Страница 49 из 68
Тем, кто приписывает российскому народу дремучие убеждения, любовь к колхозу и коммуналке, имперский синдром, ксенофобию и мечту о таком вожде, при котором бы все ходили по струнке, стоит обратить внимание на долю в этом народе людей умственного труда. Руководители исследовательского проекта «Самоидентификация россиян в начале XXI века» Игорь Клямкин и Татьяна Кутковец подчеркивают, что на самом деле такую систему в России хотели бы видеть менее 7 % населения страны.
То, что российское общество лучше своей элиты (или, мягче, элиты не дотягивают до своего общества), говорит еще одно масштабное исследование «Самоидентификация россиян в начале XXI века», проведенное ВЦИОМ и Клубом 2015. Главный вывод исследования таков: «В современной России реформаторский потенциал общества значительно превышает реформаторский потенциал элит… Модернизация блокируется не менталитетом населения, а российской элитой, не готовой и не способной управлять свободными людьми. Стремясь компенсировать эту свою неспособность, она реанимирует старые мифы о русском народе».
Даже больше, чем элиты, реформаторский потенциал общества торпедируют электронные СМИ, ориентированные в основном на вкусы и понятия провинциального пенсионера, когда-то закончившего советскую в лучшем случае десятилетку. На него трудится пресловутая попса, чтобы порадовать его, родимого, плещет половодье пошлости, расцвела блатная субкультура, снимаются сериалы про бандитов, а любимым обращением стало: «Мужики!»
Но кое в чем наши люди точно не западные. Недавно по ТВЦ зрителям было предложено в ответ на вопрос «Лично вас больше всего заботят проблемы!..» выбрать один из трех ответов: «Пищи духовной», «Хлеба насущного», «Величия державы». Откликнулись свыше десяти тысяч человек, вполне репрезентативно. Пища духовная оказалась важнее всего (я записал) для 1352 человек (почти для каждого седьмого; я честно ожидал, что будет меньше). Хлеб насущный назвали 3359 человек (почти ровно треть). Но большинство голосов (5442) было отдано величию державы. Это 53,6 % ответов! Так отвечают потомки мининского ополчения и строителей империи. С таким народом не пропадешь.
Приложение
Тема исторического успеха России безбрежна, и единственный для автора способ не утонуть в ней состоял в том, чтобы твердо держаться стержневой линии изложения, а все боковые сюжеты – даже самые интересные – безжалостно отсекать. Но некоторые из этих сюжетов настолько важны для нашей темы, что совсем обойтись без них было бы жаль. Как быть? Разумным решением мне показалось добавить четыре материала такого рода (мои статьи разных лет) в конце книги как «Приложение».
Любовь и вкус к досугу и увеселениям всегда была столь ярко выражена у наших предков независимо от сословия и достатка (о чем много говорится в первой книге), что эту черту исторического русского характера приходится признать одной из самых фундаментальных. Именно эта черта – не совсем изгладившаяся и в наши дни – породила триста лет назад такой сугубо российский феномен, как дачная жизнь. Об этом рассказывает очерк «Дача. Русское изобретение»
Прокладка пути через Азию в широтном направлении была одной из главных задач человечества на протяжении тридцати веков. Два берега великого материка, разделенные где горами и пустынями, где тайгой и тундрой, в античное время и в Средние века связывал «Шелковый путь», но 500 лет назад он был заброшен. Россия связала два берега, проложив железнодорожную магистраль от Петербурга до Владивостока. По тому значению, какое оно имело для своего времени, первое широтное пересечение Евразии рельсовым путем сопоставимо с высадкой человека на Луне. Достаточно сказать, что альтернативное, не через Россию, пересечение материка от Тихого океана до Атлантики начинает складываться только сейчас, век с лишним спустя. О Транссибирской магистрали – очерк «Пересечь Азию».
