Страница 26 из 53
Послѣ перегонки — новыя состязанія въ перепрыгиваніи, въ борьбѣ… Этими олимпійскими играми своего рода черногорцы всегда чествуютъ канунъ своего любимаго праздника.
Въ самый разгаръ этихъ игръ, на дорогѣ, которая проходитъ тутъ же передъ дворцомъ и на которой главнымъ образомъ и происходили состязанія юнаковъ, появился вдругъ сѣрый осликъ, навьюченный цѣлымъ возомъ топорщившихся во всѣ стороны рогатыхъ и колючихъ сучьевъ. Его гналъ изъ какой-то сосѣдней горной деревушки оборванный мальчуганъ съ огромной хворостиной въ рукахъ, совсѣмъ уже не подходившій своимъ замазаннымъ видомъ деревенскаго пастушонка къ раззолоченной толпѣ княжескихъ сердарей и перяниковъ… Но этотъ наивный горецъ, повидимому, проникнутъ былъ непоколебимымъ сознаніемъ своего права везти на цетинскій базаръ свою грошевую охапку хворосту по дорогѣ, для этого назначенной, какіе бы князья и воеводы ни засѣдали на ней. Онъ храбро ввалился съ своимъ, также самоувѣренно шагавшимъ, осликомъ въ середину олимпійскаго ристалища, безцеремонно расталкивая борцовъ направо и налѣво, едва не задѣвъ самого князя далеко торчавшими концами своихъ сучьевъ, и промаршировалъ себѣ своею дорогою дальше въ городъ, не взглянувъ ни на кого, не поклонившись князю, только сурово покрикивая на своего ушастаго конька, да подгоняя его колючею хворостиною, не обращая вниманія рѣшительно ни на что, кромѣ порученной ему вязанки дровъ…
Я думалъ-было, глядя на этого ребенка-дикаря, затесавшагося въ толпу придворныхъ, что вотъ-вотъ подскачутъ сейчасъ къ недогадливому мальченку усатые перяники, схватятъ бѣднягу за шиворотъ и потащутъ встрѣчать праздникъ въ какую-нибудь мѣстную кутузку, какъ это навѣрняка случилось бы, будь это на главахъ русскаго городового или квартальнаго. Но къ моему большому утѣшенію и удивленію, лихіе борцы мирно разступились передъ отважнымъ ребенкомъ, князь весело улыбнулся, и ни одинъ изъ раззолоченныхъ перяниковъ не бросилъ даже угрожающаго взгляда на простодушно шагавшаго мимо нихъ деревенскаго оборванца…
Когда смерклось, толпы народа, наполнявшія городъ, сбились главнымъ образомъ въ широкомъ проулкѣ, что идетъ мимо княжескаго дворца къ монастырю. Здѣсь въ разныхъ мѣстахъ составились хороводы, по здѣшнему «коло». «Коло» по-славянски такъ же, какъ и по-русски, означаетъ колесо, кругъ. Хоръ военной музыки князя игралъ тутъ до полуночи, стройно и бойко, заливая громомъ своихъ трубъ и литавръ темныя улицы маленькаго городка. Танцы черногорцевъ нельзя назвать особенно искусными или увлекательными. Они слишкомъ однообразны и бѣдны фантазіей. Мужчины и женщины становятся въ тѣсный кругъ, обыкновенно очень большой, кладутъ одну руку на плечо лѣваго сосѣда, а другою рукою обнимаютъ станъ праваго… Сплотившись въ такую крѣпкую цѣпь, они долго топчутся на мѣстѣ, колыхаясь всѣмъ своимъ живымъ кольцомъ то вправо, то влѣво, припѣвая совсѣмъ не мелодическія пѣсни, поднимая вверхъ, впередъ и назадъ то одну, то другую ногу. Повидимому, всѣ эти движенія совпадаютъ со смысломъ пѣсни и должны изображать собою что-нибудь понятное и близкое сердцу черногорца, но на сторонняго зрителя танецъ этотъ производитъ впечатлѣніе какого-то безцѣльнаго и нисколько не интереснаго топтанія на одномъ мѣстѣ… Но вотъ коло расширяется все больше и больше, юнаки и дѣвушки все подходятъ въ нему и вплетаются въ это медленно кружащееся живое колесо, все живѣе раздаются слова пѣсни, все проворнѣе мелькаютъ ноги танцующихъ; наконецъ на середину хоровода выбѣгаетъ какой-нибудь ловкій молодецъ, къ нему присоединяется такая же молодая красавица, среди быстро вертящагося кола парень и дѣвушка начинаютъ выдѣлывать другъ передъ другомъ всякіе выкрутасы, лихо и высоко подпрыгивая вверхъ… Нужна непочатая сила черногорскаго юнака, чтобы совершать такіе гомерическіе прыжки вверхъ, ловко падая въ тактъ пѣсни опять на ноги и опять сейчасъ же подбрасывая себя высоко въ воздухъ, размахивая руками какъ крыльями взлетающаго орла, испуская какіе-то обрывистые, словно угрожающіе, кряки нападенія или погони, тоже больше похожіе на страстное клоктанье хищной птицы, и облетая этими молодецкими круговыми прыжками жадно преслѣдуемую подругу, которая отвѣчаетъ его орлинымъ порывамъ такими же смѣлыми и сильными движеніями, такими же прыжками и взмахиваніями крыльевъ разыгравшейся орлицы. Къ одной парѣ присоединяется другая, къ другой третья, коло все ростетъ и ширится, все учащается темпъ пѣсни, тактъ пляса…
Толпа народа плотно обступаетъ хороводы, и изъ нея то-и-дѣло выскакиваютъ на смѣну уставшимъ новые плясуны, новыя плясуньи, соблазненные расходившеюся удалью пляски и провожаемые сочувственными криками толпы.
