жены.

— Ради всего святого. — Элли повернула голову, всматриваясь в лицо брата. — Я думала, она моего возраста или около того.

— Элли, ты наверняка слышала о богатых мужчинах, которые женились на женщинах намного моложе, чем они сами.

— Но Фи ни словом не обмолвилась об этом! Боже! Отец хотел снова жениться. А теперь он мертв!

— Фи не верит этому. Я и сам не стал бы будоражить тебя, но кто-нибудь на похоронах обязательно поделился бы с тобой своими домыслами. Такова уж человеческая натура. Видишь ли, отец настоял, чтобы на балу Ребекка надела «Кулон Сесилии».

— Брод! В таком случае вполне возможно, что она просто авантюристка. Она ведь наверняка знала…

Его красиво очерченные губы плотно сжались.

— Я не вполне в этом уверен. Ребекка утверждает, что он не сказал ей. Фи не сомневается, что она не лжет.

— А ты? Почему сомневаешься ты?

Брод поднес руку к виску.

— Никак не могу от этого отделаться. Может, все дело во мне самом. Она сняла его еще до окончания бала. Я сам запер его в сейф.

— Тогда можно предположить, что Ребекка была еще одной папиной жертвой. Может, он это устроил специально? Чтобы все ее заметили? — предположила Элли.

— Поговори с ней, — попросил Брод.

— Ты говоришь так, будто ответ очень важен для тебя. — Элли чувствовала, что Ребекка Хант произвела сильное впечатление не только на ее отца, но и на Брода.

Они сидели вчетвером в конце длинного обеденного стола из красного дерева, ели без аппетита, иногда перебрасываясь отрывочными фразами. Даже Фи, всегда оживленная, была подавлена внезапной трагедией. Элли после всего услышанного не знала, чего ожидать от Ребекки Хант. Та не присутствовала при ее встрече с родными, так что знакомство состоялось только за ужином.

Теперь Элли наблюдала за этой молодой женщиной, сидевшей рядом с Фи. Как и говорил Брод, она была красива. Темно-фиолетовое платье прямого покроя лишь слегка намечало фигуру. В свете люстры блестели гладкие темные волосы и светилась нежная белая кожа. Она была миниатюрна — на несколько дюймов ниже Элли, рост которой был пять футов семь дюймов, — но держалась с такой элегантностью, что казалась выше. Самое потрясающее в ней, думала Элли, — это ее глаза. Всякий раз, когда Ребекка поднимала голову и на них падал свет, они сверкали подобно алмазам. У нее было хорошее рукопожатие, приятный голос и бесспорно изысканные манеры. Говорила она немного и именно то, что нужно.

Нет, на взгляд Элли, Ребекка Хант не производила впечатления авантюристки или охотницы за положением в обществе. В то же время вполне можно было представить себе, что отец увлекся ею. Она производила впечатление очень способной молодой женщины, скрывающей множество ран за холодноватой сдержанностью. После всего пережитого ею в детстве и отрочестве Элли интуитивно чувствовала чужую боль.

На протяжении вечера Элли заметила напряженность между Ребеккой и братом, их многозначительные взгляды, которые они бросали друг на друга. Эта напряженность достигла пика около половины десятого, когда Ребекка грациозно встала из-за стола.

— Я должна дать вам возможность поговорить без посторонних, — сказала она с необыкновенно милой, чуть печальной улыбкой. — Я знаю, что вам это просто необходимо. Очень рада, что наконец познакомилась с вами, Элли. Я слышала о вас столько хорошего! Теперь я с еще большим удовольствием буду смотреть ваше шоу. Спокойной ночи, Фи. Я очень ценю ваше любезное приглашение остаться, но полагаю, что мне лучше вернуться в Сидней после… после похорон. Я уверена, кто-нибудь не откажется меня подбросить.

— Мы так не договаривались, — возразил Брод, пристально глядя на нее. — Я думал, мы это уже обсуждали, Ребекка.

