Страница 170 из 224
Время пощадило могилы супругов Вяземских. И сегодня на гранитном обелиске значится:
Незадолго до своей кончины, там же, в Баден-Бадене, В. Ф. Вяземская, беседуя с В. И. Немировичем-Данченко, несколько раз подряд при встрече не ответила на поклоны какого-то пожилого господина лет 75-ти. На недоуменный вопрос собеседника, кто этот господин, с которым она не желает раскланиваться, Вера Федоровна ответила, что это — Дантес.
Судьбе было угодно, чтобы в год 50-летия со дня гибели Александра Сергеевича в его бывшей квартире в доме Волконских после семьи Демидовых в 1884 г. поселилась великосветская знакомая Пушкиных, падчерица А. X. Бенкендорфа, 75-летняя княгиня Елена Павловна Кочубей, урожденная Бибикова, которая в свое время добивалась снисхождения для Дантеса. Накануне скорбной даты повышенное внимание к этому дому создавало определенное беспокойство для проживавших в нем господ. О тревогах м княгини Кочубей в эти дни сохранилась примечательная запись в дневни-жЭШ ке сенатора и дипломата графа Владимира Николаевича Ламздорфа[216]:
«28 января 1887 года.
Вчера… за ужином… у великого князя Игнатьев (министр внутренних дел. — Авт.) похвалялся, что очень напугал старую княгиню Кочубей, занимавшую квартиру на Мойке, в доме Волконских, в которой 50 лет тому назад умер Пушкин; он уверил ее, что завтра перед ее окнами будут произведены демонстрации, тем более, что в час кончины нашего знаменитого поэта будет отслужена панихида в церкви Конюшенного ведомства, где было совершено отпевание… Напуганная обер-гофмейстерина хотела писать обер-полицмейстеру ген. Грессеру и просить у него защиты. Мне кажется, что ей следовало бы отслужить панихиду в той комнате, где скончался Пушкин. На доме прибита мраморная доска с роковым числом „29 января 1837 г.“ Очень меня удивляет и то, что назначенный на завтра при дворе бал… не отменен; это значит весьма мало считаться с национальным трауром, а ведь мы в России»{1081}.
Любое напоминание о тех событиях для княгини Кочубей было крайне неприятным. Вскоре она покинула эту квартиру и поселилась в доме на Миллионной. 15 февраля 1888 года княгиня скончалась.
Следует заметить, что по иронии судьбы памятный дом княгини Волконской на Мойке, где перестало биться сердце Поэта, еще долгие годы будет связан не только с его светлым именем, но и с другим, тоже знаковым именем — жандарма А. X. Бенкендорфа.
Как известно, в первую годовщину смерти Пушкина, в этом доме гремела свадьба дочери графа Бенкендорфа — Марии Александровны, и сына хозяйки дома — Григория Петровича. Затем внук Софьи Григорьевны — Петр Павлович Дурново (1835–?), женился на Марии Васильевне Кочубей, мать которой была той самой падчерицей Бенкендорфа, упомянутой выше, в первом браке жена, а затем вдова Эспера Александровича Белосельского-Белозерского. Позже племянник хозяйки дома, сын ее брата-декабриста Сергея Григорьевича Волконского, — Михаил Сергеевич Волконский, женился на внучке Бенкендорфа. И, наконец, в канун полувековой годовщины со дня гибели Пушкина падчерица Бенкендорфа негодует против установки памятной доски Поэту на доме Волконских.
Такой вот «праздник согласия и примирения» (или дьяволиаду — как угодно!) уготовила российская история этому для каждого просвещенного человека памятному месту, связанному с именем великого Пушкина…
В Конюшенной церкви Петербурга с раннего утра по инициативе старшего сына Поэта шли заупокойные службы. В час кончины — в 2 часа 45 минут пополудни — была отслужена особая панихида по Александру Сергеевичу.
В том же 1887 году произошло событие, о котором много лет спустя в газете «Раннее утро» автор статьи, некий JI. Б., сообщал в виде «письма из Парижа». Речь шла о выступлении на Пушкинском празднике известного коллекционера пушкинских реликвий А. Ф. Онегина (Отто). Автор этой статьи сообщал:
«Познакомился А. Ф. Онегин с Дантесом в 1887 г. Дряхлым стариком тот жил тогда в Париже совершенно уединенно, вдали от жизни и людей. До этого многие русские добивались встречи с ним, но он упорно отказывался от этого, и самому Онегину тоже стоило немало труда, прежде чем он добился от Дантеса согласия принять его… (Речь, естественно, зашла о дуэли с Пушкиным. — Авт.)
