Страница 25 из 53
Вотъ мы и опять на набережной Рѣки, подъ тѣнью древняго града Обода, сидимъ у дверей «кафаны» за бутылкою пива и чашками чернаго кофе. Въ открытыя окна кафаны мы любуемся богатырскими фигурами и величественными позами юнаковъ, убивающихъ вѣчно праздное время свое отчаянною игрою въ карты. За лодку пришлось заплатить десять серебряныхъ гульденовъ, и старый гребецъ, получившій отъ меня этотъ гонораръ, съ важностью, но и съ большимъ дружелюбіемъ потрясъ мою руку; остальные гребцы тоже подошли къ намъ, и нисколько не стѣсняясь, одинъ за однимъ пожимали на прощанье руки мнѣ и женѣ, желая намъ всякаго благополучія.
Накупивши въ лавкахъ Рѣки разныхъ характерныхъ принадлежностей мѣстныхъ нарядовъ, мы наконецъ двинулись въ обратный путь, торопясь поспѣть заcвѣтлo въ Цетинье. По дорогѣ мы нагоняли еще больше народа, спѣшившаго на праздникъ, чѣмъ встрѣчалось намъ утромъ. Многія женщины шли подъ зонтиками, разумѣется, австрійскими, что совсѣмъ не мирилось въ нашей головѣ съ представленіемъ о заваленныхъ женахъ черногорскихъ, выносящихъ на своихъ плечахъ изъ-подъ пуль и ядеръ раненыхъ мужей и братьевъ. Но очевидно, что австрійское цивилизующее вліяніе изъ Котора и Рагузы нечувствительно заражаетъ и глухія долины Черной-Горы; намъ попадаются не разъ даже раскрашенные нѣмецкіе штульвагены на покойныхъ рессорахъ, въ которыхъ мирно возсѣдаютъ съ женами и дѣтьми тѣ самые сѣдоусые черногорскіе богатыри, которые недавно еще не знали другого коня и экипажа, кромѣ собственныхъ рысаковъ въ буйволовыхъ опанкахъ.
То и дѣло обходятъ нашу коляску толпы рослыхъ, крѣпконогихъ и статныхъ юнаковъ и съ ними обыкновенно цѣлая куча подростковъ; проворные, ловкіе, сіяющіе безпечнымъ весельемъ, красавцы на подборъ, одѣтые поверхъ бѣлоснѣжныхъ рубахъ и штановъ въ малиновыя, золотомъ расшитыя, куртки, обвѣшанныя серебряными цѣпочками съ бирюзой, перепоясанные яркими турецкими шалями съ засунутыми въ нихъ дорогими пистолетами, — они мелькали мимо насъ будто пролетѣвшая стая веселыхъ птицъ, и съ громкими пѣснями, съ шумомъ и болтовнею не сбѣгали, а скорѣе стекали, какъ воды горныхъ ручьевъ, безъ раздумья и остановки, будто по ступенямъ пологой лѣстницы, внизъ по утесистымъ кручамъ и обрывамъ, минуя длинныя петли шоссейной дороги, напрямикъ, какъ летаетъ птица, какъ несется стрѣла…
Шутя и смѣясь взбѣгаютъ они на такіе же кручи и обрывы по козьимъ тропамъ «старой дороги», пробуждая ружейными и пистолетными выстрѣлами безмолвный воздухъ горныхъ пустынь, осушая въ придорожныхъ кабачкахъ стаканчики краснаго вина, постоянно обгоняя нашу тяжко ползущую вверхъ коляску. Догнать ихъ намъ нѣтъ никакой возможности, и это, очевидно, забавляетъ ихъ, заставляя удвоивать быстроту ихъ бѣга, вызывая въ нихъ новый приливъ молодого смѣха и пѣсней.
Догадливая молодая дѣвушка изъ сосѣдняго села, спрятаннаго на днѣ долины, разставила уже своего рода сѣти этой шумно проносящейся молодежи, разложивъ на краю дороги, надъ самымъ обрывомъ пропасти свой скромный столикъ съ кувшиномъ вина, десяткомъ красныхъ яицъ и кускомъ овечьяго сыра. Вонъ уже вся эта поющая и хохочущая юная ватага шумно опустилась кругомъ разставленной приманки прямо на камни и на пыль дороги, и уже звенитъ полными стаканчиками дешеваго мѣстнаго вина, перекидываясь шуточками съ молодою продавщицею. Для этого юнаго народа, переполненнаго весенними совами жизни, самый походъ на праздникъ уже становится радостнымъ праздникомъ…
Мы, сидя покойно въ своей коляскѣ, отъ души наслаждались этими картинами удалой и могучей жизни, чудною горною природою, охватывавшею насъ, и такимъ же чуднымъ вечеромъ, въ розовомъ сіяніи котораго далекія снѣговыя вершины Албанскихъ горъ горѣли словно зубчатыя стѣны какого-то изъ отъ сотканнаго фантастическаго колоссальнаго замка…
VIII
Народный праздникъ Черногоріи
Мы пріѣхали въ Цетинье еще засвѣтло; проѣхали мимо зданія новаго театра, съ вставленною въ него старинною венеціанскою плитою, изображающею, конечно, обычнаго льва св. Марка, проѣхали мимо женскаго института, устроеннаго на русскія средства… Отъ гостинницы нашей рукой подать до дворца наслѣдника и до новаго городского гулянья, едва только разбиваемаго на городскомъ выгонѣ, противъ того же дворца. Тамъ уже толпилось много черногорцевъ и происходило что-то, чего нельзя было разглядѣть изъ оконъ нашей гостинницы. Очевидно, народный праздникъ начался уже съ вечера. Мы съ женою, не теряя времени, направились въ толпѣ, тѣснившейся передъ дворцомъ.
