Страница 50 из 68
Один бедовый культуролог уверял меня, что дачи у нас появились потому, что Русь приняла из рук умиравшей Византии (вместе с двуглавым орлом и остальной античной эстафетой) также идеал «двух жилищ» Платона. Звучит красиво, и все же дача – сугубо отечественное изобретение.
В России все началось с переноса столицы. Сыграло роль и то, что наши зимы дольше, и после них душа сильнее рвется на природу. А может быть, разгадка в том, что в России пригородная земля стоила много дешевле, чем в Европе.
Уже в первые десятилетия XVIII века вдоль дороги на Стрельну и Петергоф стали расти, видимо, самые первые в России дачи. Их владельцами были люди состоятельные. Вскоре они сделали дачными местностями также Аптекарский и Каменный острова и берега Невы выше Петербурга. Эти первые дачи представляли собой небольшие поместья с маленьким дворцом, оранжереей, купальней, каким-нибудь «храмом воздуха» и тому подобными затеями. (Одна такая дача, пришедшая за сто с лишним лет в полный упадок, описана в повести Марии Жуковой «Дача на Петергофской дороге», напечатанной «Отечественными записками» в 1845 году.)
Дачи не могли зародиться в окрестностях Москвы: дворянство старой столицы и без того жило в усадьбах, хоть и городских, окруженных маленькими усадебками мещан. Именно по этой причине Москву прозвали «большой деревней». В этом смысле она ближе всего к Лондону, который тоже развивался как конгломерат усадеб вокруг главной цитадели. Из больших столиц именно Москва и Лондон уникальны в Европе, знаменитой своими тесными и сдавленными городами. Московские помещики отъезжали по весне в свои сельские родовые гнезда, чтобы руководить хозяйством да тешиться охотой.
В Петербурге же, с его парадной застройкой, к городским усадьбам предъявлялись архитектурные (а значит, и материальные) требования, мало кому посильные, так что уже к концу петровского времени сложился слой людей богатых, но живущих в домах городского типа. Даже самый важный петербургский чиновник был привязан к месту постоянной службы – и неважно, каким числом десятин он владеет за многие сотни верст от столицы. Поставьте себя на его место: пусть квартира удобна и велика – ему в ней тошно. Выросшего на свежем воздухе русского дворянина урбанистическая среда раздражала, особенно летом.
Прогрессом вообще движут отрицательные чувства – лень, страх, зависть. Так и упомянутое раздражение вызвало к жизни новый спрос, повлиявший на все дальнейшее устройство русской жизни, – спрос на участки земли не ради постоянного на них обитания или ведения хозяйства, а для воскресного и праздничного отдыха и летнего времяпрепровождения семьи, породило дачную жизнь. Первые дачи представляли собой маленькие дворцы с оранжереями, купальнями и прочими усладами.
Достаточно быстро появились и дачники попроще, а уже во времена Екатерины II обычай проводить лето на даче был вполне обычным и среди совсем не знатных и отнюдь не богатых людей, чиновников по преимуществу. В 1796 году поэт Державин писал поэту Дмитриеву: «Третьего дни Федор Михайлович Дубянский, переезжая с дачи своей через Неву, с компанией потонул». Державин перечисляет пассажиров злосчастной лодки. Наряду с беднягой Дубянским, советником правления Заемного банка (и автором незабытой доныне песни «Вьется сизый голубочек»), в лодке были: кассир, бухгалтер, врач, сенатский протоколист, придворный закройщик с женой. Перечисление словно бы взято из отдела происшествий нынешней «Вечерней Москвы». Сильно подозреваю, что «компания» была навеселе.
Дачи недолго оставались привилегией Петербурга. Столичная мода перекинулась на Москву и прочие города. «Москва совершенно пустеет летом, – писал в 1803 году Карамзин, особенно радуясь тому, что привычка проводить лето за городом завелась и среди купцов: – Мне случилось в одной подмосковной деревне видеть крестьянский сарай, обращенный в комнату с диванами: тут в хорошее время года живет довольно богатый купец с своим семейством. В городе у него каменный дом и большой сад; но он говорит: «Что может сравниться летом с приятностию сельской жизни?» Карамзин добавляет, что дворяне, ездившие раньше на лето за границу, все чаще предпочитает отдых под Москвой, а по воскресеньям, чего раньше не бывало, «портные и сапожники с женами и детьми рвут цветы на лугах и с букетами возвращаются в город». Скоро и эти люди тоже начнут обзаводиться дачками.
