Дороги

В другой раз ее повели на искусствоведческий факультет. У отца появилась новая идея. «Скоро все люди на земле будут не только работать на заводах и воевать, а заниматься искусством. Будут рисовать картины, играть музыку», – говорил он. Валентину Сергеевну провели в какой-то полутемный кабинет с серыми стенами, на которых висели старые, темные картины. На картинах едва только проступали лица, все остальное скрывалось во мраке. И все помещение было мрачным, будто заброшенная церковь. Скоро появился юноша с худым, изможденным лицом, длинные редкие волосы свисали сосульками до плеч, а глаза с поволокой, как у слепого. «Чтобы возвратить иную картину к жизни, – слабым голосом сказал юноша, – нужна целая человеческая жизнь…» – «Я так не хочу», – проронила Валентина Сергеевна и вдруг поняла, что перед ней не юноша, а почти старик. Отец на сей раз больше не ругался на «буржуев». «Чего тебе надо? – спрашивал он у Валентины Сергеевны. – Это тебе не гак, то не надо… Я боролся за то, чтобы тебя выучить! Кровь на фронтах проливал!» Наконец Валентина Сергеевна поступила на экономический факультет. «Без экономики нам никак нельзя! – твердил отец. – Вся будущая жизнь на ней будет построена».

В первые же каникулы Валентину Сергеевну пригласили съездить поработать на Кавказ в геологическую экспедицию. Вербовал на работу какой-то парень в полувоенной одежда прямо в коридоре университета. Брал только ребят, записывал в какой-то список и называл адрес, куда нужно прийти для отправки. «А меня возьмете?» – спросила Валентина Сергеевна. Парень открыл рот, чтобы сказать, что девушек не берут, но не сказал, а вдруг, растерянно заулыбавшись, отозвал в сторонку и тихо прошептал адрес. «Я вас приглашаю лично», – добавил он.

Парня звали Михаилом. Он был студентом горного института, учился на последнем курсе и казался Валентине Сергеевне самым большим, взрослым и умным человеком на всем свете. Кавказ взбудоражил ее. Горы, белые вершины пиков, походы и костры. Возвратившись, тайно от родителей бросила университет и поступила в горный. Лишь через год отец узнал об этом, но, к удивлению Валентины Сергеевны, даже не заругался. «Ладно, – сказал он. – Без железной руды нам тоже не обойтись». Почему-то ему казалось, что геологи ищут только железную руду…

2

На завтрак в этот день собирались медленно, хотя было уже около восьми – время выезжать на трассу. Скляр дважды обходил палатки, лениво поторапливал геодезистов и техников, но народу в столовой от этого не прибавилось. У кого-то не досохли портянки, кто-то ушел мыться на речку да застрял, а кто вообще не проснулся. В восемь наконец собрались, однако Смоленский заметил, что за столом нет Морозовой. «Опять жди ее…» – хмуро подумал он и вспомнил, что вчера вечером, когда он уже затемно вернулся со створа моста, Женьки у костра тоже не было. На ее гитаре бренчал техник Акулин, остальные – молодежь партии и студенты-практиканты – сидели молча и понуро. Вчера Смоленский не обратил на это внимания. Устал, промок на створе и сразу же лег спать. Только сейчас, в столовой, он вспомнил, что и Вадим не ночевал в лагере. Утром его раскладушка была пуста. Вадим иногда брал спальник и уходил в палатку техников, но в таком случае он должен был зайти утром к отцу переодеться или уж быть на завтраке.

– Где Морозова? – спросил он у Скляра будничным голосом, скрывая волнение.

– Она на трассе осталась! – весело отозвался Боженко, а Скляр молча отвернулся. – И Вадим остался. Я ему говорю – прыгай в машину! А он – передавай привет папаше! За столом, в дальнем углу у техников, засмеялись, и Смоленский почувствовал, что на него смотрят оттуда пытливо и многозначительно.

