Тьма сгущается

Аушра показала ему язык:

— Ты думаешь, что обсуждать ее у тебя за спиной приличней?

— Лучше бы вы ее вовсе не обсуждали! — возмутился Талсу. — Мною в армии уже накомандовались, спасибо — дома только кормят лучше.

— До недавних пор дома тоже кормили несытно, — парировала упрямая Аушра. — А почему стало лучше? Из-за Гайлисы, вот почему!

Если бы родные продолжали и дальше поддразнивать юношу, тот, наверное, возненавидел бы прекрасную бакалейщицу — ровно до того, впрочем, мгновения, как та в очередной раз заглядывала в портновскую лавку. После этого все обиды рассеивались, как туман над горами Братяну. Так и вышло на следующее утро. Гайлиса заглянула, когда Талсу раскраивал плащ для альгарвейского офицера.

— Привет, — бросила она. — Как ты себя чувствуешь?

— Неплохо, — отозвался юноша, неопределенно махнув рукой. — Уже лучше.

«Если повторять эти слова часто, — подумал он, — возможно, я в это поверю».

— Хорошо, — отозвалась Гайлиса. — Рада слышать. А те альгарвейцы не возвращались… с тех пор, как с тобой случилась беда.

— Рад слышать, — пробормотал Талсу. — Будем надеяться, что их отправили в Ункерлант воевать… или, того лучше, на Землю обитателей льдов.

Отец состроил унылую мину.

— Если верить газетам, они побеждают и там, и сям. Побеждают, даже если верить четверти того, что пишут в газетах.

Траку полез в ящик, побренчал там чем-то, захлопнул крышку, залез в другой и в конце концов проворчал:

— Забыл, должно быть, клятую штуковину наверху. Сейчас вернусь.

И он ушел, оставив сына с Гайлисой наедине. Талсу был совершенно убежден, что отец сделал это нарочно. Гайлиса, судя по тому, как она улыбалась — тоже.

— Славный человек твой отец, — заметила она, чем, с точки зрения Талсу, только подтвердила, что плохо знакома со старым портным.

Юноша рассмеялся. Гайлиса вопросительно подняла бровь.

— По мне, — заметил Талсу, — нам было вместе веселей, когда ты передо мной задирала нос. Если ты и дальше будешь на меня смотреть с открытым ртом, я, не приведи силы небесные, еще загоржусь — и чем это кончится?

— Да нашей Скрундой и кончится, — ответила Гайлиса. — Очень трудно задирать перед тобой нос после того, что ты сделал, понимаешь? Ты мне и раньше нравился, но теперь…

Она осеклась и густо покраснела.

Талсу хотел ответить, но у него вдруг закололо в боку. Он схватился за бок и невольно застонал.

— Это хорошо, что я тебе показался, но я не слишком рад, что вот так вышло, — если ты понимаешь.

— Конечно, понимаю! — возмутилась Гайлиса. — Я думала, ты у меня на глазах кровью изойдешь!

— Я тоже, — признался Талсу. — Спасибо, что привела помощь вовремя.

— Не за что.

Девушка шагнула к нему, обняла и поцеловала.

— Мне больше нравится так, чем задирать перед тобой нос. А тебе?

— Мне тоже нравится, — ответил Талсу. — Попробуем еще раз, для верности.

Они попробовали. Потом еще раз. Когда Траку спустился по лестнице в мастерскую, молодые его даже не заметили. Старый портной хмыкнул себе под нос и тихонько вернулся на второй этаж.

После тесной долины, где лежал Кунхедьеш, бескрайние просторы западного Ункерланта действовали на Иштвана особенно угнетающе. Казалось, что тайга — море сосен, елей и пихт — покрывает половину мира.

— Мы добрых полгода воевали, чтобы одолеть горы, — промолвил сержант, не отводя глаз от таежного простора, — а теперь придется воевать, чтобы одолеть вот это ?! Да мы за год не управимся!

Если не больше. Похоже, в этом лесу может затеряться что угодно, включая действующую армию Дьёндьёша.

— Все не так страшно, сержант. — Капитан Тивадар вытащил из кожаного футляра карту и указал на петляющие по зеленому простору алые линии. — Видишь? В этой глуши немало дорог.

— Так точно, сударь, — отозвался Иштван.

Поспорить он не мог: негоже сыну деревенского сапожника в сержантском чине спорить с родовитым офицером.

— На что готовы поспорить, сударь, что парни Свеммеля будут драться за каждый перекресток?

— Если б воевать было легко, мы бы давно управились, — ответил Тивадар. Он указал куда-то вперед, потом снова уткнулся в карту и довольно хмыкнул. — Видишь? Вот по этому тракту мы движемся.

— Так точно, сударь, — повторил Иштван.

Пресловутый тракт даже в родной долине, где сержант только что отгулял отпуск, едва назвали бы проселком. Дорога была узкая, извилистая, разъезженная и грязная. Она ныряла в лес так решительно, словно вовсе не собиралась выходить из чащи на другом ее краю — если у этого леса вообще имелся противоположный край.

— Тогда вперед! — распорядился Тивадар. — Здесь прекрасные строевые леса, одни из лучших в мире. Если мы сможем отыскать становую жилу через горы, они озолотят Дьёндьёш.

Если в здешних забытых звездами краях имелись становые жилы, ункеры давно повырубили бы леса и озолотились сами — во всяком случае, так считал Иштван. А раз этого не случилось, значит, и становых жил тут раз, два и обчелся… или же здесь, на краю света, они остались неразведанными. Впрочем, Тивадар уже получил приказ и отдал команду сержанту.

Иштван обернулся ко своему взводу и гаркнул:

— Вперед! В лес! Вышвырнем отсюда проклятых ункерлантцев!

— Есть! — хором откликнулись солдаты.

То были истинные бойцы, прирожденные воины. Они исполнят приказ. Даже очкастый капрал Кун, тощий язвительный всезнайка, вместе со всеми крикнул «Есть!», шагнув к опушке.

— А может, — задумчиво предположил Соньи, — там в лесу спрятаны ядрометы. Только и ждут, когда мы до опушки доберемся, чтобы накрыть залпом. — Он вздохнул. — Иначе как на собственной шкуре не узнаешь.

— Правду глаголешь, — с деланным смирением отозвался Иштван. — Ну да будем живы — не помрем. Пошевеливайтесь! — Он повысил голос вместе с остальными сержантами и офицерами. — Топайте, неуделки! Нам еще ункеров по всему лесу искать

Взвод шел по лугу к опушке. Трава казалась ослепительно зеленой, особенно яркой на фоне почти черной еловой хвои. Лютики и красный клевер расцветили луг; с цветка на цветок перелетали бабочки. Какой-то суслик, едва очнувшийся от зимней спячки, вылез из норы и возмущенно что-то стрекотал в адрес проходящих мимо солдат.