«Петербург пуст, все на дачах», – пишет Пушкин жене 8 июня 1834 года. Сам он много лет снимал одну и ту же дачу на Черной Речке. Об удобстве этой дачи можно судить по другому письму: «Я приехал к себе на дачу 23-го в полночь, и на пороге узнал, что Нат. Ник. благополучно родила дочь за несколько часов до моего приезда» (П. А. Плетневу, 27 мая 1836). То есть женщине в ожидании родов даже не надо было возвращаться в город.
В письмах из своих путешествий Пушкин упоминает о дачах под Одессой и под Нижним Новгородом. Вообще слово «дача» мелькает у него постоянно. Одна из его неоконченных повестей начинается словами «Гости съезжались на дачу», другая – «Мы проводили вечер на даче».
Начиная с 1836 года, т. е. после появления в России железных дорог, дачная лихорадка приобретает повальный характер. Во времена Александра II пригородные поезда начнут называть дачными, а для человека среднего класса станет статусно невозможным не снять дачу на лето. Снять или построить – ведь помещики беднели, и продажа земли под дачи стала для многих из них единственным выходом.
Дачная тема быстро проникла и в литературу. В «Сентиментальном путешествии Ивана Чернокнижникова по петербургским дачам» (1849) младшего современника Пушкина, писателя Дружинина, мы уже видим тот юмористический тон, который надолго стал почти обязательным для всякого пишущего о дачной жизни. Правда, до таких чеховских рассказов, как «Один из многих» или «Из воспоминаний идеалиста» (перечитайте, не пожалеете!), утечет еще много воды.
II
Как жили на дачах во времена Державина, нам вообразить уже трудно, зато предреволюционные дачи и их обитателей мы более или менее (кажется нам) себе представляем. Представляем по Чехову и «Дачникам» Горького, по многочисленным мемуарам. Нам даже кажется, что разница той дачной жизни с нынешней не так уж и велика.
На самом деле похожи они мало. Тогда переезжали на дачу еще в апреле, притом с мебелью, для чего нанимались ломовые извозчики. Принадлежностью дач сплошь и рядом были библиотеки, бильярдные. Вечерами из раскрытых окон слышались звуки рояля. Дачные атлеты увлекались гигантскими шагами и лаптой. Не был редкостью в дачном поселке и летний театр, где выступали гастролирующие труппы и любители из самих же дачников. Выезжая на пикник, расстилали настоящий ковер.
Особенно ценилась возможность отбросить церемонии, зайти в гости запросто. Это было неписаным дачным законом. Устанавливались связи, невозможные в городе. Инициатива слома перегородок шла от юного поколения и передавалась вверх по возрастной лестнице. На дачах закладывались основы будущих карьер. Оттого, что семьи были многодетными, мелькало множество молодежи самых разных возрастов, воздух пронизывала атмосфера всеобщего флирта. Что такое «дачный роман», никому не надо было объяснять. Впрочем, и сегодня не надо.
Дачная жизнь появилась в России еще и потому, что ее жители имели больше всех досуга в христианском мире (в Российской империи конца XIX века, как свидетельствуют календари того времени, официально нерабочими были 98 дней в году, тогда как, скажем, в Австро-Венгрии 53). Европа и Америка вплоть до Первой мировой войны отдыхали мало. Отдых не входил в программу жизни. Воскресенье посвящалось церкви и домашним делам, отпуск был еще в диковину. Отдыхал тонкий слой богатых бездельников. На появление в России массовой дачной жизни в столь далекие времена можно смотреть и как на опережающий социальный прорыв, и как на пример того, насколько нации опасно расслабляться до построения основ изобилия. Верны обе точки зрения.