Страница 40 из 123
* * *
Они вошли в дом и поднялись на второй этаж. Оставив Евгению Сергеевну в коридоре, военный скрылся за одной из дверей. Минут пять спустя он выглянул и поманил ее пальцем.
В просторном кабинете за массивным письменным столом сидел тоже военный с двумя шпалами в голубых петлицах. Над его головой в простенке висел портрет Дзержинского. Военный поднял голову, удивленно, как показалось Евгении Сергеевне, взглянул на нее, нахмурился и сказал:
— Прошу садиться. — И показал на стул. — Рассказывайте.
— Я не знаю, что рассказывать.
— Кто вы, откуда, как и зачем попали в Койву. В общем, все по порядку и лучше правду.
— Простите, — осмелилась Евгения Сергеевна, — а где я нахожусь?
Хозяин кабинета улыбнулся:
— Я старший уполномоченный НКВД. Моя фамилия— Фатеев.
— А я решила, что это райком комсомола.
— Райком на первом этаже. Слушаю вас.
— В паспорте и в «Трудовой книжке» все записано.
— Не все, не все. Например, когда вы выехали из Ленинграда?
— Второго июля.
— Сорок первого года, — уточнил уполномоченный. — А сейчас на дворе — год сорок второй. Возникает вопрос: где вы находились столько времени? Ни в паспорте, ни в «Трудовой книжке» нет никаких записей на этот счет…
— Но вы же знаете, что в деревне не прописывают. Я уже все объяснила в милиции.
— Милиция — это одно, а мы — другое. Почему не взяли справку из колхоза?
— Не догадалась, — ответила Евгения Сергеевна.
— Возможно, — кивнул уполномоченный. — А на основании чего мы должны вам верить? Кстати, как называется колхоз?
— «Большевик».
— Разумно. Колхозов с таким названием… Кто там председатель?
— Бурмаков Яков Филиппович.
— А деревня как называется?
— Серово.
Фатеев настороженно посмотрел на Евгению Сергеевну, и она догадалась, что он не верит ей. Ну да, они же никому не верят. Служба у них такая.
— Такой деревни в районе нет, — сказал Фатеев.
— Господи, — вздохнула Евгения Сергеевна. — Это другой район, Радловский!
— Соседи наши?.. — Фатеев чуть заметно кивнул второму военному, который сидел у двери. Тот тоже кивнул в ответ и вышел. — В паспорте у вас есть отметка, — продолжал Фатеев, — что до октября тридцать седьмого вы проживали в Ленинграде по одному адресу, а с октября — по другому. Вы можете не отвечать на мой вопрос, но лучше, если объясните, чем был вызван переезд.
Вот оно, подумала Евгения Сергеевна. Вот оно, начинается. Она подняла глаза, Фатеев смотрел на нее, и, кажется, смотрел благожелательно…
— Вы прекрасно знаете, чем был вызван переезд, — сказала она с вызовом.
— Разумеется, знаем. И поэтому лучше ничего не скрывать.
— Я и не скрываю. Вы просто раньше не спрашивали.
— О чем? — быстро спросил Фатеев.
— О муже. — Евгения Сергеевна пожала плечами, решив, что теперь уж все равно.
— Он жив?
— Не знаю. Думаю, что нет.
— Поймите меня правильно, Евгения Сергеевна. Мы обязаны проверить все, что вы рассказываете. И я очень надеюсь, что рассказали вы правду. Почему вы уехали из деревни и почему именно сюда?.. Подумайте хорошенько, прежде чем отвечать.
В последних словах Фатеева Евгении Сергеевне послышался какой-то намек. Впрочем, это могло и показаться.
— Ушла из колхоза по личным причинам, — ответила она, — А сюда приехала совершенно случайно. Ближайший поезд шел на Койву, а нам с сыном ведь безразлично было, куда ехать. Нас нигде не ждут.
— В Свердловск, например. Все-таки большой город…
— И миллион приезжих. А потом… Я же говорю, что ближайший поезд шел в Койву. Мне не хотелось сидеть на вокзале в Радлове.
— Были причины?
— Были, — вздохнула Евгения Сергеевна, почувствовав, что ее окончательно загоняют в угол вроде бы невинными вопросами.
— Какие?
— Если коротко, не сошлись характерами с председателем колхоза. Я вынуждена была уехать.
