Менестрель

Линнет сражалась с поглощавшим ее тихим отчаянием. Единственное, что ее утешало и ободряло — это надежда на возможное освобождение Робина. По крайней мере, он может быть по-прежнему жив.

Она не заплачет. Теперь у нее есть воспоминания. Воспоминания, которых раньше не было.

Линнет неподвижно смотрела, как солнце скрылось за горизонтом, и на зеленые холмы легли темные тени. В небе загорелось несколько звездочек, но большая их часть осталась скрыта за быстро плывущими по небу облаками. Она молилась о дожде. В такую погоду никто не обратит внимания на закутанного в плащ с ног до головы человека. К тому же непогода скроет следы исчезнувшего всадника.

Сколько же прошло времени? Уилла собиралась дождаться поздней ночи, когда у стражников начнут слипаться глаза.

Девушки уже обсуждали возможность подсыпать в вино какое-нибудь снадобье, но у них не было возможности достать безопасное зелье. Может, самого по себе вина хватит, чтобы достичь задуманного. Только вот, возьмет ли его Джон?

Скорее всего, возьмет. Ее отец никогда не отличался строгостью. Он нечасто наказывал своих слуг, хотя ее мать нередко ставила ему это в укор. Ссориться лорд Кленден ненавидел. Обычно он просто закрывал глаза на чужие проступки и делал вид, что ничего не произошло. То, что на сей раз отец поступил по-другому, лишний раз доказывало, как сильно он разозлился и разочаровался в ней.

Линнет сцепила пальцы рук. Еще час. «Матерь божья»… Как же ей это вынести — ведь каждая минута кажется днем?

Пол в темнице был сырым и холодным. Конечно, Дункану случалось бывать в местах и похуже, так что уснуть он мог где угодно. Но не сейчас.

Уилла обещала вернуться. Выполнит ли она свое обещание? Позволят ли ей это сделать? А Линнет? Дункан еще раз произнес это имя, и ему понравилось, как оно звучит. «Мэри» тоже неплохо, но оно ей совсем не подходило. Вот «Линнет» — то, что надо. В этом имени было некое изящество, которое невозможно скрыть.

И что теперь? Он угодил в собственную ловушку. У него при себе нет даже личного кольца с печатью Уортингтонов. Дункан-то опасался, что оно может его выдать. Ох, лучше бы он не осторожничал! Не так уж он и умен.

Чего же больше в его авантюре: стремления исполнить клятву, данную матери, или же желания избежать всякой ответственности? Он отдавал приказы солдатам с девятнадцати лет и не смог бы припомнить ни единого дня, проведенного в праздности… до прошлой недели.

А теперь кто-то другой — кто-то любимый им, это Дункан точно знал — расплачивается за эти мгновения. Остальных тоже могут наказать, включая и юную служанку.

Но если бы не эта затея, не эта его причуда, он мог бы никогда не встретиться с Мэри. То есть с Линнет. Даже если бы он с ней познакомился, он мог бы так и не разглядеть лесного эльфа под маской леди, не заметить нежности и страсти под манерами и воспитанием знатной дамы. Ему хотелось думать иначе, но разве она увидела бы «Робина» под одеждой воина, прославившегося своей жестокостью? Или это лишь оттолкнуло бы ее?

Однако теперь он, возможно, испортил все окончательно. Если бы ему только удалось забрать ее в Уортингтон, то они смогли бы разобраться в этой чертовой неразберихе. Ее семья была бы довольна. Как же им не согласиться с таким предложением?

Дункан был куда выше по положению и намного богаче тех мужчин, о которых упоминала Уилла.

Но сперва он должен отсюда выбраться.

Голова у Дукана все еще гудела, однако больше не кровоточила. Он был голоден, но это чувство для него не было внове. Как ни удивительно, сильнее всего пострадало его сердце. Дункан никогда бы не подумал, что оно может так сильно болеть из-за этой девушки. Когда мать попросила его дать клятву, он, было, подумал, что любовь — это что-то вроде уютного, спокойного пристанища. Дункан никогда не доверял поэтам и менестрелям. Он никогда не думал, что любовь — это всепоглощающее чувство, которое может обжечь, едва загоревшись, что оно может заставить позабыть об обычной осторожности. Это чувство способно превратить голубые небеса в лазурные, легкий ветерок — в благоухающий аромат, а обычную заводь подернуть золотом. У него раньше ни разу не возникало подобных мыслей, он никогда не смотрел на мир широко открытыми глазами, воспринимая его всегда лишь спокойно и уравновешенно.

