Страница 32 из 39
— Однако, вид у вас неважный! — проговорил Холмс. — С такими силами вряд ли можно привести в исполнение свое обещание.
Карцев болезненно улыбнулся.
— Да, лишение свободы сильно-таки подействовало на меня, — ответил он. — Я и сам не ожидал…
Он вдруг насмешливо взглянул на Холмса и спросил:
— Неужели же вы так наивны, думая что я так и дам себя повесить?
— То есть?
— То есть, что я не буду искать средств к освобождению? Правда, в таком виде я не гожусь никуда, но… как только я поправлюсь, я займусь своим делом…
— В чем и желаю вам успеха, — улыбнулся Холмс.
— Благодарю вас, — серьезно ответил Карцев. — Как только я окажусь на свободе, я не замедлю известить вас об этом. А пока я подкрепляю свои силы самой питательной пищей.
С этими словами он взял с тарелки несколько кусочков сырого мяса, обмакнул их в соль и, не садясь, стал прожевывать.
— Верное средство обзавестись солитером, — произнес Холмс, глядя на него.
Шум крыльев, раздавшийся в это время, вдруг привлек наше внимание к решетке окна. Взглянув одновременно вверх, мы увидели огромного черного ворона, сидевшего на железе решетки.
Птица, видимо, не боявшаяся узников, преспокойно просунула голову внутрь камеры, поглядывая то на Карцева, то на нас.
— Послал Бог приятеля! — с улыбкой произнес Карцев, кивая на птицу. — Каждый день прилетает! Ишь, какой здоровый! Должно быть, хорошо ему живется на арестантских хлебах!.. Я с ним даже разговаривать научился.
Между тем, ворон вдруг вытянул шею и громко каркнул три раза.
Карцев взял с тарелки несколько кусочков мяса и подал их ворону, который выхватил их прямо из рук.
— А ну-ка, и я тебе покаркаю! — повеселев, проговорил Карцев.
С этими словами он закаркал так натурально, что, не присутствуй мы сами здесь, нам никогда не отличить бы его карканья от вороньего.
Услыхав ответное карканье, ворон натопорщился, спрыгнул на подоконник и, взмахнув крыльями, взвился вверх и скоро исчез из виду.
— Славная птица! Мы с ней дружим! — проговорил Карцев, глядя вслед улетавшему ворону.
— Но я посоветовал бы вам лечь в больницу, — перебил его Холмс.
Карцев пожал плечами, — Не стоит! Я болею не от пищи, а от сознания, что я не свободен. Ведь в больнице я буду таким же арестантом!..
Поговорив с ним еще немного, мы простились и вышли из камеры.
Выйдя из камеры Карцева, Холмс попросил провести нас в общую камеру.
Смотритель с готовностью исполнил его просьбу, и скоро мы очутились в просторной комнате, заставленной нарами, на которых группами и в одиночку сидели арестанты.
При нашем появлении шум стих и несколько десятков глаз впились в нас подозрительными взорами. Лишь один старик почти не обратил на нас никакого внимания.
Он стоял у окна и кормил голубей, буквально облепивших железную решетку.
— Что, дедушка, птицу кормишь? — обратился к нему ласково Холмс.
Старый арестант посмотрел на него.
— О Божьей птице и позаботиться не грех, — ответил он степенно. — Вот только воробьи все отнимают.
— И ворон небось тоже? — спросил, словно невзначай, Холмс.
— Какой ворон? — удивился старик.
— А тот, что к вашим решеткам все летает.
Арестант удивленно покачал головой.
— Эта дрянь к нам не летает! — произнес он строго. — Наш брат арестант не любит эту птицу. Только прилети она к нам, так мы бы ей показали Кузькину мать!
Холмс, улыбаясь, отошел от него.
Пройдя по всей камере, мы вышли в коридор и тут, простившись со смотрителем, покинули тюрьму.
Всю дорогу до дома Холмс шел молча, весь погруженный в раздумье.
Зная, что мой друг не любит несвоевременных расспросов, я тоже молчал.
Так дошли мы до дому.
Войдя в номер, Холмс скинул с себя пиджак и, сев в кресло, закурил сигару, попыхивая дымом, наполнившим скоро всю комнату.
Перебрасываясь пустячными фразами, мы скоротали день и, скромно поужинав в городском саду, в который вечером прошли послушать музыку, мирно заснули у себя в номере.
Когда на следующий день я проснулся, было уже около девяти часов утра.