— Это не объяснение, Евгения Сергеевна. Председатель колхоза — не муж, чтобы бросать хорошее место из-за несходства характеров. Тут причина серьезнее должна быть. Или не хотите говорить правду? Напрасно. Мне необходимо знать все. — И опять ей послышался то ли намек в его словах, то ли какая-то недоговоренность.
Она понимала, что и м ничего не стоит выяснить абсолютно все, но поверят ли они, что произошло на самом деле, если выяснят сами? Раз скрывала правду, следовательно, в чем-то виновата… Не лучше ли действительно рассказать самой?..
Евгения Сергеевна все же с сомнением посмотрела на Фатеева. Он улыбался ей поощрительно, почти дружески, в какой-то момент даже показалось, что он, чуть прикрыв глаза, покивал едва заметно, как будто давал понять, что его не следует остерегаться, что ему нужно и можно верить.
И она решилась.
Выслушав внимательно ее рассказ (естественно, она умолчала о том, что отдала Якову Филипповичу часы и перстень, так же как и том, что знакома с Дмитрием Ивановичем…), Фатеев встал, прошелся от стола к двери, постоял там, прислушиваясь к чему-то, и вернулся обратно. Бурки его при ходьбе громко скрипели, и Евгения Сергеевна невольно отметила, что точно такие же бурки были у мужа.
— Это вся правда? — спросил он. — Поймите, я хочу вам помочь, но для этого я должен быть абсолютно уверен, что вы ничего не скрыли от меня. Учтите, на моем месте могут оказаться другие.
— Я догадалась, что вы хотите мне помочь, — сказала она, убежденная, что так оно и было, хотя за минуту до этого и мысли не допускала, что уполномоченный хочет ей помочь. Просто как-то сразу поверила в это.
— Хорошо, Евгения Сергеевна, будем считать, что мы откровенно побеседовали. Идите домой, мы дадим знать, когда вы понадобитесь.
— А как мне быть с пропиской и работой?
— Все будет в порядке, не волнуйтесь. Документы пока останутся у нас. Вы у знакомых остановились?
Вот что их интересует на самом деле, поняла она. Их интересует, нет ли у меня здесь знакомых. И с прежним страхом подумала, как бы они не докопались, что она знает Дмитрия Ивановича и что он передал письмо для Уварова. И еще подумала, что нет худа без добра: если бы она застала Уварова дома, если бы повидалась с ним, кто знает, чем бы теперь все кончилось.
— Вы хотите еще что-то сказать? — спросил Фатеев.
— Нет, ничего. А остановилась я не у знакомых, какие же у меня могут быть знакомые здесь?
— Мало ли.
— Совершенно случайно получилось с жильем. Дежурный на станции предложил остановиться у него.
— Это кто же у нас такой отзывчивый?
— Его зовут Алексей Григорьевич.
— Вам повезло, — удовлетворенно сказал Фатеев. — Это действительно порядочный человек.
В этот момент открылась дверь, в кабинет вошел военный, который привел сюда Евгению Сергеевну.
— Вы пока свободны, гражданка Воронцова, — сухим, официальным тоном сказал Фатеев.
XXV
ПОСЛЕДУЮЩИЕ три дня, пока Евгения Сергеевна ждала вызова к уполномоченному, показались ей вечностью. (Раньше, встречая такую фразу в книгах, она морщилась, а теперь поняла, что именно так и бывает, когда ждешь чего-то важного.) Она убедила себя, что Фатеев знает что-то о Васе, и потому нетерпение ее и тревога были заметны со стороны. Алексей Григорьевич, которому она не могла не рассказать о случившемся, успокаивал ее, но сам тоже тревожился: без направления из исполкома они не имели права пускать квартирантов. А Валентина Ивановна помалкивала, ни единым словом, ни единым жестом не выдала своего отношения, точно ее все это не касалось, хотя именно она, как выяснилось, была хозяйкой дома и, значит, спрос за нарушение порядка прежде всего с нее.
Наутро третьего дня этого невыносимого, мучительного ожидания, проходя мимо комнаты Валентины Ивановны, Евгения Сергеевна услышала какое-то странное бормотание. Она невольно задержалась и прислушалась…
— «…очисти грехи наша; Владыко, прости беззакония наша. Святый, посети и исцели немощи наша, имени Твоего ради…», — разобрала Евгения Сергеевна и, сообразив, что хозяйка молится, на цыпочках прошла к себе, никак не связав молитву Валентины Ивановны со своими делами.