У наружной ограды только-что отстроеннаго дворца молодого князя Данилы сидѣлъ на стулѣ, въ своемъ характерномъ и живописномъ костюмѣ, князь Николай и рядомъ съ нимъ двѣ по-европейски одѣтыя дамы, какъ мы узнали послѣ, жены посланниковъ англійскаго и французскаго, пріѣхавшія на праздники изъ Рагузы, гдѣ ихъ обычное мѣстопребываніе. Съ женой французскаго посланника и съ нимъ самимъ мы познакомились потомъ за табль-д'отомъ въ своей гостинницѣ, гдѣ они тоже остановились.
Сильная, плечистая фигура князя, въ бѣлой гунѣ и бѣлыхъ доколѣнницахъ, въ богато расшитомъ золотомъ красномъ джамаданѣ и красной Капицѣ, такъ давно знакомая намъ по портретахъ и иллюстраціямъ, сразу привлекаетъ къ себѣ своею патріархальною простотою и вмѣстѣ величіемъ… Немного позади князя сидитъ на стулѣ одинъ только изо всѣхъ окружающихъ, въ такой se бѣлой гунѣ и такомъ же красномъ джамаданѣ, какъ и князь, высокій и сухой старикъ съ длинными сѣдыми усами, какъ у Тараса Бульбы на картинѣ Зичи, съ суровымъ и умнымъ взглядомъ, типическій представитель тѣхъ грозныхъ черногорскихъ воеводъ, которые съ горстью своихъ юнаковъ сокрушали турецкія полчища и наводили ужасъ на самыхъ храбрыхъ пашей султана…
Это дѣйствительно — одинъ изъ знаменитыхъ воеводъ Черногоріи, тесть князя и отецъ княгини Милены — Петръ Вукотичъ, всегдашній совѣтникъ князя въ важныхъ дѣлахъ правленія и войны.
Ни наслѣдный князь Данила, ни меньшой братъ его Мирно не смѣютъ сидѣть, по стариннымъ обычаямъ Черногоріи, въ присутствіи стараго князя. Стоятъ тоже на ногахъ — немного поодаль — другіе заслуженные воеводы, сенаторы, сердари, всѣ въ такихъ же яркихъ, живописныхъ нарядахъ, сверкающихъ золотомъ и оружіемъ, всѣ такіе же грозные усачи, сѣдые и черные, такіе же рослые, плечистые богатыри…
Стоятъ кругомъ и перяники князя, на подборъ юнакъ въ юнаку, чистая стая молодыхъ орловъ, горя на лучахъ заходящаго солнца своими красными какъ кровь гунями. У всѣхъ на Капицахъ серебряные двуглавые орлы, у байравтаровъ (знаменщиковъ) — сбоку Капицы маленькій серебряный знавъ, изображающій перекрещенный ятаганъ и знамя.
Народъ окружилъ кольцомъ свободную площадку передъ сидѣніемъ князя, и хотя тутъ нѣтъ никакой полиціи, никакихъ жандармовъ, толпа сама сохраняетъ почтительное разстояніе отъ своего владыки и вся стоитъ безъ шапокъ…
По старинному завѣту, князь съ семьею своею и съ своимъ дворомъ тѣшится теперь лихими играми своихъ юнаковъ, совсѣмъ такъ, какъ десятки вѣковъ тому назадъ тѣшился подобными играми съ порога своего дворца, воспѣтый Иліадою, ѳеакійскій царь Алкиной.
Десятка два молодцовъ, поскидавъ съ себя гуни и джамаданы, въ однѣхъ бѣлыхъ рубахахъ, на перебой другъ съ другомъ, разбѣгаются по очереди съ тяжелыми камнями въ рукахъ и на бѣгу изо всей силы видаютъ ихъ, словно резинные мячики, далеко впередъ себя; чѣмъ тяжелѣе камень, чѣмъ дальше и выше пролетитъ онъ по дорогѣ, тѣмъ больше славы юнаку, тѣмъ громче раздаются крики одобренія въ толпѣ. Это стоитъ, во вся* комъ случаѣ, гомеровскаго метанія дисковъ.
Когда изрядно наморились эти «метатели диска» своего рода, молодой князь Данила выбѣжалъ на середину улицы и захлопалъ въ ладоши. Откуда ни возьмись новая толпа удальцовъ, тоже безцеремонно сбросившая на траву стѣснявшую ихъ одежду, ринулась бѣжать на перегонки; нужно родиться черногорцемъ и съ младенчества развитъ свои чугунныя легкія, прыгая съ проворствомъ серны по пропастямъ и утесамъ, чтобы пронестись такою бурею мимо князя и свиты его, какъ неслись, настигая, опереживая, перескакивая другъ черезъ друга, эти разыгравшіеся молодые атлеты, подстрекаемые ободряющими криками толпы и надеждой почетной награды изъ рукъ своего князя.