Каждый из этносов Российской империи заслужил интерес и уважение. Но есть один российский этнос, которому принадлежит в нашей истории особая роль. Теперь об этой роли вспоминают редко. Нет у этого этноса больше и своей автономии – Республика немцев Поволжья ликвидирована почти 70 лет назад. А ведь русские немцы были в числе самых выдающихся строителей империи. Об этом – в очерке «Русские немцы. Вопрос непростой».
Одной из вершин русской цивилизации стало возведение новой столицы в дельте Невы. Этот город признан одним из самых прекрасных в мире. Хотя иногда утверждают, что он построен в подражание каким-то западноевропейским образцам, никто не смог конкретно назвать эти образцы (или образец). Схожих с Петербургом городов просто нет. Об этом – «Гимн великому городу».
Дача, русское изобретение
Каждый народ – это образ жизни.
Зимой с космических спутников ясно видно, насколько своеобразно окружение больших городов России. Сразу за кольцом спальных районов в лоскутное одеяло пригородных сел, полей и лесов вклиниваются огромные вытянутые острова совершенно особого ландшафта: на тысячах небольших, густо заросших участков стоят занесенные снегом безжизненные дома и домики. Редкий дымок увидишь тут в январе. Эта местность начнет понемногу заселяться лишь с возвратом тепла. С мая по сентябрь жизнь будет кипеть здесь вовсю, потом начнется ее осеннее угасание, и к первому снегу опять воцарится безлюдье.
В России никому не надо объяснять, что речь идет о дачах. Особенно много, бесконечно много дач вокруг Москвы. Двенадцать главных и десять второстепенных направлений, расходящихся от столицы, унизаны крупными и мелкими бусинами дачных поселков. Даже тем, кто никогда не бывал в Москве, знакомы их названия – Переделкино, Барвиха, Абрамцево, Николина Гора, Жуковка, Мураново, Пахра… Знакомы по изящной словесности, мемуарам, фильмам.
Под Москвой таких поселков сотни. Многие из них давно слились, и только местные власти знают, где заканчивается один и начинается другой. Однажды мы с приятелем, неутомимым ходоком, и тоже не московским уроженцем, провели долгий летний день в пешей экспедиции по изучению дачных местностей. Мы вышли из Томилина (это Рязанское направление, на юго-восток от Москвы), прошли Красково, Малаховку, Удельную, Быково, Ильинскую, Отдых, Кратово, дошли до Раменского, после чего капитулировали – дачному океану не было конца.
Совершая боковые вылазки, мы убедились, что дачи отнюдь не жмутся исключительно к железной дороге. В обе стороны от ее полотна отходили уверенные в своей бесконечности дачные улицы, и по этим перпендикулярам от станций ходили автобусы. У моста, где железнодорожный путь пересекал речушку, мы повернули на север, дабы по ее течению дойти до такого места, где всякие дачи кончаются. «Ведь где-то неизбежно есть такое место, – говорили мы себе. – Должно быть!»
Мимо заводей с кувшинками и загорающих на траве людей мы шли веселыми тропками часа три. Дачи выходили на речку то фасадами, то задними калитками, по мостам проносились хорошенькие велосипедистки, кто-то купал рыжего ирландского спаниеля. В конце концов мы опять вышли к станции электрички – но уже другого, нижегородского направления. За насыпью открывался новый дачный массив, и для наглядности у станции стоял автобус.
Помню, я тогда впервые осознал, что подобной, совершенно особой – и притом исполинской – инфраструктуры нет больше нигде в мире. Нет таких мегаполисов, половина населения которых переселялась бы на лето за город. Как это получилось, где истоки данного явления? Почему дачи оказались сугубо русским феноменом? А почему в Испании привилась коррида? Почему немцы чаю предпочитают кофе? На все три вопроса можно ответить: так уж сложилось – и это будет правильно.
I
«Дача» – старое слово. Со времен Киевской Руси оно означало «принесение в дар», «подношение» и вообще все, что кому-то кем-то дается. В частности, дарованную князем землю. Но это объяснение этимологии, а не образа жизни.