Кровать Холмса была пуста, а чуть теплый самовар на столе показывал, что Холмс уже давно тихонько напился чаю и ушел из дому, находя излишним будить меня.
Я один позавтракал, погулял бесцельно по городу, затем зашел пообедать в ресторан «Большой Московской гостиницы» на Павловской улице и, возвратясь домой, принялся за чтение одной единственной местной октябристской[1] газетки, наполненной хроникой, объявлениями и агентскими телеграммами.
Часов около семи вечера пришел и Холмс.
Он был весел и насвистывал на ходу какой-то игривый мотив.
— Ну, что, дорогой Ватсон, вы, наверно, изрядно соскучились? — спросил он, снимая пальто и шляпу.
— Признаюсь, да, — ответил я. — Я думал, что с вами, по меньшей мере, случилось что-нибудь необыкновенное…
— И вы были совершенно правы! — весело воскликнул Холмс. — Положительно, этот Карцев выдающийся человек!
— А что?
— Нет, я просто удивляюсь тому, что человек с такими талантами пошел по такой дороге. Ведь направь он свои способности в хорошую сторону, из него вышел бы прекрасный делец, администратор, купец, даже циркач, ну, одним словом, все, что угодно. И на любом поприще он заработал бы крупную деньгу.
Я был положительно заинтригован.
— Вы, вероятно, открыли в нем еще один талант? — спросил я Холмса.
— Да. На этот раз я окончательно убедился в его замечательной способности дрессировать зверей и птиц, — ответил Холмс, заметно потешаясь моим любопытством. — Вы, конечно, не забыли его прекрасного экземпляра павиана, которого он так мастерски приучил душить людей и который задушил его дядю, чуть не задушив нас с вами?
— Еще бы не помнить это проклятое животное! — воскликнул я, содрогаясь при одном воспоминании той ночи, когда чуть не погиб Холмс.
— Ну, вот… А теперь как вы думаете: кто его помощник?
— Вот уж не знаю!
— Черный ворон!..
— Черный ворон? — воскликнул я удивленно. — Уж не тот ли самый, который прилетал к нему на решетку?
— Он самый и есть! — самодовольно произнес Холмс. — Я еще тогда заподозрил это, а сегодня лишь убедился в этом окончательно.
Заинтересованный словами Холмса, я стал просить его рассказать мне подробнее все то, что ему удалось открыть.
Кивнув головой в знак согласия, он докурил сигару и, усевшись поудобнее в кресле, начал.
— Я не могу себе до сих пор ясно представить плана побега, задуманного Карцевым. То, что он серьезно готовится к побегу или вообще к освобождению, это несомненно. Когда я увидел на его решетке откормленного черного ворона, я сразу же понял, что мясо, которое он покупает, якобы, для себя, на самом деле берется для ворона. В тот раз, когда мы были с вами у Карцева, ворон каркнул два раза и Карцев в ответ каркнул четыре раза. Я прекрасно знал, что арестанты терпеть не могут воронов, и мне сразу показалось странным, что ворон, птица обыкновенно очень осторожная и дикая, на этот раз является совершенно ручной. Однако, я решил проверить самого себя и посмотреть: не приручили ли действительно арестанты эту птицу? Вы слышали, Ватсон, что ответил мне старик, кормивший голубей? И вот, после его ответа мне стало ясно, что черный ворон прилетает специально к Карцеву. Птица сразу отыскала своего хозяина и проникла туда, куда не могли проникнуть его товарищи. Черный ворон Карцева выдрессирован великолепно и служит заключенному не только как поставщик необходимых предметов, но и как прекрасный сигнальщик.
— Это каким же образом? — удивился я.
— Я сегодня весь день наблюдал за ним, — продолжал Шерлок Холмс. — Выйдя отсюда около шести часов утра, я спрятался в одном из садиков, находящихся против окна той камеры тюрьмы, в которой сидит Карцев. Отсюда я мог незаметно наблюдать за окном, не рискуя быть открытым. Действительно, как я и ожидал, черный ворон около семи часов очутился на решетке. На этот раз он каркнул один раз и спрыгнул в камеру. Я подозреваю, что он принес ему что-то под крылом. Через несколько секунд ворон снова вскочил на решетку и Карцев каркнул из камеры два раза, после чего ворон взмахнул крыльями и улетел.
1
«Октябристами» называли сторонников «Союза 17 октября» (1905–15), крупной право-либеральной буржуазной партии, выступавшей за конституционную монархию в России (Прим. ред.).