Все ближе и ближе придвигаются широко раздвинувшіяся кола въ дверямъ княжескаго дворца, все гуще ростетъ въ темнотѣ вокругъ нихъ народная толпа, освѣщенныя окна княжескаго дома открыты настежь, въ каждомъ изъ нихъ любопытныя головы, на балконѣ старая княгиня и князь съ дочками, съ почетными гостями; въ дверяхъ, на порогѣ, княжеская свита и дворцовая челядь… Всѣ съ искреннимъ сочувствіемъ, съ нескрываемою радостью, любуются на родной ихъ сердцу танецъ, слушаютъ всѣмъ съ дѣтства знакомыя пѣсни… Даже у сѣдоусыхъ стариковъ невольно подмываются ноги, и каждая жилка просится разгуляться по прежнему въ лихомъ плясѣ…
Этотъ простодушный народный хороводъ въ темнотѣ ночи, передъ окнами княжескаго дома, такъ живо перенесъ мое воображеніе на далекую родину, въ тѣ далекія уже теперь времена, когда передъ балкономъ помѣщичьихъ хоромъ, бывало, точно такъ же водились танки и пѣлись хоровыя пѣсни, когда дворовые плясуны и деревенскія красавицы, подъ тактъ самодѣльныхъ балалаекъ, дудокъ и гармоникъ, съ наивнымъ усердіемъ откалывали кавачка и трепака на утѣшеніе любовавшихся ими барина, барыни, барчуковъ и барышенъ, высыпавшихъ на балконъ и на крыльцо вмѣстѣ съ своими гостями, горничными и лакеями…
Въ дополненіе этой иллюзіи, изъ княжескаго дворца вдругъ выскочилъ, не утерпѣвъ отъ соблазна, молодой барчукъ, лихой князь Мирко, статный восемнадцатилѣтній красавчикъ, и мгновенно вмѣшался въ коло, схвативъ первую попавшуюся молодую дѣвушку, ловко облетая вокругъ нея граціозными и удалыми прыжками… Общій гулъ удовольствія раздался въ толпѣ.
— Мирко, Мирко! — сочувственно басили сѣдоусые черногорцы, дружески потрясая руку молодому князьку, когда онъ, запыхавшись отъ отчаяннаго пляса, выскочилъ изъ вола. — Юнакъ Мирко!.. Добре, Мирко!..
Милый и веселый юноша, такой же простодушный, какъ всѣ эти наивные горцы, не могъ устоять противъ подмывающихъ звуковъ родного танца и еще раза два срывался съ крыльца, чтобы лихо покружиться въ серединѣ двигающагося живого кольца съ рослыми и тугогрудыми цетинскими красавицами.
Незамѣтно, одинъ по одному, вплетаются въ это безостановочно крутящееся кольцо, на смѣну уставшимъ, новые молодые богатыри; должно быть, они заранѣе подобрались одинъ въ одному, всѣ такіе же плечистые, такого же громаднаго роста. Происходитъ что-то, чего въ полутьмѣ ночи я не понялъ сразу… Какъ будто мгновенная остановка, какая-то мимолетная возня — и тѣсно сомкнутая вереница живыхъ тѣлъ опять закачалась и задвигалась въ ладъ пѣсни, подъ звуки музыки…
Но что это такое?.. Огни княжескаго дворца освѣтили мелькавшія въ темнотѣ ночи усатыя лица юнаковъ чуть не на высотѣ княжескаго балкона, словно все коло вдругъ разомъ выросло вдвое выше, чѣмъ было… Господи! да и въ самомъ дѣлѣ оно стало вдвое выше. Теперь уже я ясно вижу, что на могучихъ плечахъ юнаковъ, крѣпко сцѣпившихся руками, движется по верху другое такое же коло.
Богатыри, плеча которыхъ служатъ подставками для верхняго кольца, кажется, не чувствуютъ никакой тяжести отъ топчущихъ ихъ товарищей и съ тою же воинственною удалью и легкостью продолжаютъ быстро вертѣться въ хороводѣ, отступая и наступая, подымая въ тактъ то лѣвую, то правую ногу, громко распѣвая свою любимую плясовую пѣсню нетронутыми никакою болѣзнью дѣвственными легкими горнаго жителя…
Долго еще гремѣла музыка, пѣлись пѣсни, кружились хороводы въ темнотѣ безлунной и темной ночи. Мы ушли спать въ свою гостинницу, не дождавшись конца празднества. Ровинскому, съ которымъ мы пробродили весь вечеръ, тоже нужно было отправиться пораньше домой, приготовить все въ отъѣзду, такъ какъ онъ завтра долженъ былъ уѣхать изъ Цетинья на свое обычное лѣтнее купанье въ Ульцинъ, приморскій портъ, на самомъ южномъ краю Черногоріи, называемый обыкновенно въ географіяхъ и картахъ итальянскимъ именемъ Дульциньо, хотя его древнее названіе римскаго и эллинскаго времени — Улькиніонъ — не даетъ, кажется, ни малѣйшаго права цивилизованнымъ народамъ искажать его законное историческое имя по фантазіи итальянцевъ.