Страница 48 из 68
Необходим специальный закон о возвращении, подобный израильскому закону 1952 г. Безоговорочное право на переезд в Россию следует признать за всяким, кто принадлежит к российскому суперэтносу. Вместо этого постоянно слышны советы восполнять убыль населения с помощью массового переселения в Россию малообразованных (других межстрановая конъюнктура не предлагает) иноэтнических и иноязычных масс, безработных у себя на родине именно в силу своей малообразованности. В том, что на этом настаивают либералы (В. А. Рыжков, Ж. А. Зайончковская, Е. Ш. Гонтмахер и др.), есть какая-то загадка. Потому что, как либералы, они должны мечтать о постиндустриальной (информационной) экономике для России, а люди, о которых речь, не могут быть кадрами такой экономики.
Часто слышны опасения, что из-за демографического сжатия 2008–2020 гг. число студентов вот-вот пойдет на убыль, исчезнут и конкурсы. Замдиректора Института социологии РАН Д. Л. Константиновский в статье «Опустеют ли аудитории вузов? Попытка опровержения прогноза»[95] убедительно показывает, что ничего подобного не произойдет. Автор этих строк пришел к тем же выводам, сделав количественную оценку отложенного спроса на образование и других факторов, ежегодно обеспечивающих огромную избыточную массу абитуриентов[96]. Конкурсы станут меньше, но не исчезнут, сократится прием на неперспективные и непопулярные специальности, но увеличится на перспективные, закроются халтурные филиалы вузов, но одномоментное число студентов вряд ли станет меньше 7 млн.
Говорят: Дальний Восток и Сибирь скоро заполонят китайцы. На самом деле этот довод не сильнее всех прочих пораженческих доводов. Я был в Монголии. Плотность населения в этой стране впятеро ниже российской, к тому же она до 1911 г. была частью Китайской империи. Это самая экологически чистая страна в мире, в ее недрах много хорошего, она имеет границы неимоверной протяженности, которые неизвестно как охранять. И что же? На 2,5 млн монголов в стране около 3 тыс. китайцев, порядка 0,1 %. И страха перед китайцами нет. Все зависит от политической воли.
Российское общество быстро осовременивается. Институт общественного проектирования (ИнОП) и компания «Ромир» провели беспрецедентное исследование социальной структуры нового российского общества с целью понять, произошла ли уже в России реформа общественного устройства и общественного сознания. Ничего подобного по масштабам российская социология ранее не предпринимала. Результаты исследования изложены в почти 700-страничном труде «Реальная Россия. Социальная стратификация современного российского общества» (М., 2006).
Перечислю его главные выводы. В новой России сложилось общество, принципиально отличное от советского не только по составу общественных групп, но и по характеру отношений между ними; эти группы выстраивают отношения между собой без посредничества государства. Социальная структура зависит уже не от деятельности государства, а от самих социальных групп (исследователи насчитали двенадцать), причем социальная стабильность во многом зависит от способности этих групп выстраивать отношения между собой. Это означает, что общество в России «начало вытеснять государство», которое «перестает быть тотальным». Социальная динамика носит позитивный характер, что выражается в росте числа самодеятельных сообществ, значительном усложнении структуры общества и образовании многообразных новых связей. «Несмотря на резкость публичной риторики политиков коммунистического и либертарианского направлений, уровень реальных социальных и политических противоречий не столь высок». В обществе отсутствуют антагонистические противоречия (хотя о сегодняшнем состоянии элит респонденты высказывались весьма критично), оно явно обретает смысл развития, появились воля к действию и прагматика реальных дел, а надежда и оптимизм постепенно становятся фундаментом мировоззрения многих социальных групп. Общество далеко от того состояния апатии и уныния, которое ему приписывают, «слухи о тяжелой болезни российского народа сильно преувеличены».
Свыше половины жителей России выбирают в качестве главной жизненной ценности свободу в государстве, которое способно обеспечить порядок. И «именно те из наших сограждан, кто выбирает ценности либерального консерватизма, являются локомотивом развития в современной России, объединяя в своих условных рядах представителей наиболее динамичных социальных страт. Партия, опирающаяся на ценности либерального консерватизма, способна выиграть выборы и проводить политику свободы и развития. Важно только, чтобы сами российские либеральные консерваторы, в первую очередь в партии власти, осознавали свою историческую миссию и не боялись настойчиво ее осуществлять», – пишут участники проекта[97].
Выводы исследования ИнОП, посвященного специально элите («Сумма идеологии. Мировоззрение и идеология современной российской элиты» – М., 2008), менее оптимистичны. Российскую элиту отличает идеологическая невнятность – во многом потому, что «реальной политической борьбы в последние восемь лет нашей стране удалось избежать». Ряд имеющихся противоречий и проблем не нашел отражения в публичной политике и в развитии идеологии тех или иных групп. Попытки власти предложить общественной среде живую дискуссию не вызывают особого отклика. Это можно объяснять зарегулированностью и/или инертностью СМИ, отчужденностью общественной среды от власти. «Общественные площадки почти полностью заняты властной элитой, а механизмов формирования элитного сообщества, не опосредованных властью, практически не существует». Возможно ли сегодня существование ответственной национальной элиты? Это открытый вопрос. Сама жизнь поставит перед элитой задачу преодоления идеологической аморфности. Это как раз то, о чем у нас шла речь выше, в главе «Ощутить историческую правоту».
Поразительная эволюция российского общества за последние два десятилетия не отрефлексирована ни властью, ни самим обществом. Для внешнего же мира Россию все это время «объясняет» некоторое число московских авторов. Ими слеплен образ страны, без всякого успеха пытающейся проводить глубоко чуждые ей преобразования. Эти авторы разными словами снова и снова внедряют следующую мысль: «Менталитет и обычаи русских меняются очень медленно, если вообще меняются» (Р. Пайпс). Они повторяют старую басню о том, что правительство в России – «единственный европеец», хотя это было не так уже во времена Пушкина. Модернизация якобы отторгается и все остается без перемен, потому что Россия, видите ли, сохранила традиционное общество с укорененными архаичными кодами, табу, матрицами, архетипами и проч. и проч., что бы ни означали подобные камлания. (В этом «традиционном обществе» всего за несколько лет победили пляжи, где женщины загорают в купальниках без верха.) Как это понять: преобразования отторгнуты, а страна сегодня устроена совершенно иначе, чем всего 20 лет назад?
Политический фельетонист профессор Пайпс уверяет, что население России просто неспособно к демократии, поскольку ненавидит свободу. Как сказал по другому поводу философ и политолог Б. Г. Капустин, лишь в обстановке крайней интеллектуальной нетребовательности подобные утверждения сходят за то, к чему можно относиться серьезно и даже обсуждать. Беда, однако, в том, что они давно стали общим местом в статьях о России. Веря в этот вздор, на него, как на объективную данность, опирается политическое планирование. В то, что российское население мечтает именно о такой системе, с готовностью верят и в посткоммунистических странах Европы. Остается непонятным, почему эта косная страна на десяти многопартийных выборах и двух референдумах не привела за два десятилетия к власти дорогих ее сердцу врагов демократии и частной собственности, реставраторов старых порядков, ведь партии именно с такими программами постоянно выставляли своих кандидатов.
95
Демоскоп weekly, № 189–190, 7—20 февраля 2005.
96
А. Горянин. Россия не нуждается в миграционной подпитке // Главная тема, № 9, февраль – март 2006.
97
А. Зябрев, А. Механик. Похороны левого мифа. – «Эксперт», № 17, 2005