— Да, обсуждали. Но ведь приезжает Франческа.

Элли остается. Я вам не нужна. Фи, биографию мы можем отложить до лучших времен, когда вы будете готовы снова начать. — Напряженное выражение ее лица говорило о том, как ей тяжело.

— Но, моя дорогая, я вовсе не хочу, — запротестовала Фи, отбрасывая в сторону свою чудесную шелковую шаль с длинной бахромой, — чтобы вы переживали эту… печаль в одиночестве. Вы испытали ужасное потрясение. Наши жизни переплелись. А работа над биографией — это своего рода лечение.

Мы еще не говорили о моем детстве. Стюарт был жив, и… — Она вскинула руки театральным жестом.

— Боже мой, Фи, уж не собираешься ли ты во всем признаться теперь, когда его нет? — спросил Брод, слегка усмехнувшись.

— А что плохого в том, чтобы сказать правду? Вы не представляете, как Стюарт издевался надо мной, когда мы были детьми. Он был ужасный враль и все время жутко подставлял меня. Все на меня сваливал.

— Не исключено, что ты этого заслуживала, сказала Элли таким же иронически любовным тоном, каким разговаривал с теткой и Брод. — Пожалуйста, не уезжайте из-за меня, Ребекка. Я уже вижу, что мы прекрасно поладим. А Фран — милое существо. Мы обе, Фи и я, хотим, чтобы вы с ней познакомились. И вы ведь слышали, что сказала Фи.

Она хочет продолжать работу над книгой.

Ребекка, казалось, была растрогана, но настаивала на своем.

— Вы очень добры, но я действительно думаю, что, ..

— Ребекка, я, пожалуй, провожу вас до вашей комнаты, — вмешался Брод, поднимаясь во весь свой внушительный рост, — а по дороге буду вас уговаривать.

— Правильно, Брод, — сказала Фи. — Ребекке на самом деле не к кому ехать'. Она мне говорила. И речь не о доброте, Ребекка. Мы и вправду хотим, чтобы вы остались. Вы нужны нам.

— Что там у Ребекки с Бродом? — озабоченно спросила Элли тетку, когда те двое вышли из комнаты. — Не нужно быть экстрасенсом, чтобы уловить эти флюиды.

— Честно говоря, дорогая, я думаю, что Брод сопротивляется своему влечению к ней. Мне кажется, он испытывает адские муки из-за отца и из-за того, что тот утверждал, будто Ребекка все знала о «Кулоне Сесилии».

Элли не сводила с тетки глаз.

— Ты этому не веришь?

— Милая, не хочется так говорить, но я-то знаю, каким лгуном был твой дорогой отец.

— Теперь он обрел покой, — вздохнула Элли.

— Вот был бы ужас, если бы он не обрел его, отозвалась Фи.

Они оба шли молча, пока не оказались в коридоре второго этажа. Но даже там разговор велся вполголоса, хотя и с яростными интонациями.

— А вы, оказывается, просто трусишка: дождались, пока Фи и Элли обеспечили вам прикрытие, набросился на нее Брод. На самом деле ему хотелось прикоснуться к ней, успокоить.

Бледное лицо Ребекки вспыхнуло гневным румянцем.

— Вам-то я зачем нужна здесь, Брод? Чтобы и дальше терзать меня?

Его худощавое лицо напряглось.

— Ничего подобного мне в голову не приходило.

Кроме того, вы, похоже, сами себя наказываете. Что вам даст ваше бегство отсюда?

Ребекка глубоко вздохнула.

— Черт возьми, я не бегу. Я просто не хочу мешать.

Брод не выдержал и взорвался:

— Чтоб мне сгореть, вот здорово! Вы здесь переворачиваете с ног на голову все и всех, меня в том числе, а теперь желаете убраться отсюда первым же самолетом, который возьмет вас!

— Разве это не то, чего хотите вы? — Она смотрела на него снизу вверх, страшась его силы, его притягательности. Ей ни к чему такое нарушение всей ее упорядоченной жизни.