— Но как же это вы решились? — спросил его Онегин. <…> Но этот вопрос не смутил Дантеса.
— Мы же дрались на пистолетах, — ответил Дантес, — он мог убить меня.
— Но ведь Пушкин национальная гордость России! Как могла у вас подняться рука на него?
— Ведь и я пэр Франции, сенатор…
Да, он был потом сенатором… Его страна могла лишиться его сенаторских услуг!»{1082}.
В Пятигорском городском сквере был установлен первый памятник Лермонтову работы скульптора А. М. Опекушина (автора известного памятника Пушкину в Москве на Тверском). Сбор средств на этот бронзовый памятник начался в июле 1871 года и продолжался 18 лет. Позднее, в 1892 г., в Пензе был открыт второй памятник Лермонтову, а спустя четыре года, в июне 1896 г., и в Александровском сквере Петербурга (возле Адмиралтейства) установили бронзовый бюст поэта.
19-летний Петр Иванович Арапов, старший сын И. А. и А. П. Араповых, по окончании Пажеского корпуса «по экзамену произведен в корнеты в Кавалергардский Ея Величества Государыни Императрицы Марии Федоровны полк». Его младшему брату Андрею, по-домашнему — «Анди», вначале не повезло.
«После неудачного экзамена, Андрей Арапов вынужден был выйти из Пажеского корпуса в армию; мать ходатайствовала о немедленном прикомандировании его к Кавалергардскому полку <…>»{1083}.
А. П. Арапова обратилась с прошением к императору Александру III:
«Ваше Императорское Величество!
Дозвольте сокрушенному материнскому сердцу дерзновенно прибегнуть к неисчерпаемой благости Всемогущаго царя.
Зачисленный в год смерти отца моего Генерал-Адъютанта Ланского за заслуги деда в Пажеский Его Императорского Величества Корпус младший сын мой ныне оканчивает курс образования. — В течении девяти лет, поведение его было безукоризненно, выпускные экзамены по всем военным предметам, считающимися главными, он сдал хорошо и лишь в самом конце не выдержал по немецкой литературе и этим потерял три балла, лишающими его теперь выхода в Гвардию. Это роковое обстоятельство разрушает плод напряженных усилий многих лет, беспощадно разбивает надежды всей семьи. До самой последней минуты моей заветной мечтою было видеть и на нем как на старшем сыне мундир Кавалерградскаго Ея Императорскаго Величества Полка с которым тесно связаны семейные предания Араповых и Ланских. Из поколения в поколение отцы и деды верою и правдою служили там Царю и Отечеству. В мрачный день 14-го Декабря 1825 года генерал Депреродович указал Незабвенному Вашему Деду (Николаю I. — Авт.) на четырех братьев Ланских, одновременно служивших, как на опору полка, и Царское Благоволение на век пошло на отца моего и детей — следя шаг за шагом за воспитанием детей я внушала им ту беззаветную любовь и преданность Царю и Престолу, которая служила лучшей гордостью моей семьи и теперь что моему сыну оставалось только идти по твердой стези вслед за братом, безжалостная судьба отрывает его от всех нас, перекидывая в чужую среду.
216
Граф В. Н. Ламздорф (1844–1907) доводился внуком Матвею Ивановичу Ламздорфу (1745–1828), потомку вестфальского рода, который, как известно, с 1800 г. являлся воспитателем младших сыновей Павла I — великих князей Николая и Михаила.
Мария Ивановна Ламздорф, урожденная Бек (1839–1866), — была женой брата В. Н. Ламздорфа — Александра Николаевича (1835–1902). Она была 9-летним ребенком, когда ее мать, Мария Аркадьевна Бек, урожденная Столыпина, в 1848 г. вышла замуж за сына князя П. А. Вяземского — Павла Петровича. Таким образом, М. И. Ламздорф доводилась внучкой П. А. Вяземскому и была предметом его поздней любви. Старый князь тяжело переживал ее раннюю смерть на 27-м году жизни. В 1890 г. в Петербурге были опубликованы стихотворения князя П. А. Вяземского «Памяти М. И. Ламздорф».