Поступь маркиза Уортингтона прежде не была такой легкой, а в душе не звучали песни.

«Так вот почему, — с оттенком сухой иронии подумал Дункан, — из меня вышел такой никудышный музыкант». А Линнет? Неужто он и ее лишил способности петь? Эта мысль стала для него сущим мучением.

Он снова услышал чьи-то шаги. Из-за двери донеслись голоса. На сей раз Уилла добавила в свою речь обольстительных ноток. Дункан подвинулся поближе к двери.

— Ты можешь оставить все мне, — услышал Дункан голос стражника.

— Я должна его увидеть и отчитаться перед моей хозяйкой, — возразила девушка. — К тому же я принесла кое-что и для тебя. — Уилла говорила что-то уж слишком тихо, такой Дункан ее не припоминал. В голосе служанки звучало обещание.

В замке его камеры повернулся ключ, дверь приоткрылась, и в образовавшуюся щель втолкнули корзину. Дункан лишь на мгновение увидел лицо Уиллы и линялый синий шерстяной плащ, потом дверь снова захлопнулась. Он взял корзину и принялся есть хлеб, одновременно прислушиваясь.

Дункан услышал смех Уиллы.

— Это отличное вино, Джон. Моя хозяйка прислала его, чтобы ты разрешил менестрелю немного поесть.

— Тогда выпью, но только маленький глоточек, — заявил охранник в ответ.

— Всего лишь глоточек, — согласилась Уилла.

Дункан продолжал подслушивать. Разумеется, через какое-то время стражник выпил еще глоточек, потом еще… Голос мужчины огрубел, Дункан услышал, как тот принялся упрашивать:

— Уилла, только один поцелуй.

Дункан закрыл глаза, стараясь не вслушиваться в их речи. Он задавался вопросом, зачем Уилла это делает. Однако Дункан понимал, что ему следует потом каким-то образом вознаградить ее.

Опять невнятное бормотание… охранник выклянчивал кое-что покрепче поцелуя… Уилла отнекивалась, лишь сильнее раззадоривая Джона…

Наконец Дункан услышал, как она сказала:

— Пойду-ка я, принесу еще вина, Джон, и тогда уж…

Мужчина запротестовал. Потом послышались поспешно удаляющиеся шаги.

Дункан прикончил остатки хлеба и выглянул в маленькое зарешеченное оконце. Развалившись на стуле, стражник допивал вино, опрокинув кружку вверх дном. Его внимание было обращено на коридор, в котором исчезла Уилла. Через несколько минут кружка гулко ударилась об пол. Мужчина едва пошевелился.

Руки Дункана сжались в кулаки. Собирается ли Линнет спуститься? Если нет — он отыщет ее. Святые угодники, он непременно отыщет ее.

Дункан возбужденно ходил по камере. Потом вернулся к двери и остановился. Придется подождать.

Казалось, минула вечность, прежде чем он опять услышал шаги. Дункан снова заглянул в зарешеченное окно.

На сей раз капюшон синего плаща был наброшен на голову вошедшей, закрывая лицо. Походка вроде бы отличалась, но фигура была такая же, как у Уиллы. Пополнее, чем у Линнет.

Опять Уилла. Разочарование обрушилось на Дункана, хотя он и понимал, зачем она пришла. Освободить его. Однако Линнет предпочла не приходить. Предпочла или не смогла?

Женщина склонилась к стражнику. Тот продолжал похрапывать.

Она запустила пальцы за пояс его куртки, что-то нащупывая. Потом фигура в капюшоне подошла к двери и вставила ключ в замок. Сразу отпереть не получилось. Она попыталась еще раз. Наконец, в замке что-то со скрежетом повернулось, и дверь открылась.

Несколько секунд он стоял и молча смотрел на нее. Хотя капюшон скрывал верхнюю часть лица, из-под него выбился золотисто-рыжий локон. А в свете горящих в коридоре свечей Дункан разглядел мягкий серо-зеленый цвет ее глаз.

— Мэри, — произнес он с едва заметной усмешкой. — Или мне называть вас «миледи»?