– Они чего-то целый день шептались, – доверительно сообщил Боженко. – Может быть, на рыбалку собрались. Там в их бригаде речка, клюет здорово. Тем более сегодня воскресенье, у всех добрых людей выходной…

– Ты будто первый год на изысканиях! – вдруг сказал Скляр и глянул на Боженко. – Погода – дар небесный. Зарядят дожди – наотдыхаешься, тошно станет…

– Мне и так тошно… – проговорил Боженко и, отбросив ложку, вылез из-за стола. Техники и рабочие из его бригады тоже один за одним покинули столовую. Смоленский мысленно поблагодарил Скляра. В другой раз он бы этот разговор принял за обыкновенную шутку, но в этом сезоне ему казалось, что его задирают, стремятся уязвить, досадить, хуже того, вот так, посмеяться всей партией. Сейчас Скляр вмешался, осадил Боженко. Не сделай он этого, Боженко стал бы говорить: «А зачем мы вообще торчим здесь? Кому нужна эта дорога?» Остальные сидели бы и слушали и согласно кивали… Так он уже говорил, когда затеял увольняться. Два часа Смоленский тогда потратил, чтобы переубедить Боженко: дорога к бокситовому месторождению нужна, в конце концов партия, а вместе с ней институт выполняют госзадание, и от того, как она выполнит его, зависит будущее партии. «Не-ет, Вилор Петрович, ты о своем будущем печешься!» – заявил тогда Боженко. «Да, и о своем, – подтвердил Смоленский, – потому что я главный инженер проекта этой дороги, я отвечаю за нее всем: головой, нервами и душой. Я люблю свою работу, поэтому и пекусь!» – «Красивые слова…» – парировал Боженко. «Ты хочешь поехать со мной на Тунгуску?» – в упор спросил Смоленский. Он знал, что Боженко хочет, со Смоленским ли, с другим ли, но обязательно хочет. На Тунгуску все хотят поехать, любого спроси в партии. Еще бы, там вот-вот начнутся изыскания крупнейшей в мире ГЭС, а значит, и потребуется дорога к ней. «От того, как мы выполним проект этой дороги, – сказал Смоленский, – зависит, поедем ли мы на Тунгуску…»

Боженко ушел из столовой не договорив, но Смоленский знал, он еще доскажет. Так и будет весь сезон кровь портить. А отпускать жалко – геодезист толковый. В прошлом году на этой же трассе, когда работы только начинались, Смоленский им нарадоваться не мог. Боженко не нужно ни подсказывать, ни наставлять, все может сам. Еще год-два – и станет Боженко ГИПом. Такие инженеры долго на рядовых должностях не задерживаются, а ему и тридцати нет…

Когда Смоленский подошел к машинам, обе бригады изыскателей сидели уже в кузовах и лениво переговаривались. Возле передней машины его ждал Скляр.

– Кстати, – сказал он, – вчера Шарапов к нам заглядывал. Его машины раньше наших пришли…

– Ну и что? – холодно спросил Смоленский.

– А ничего! – беззаботно ответил начальник партии. – Обещал сегодня вечером быть в гостях. У него же выходной… Говорит, надо нам о Вилором Петровичем наладить дипломатические отношения.

– Ну-ну… – бросил Смоленский и хлопнул дверцей автомашины. – Поехали!

Однако пока шофер Самойлов запускал мотор, Смоленский окликнул Скляра и выпрыгнул из кабины на землю.

– Кирилл Петрович, съездил бы ты на трассу, – посоветовал он примирительно и улыбнулся. – На втором участке надо контрольный ход сделать, Боженко не поспевает…

– Нет, Вилор Петрович, – твердо сказал Скляр. – У меня своих дел…

Он круто повернулся и зашагал в лагерь. Смоленский секунду глядел ему вслед, затем плюнул и вскочил на подножку.

Шофер Самойлов всю дорогу до автомагистрали молчал, однако, когда выехали на асфальт, он наметанным глазом заметил впереди инспектора ГАИ и резко затормозил.

– Надо люфт рулевого проверить, покрутите баранку!

Смоленский несколько раз крутанул руль и заметил, что водитель второй машины тоже бегает вокруг, на ходу пиная баллоны.

– Черт… – выругался Самойлов. – Есть маленько…

– Проверять надо в лагере, – сердито проговорил Вилор Петрович. – Поехали!

– Проверяй не проверяй, тяги-то разносились, – виновато сказал Самойлов. – А хочется вместе с ней на пенсию пойти… Движок-то у нее хороший, сам делал. Сезон как-нибудь отъездим…

Едва автомобили приблизились к инспектору, как тот поднял жезл и махнул рукой – к обочине. Инспектор был затянут белыми ремнями с кобурой, высокий, громоздкий – такого и не объедешь…