Расстановка

Марат обожал ремонтировать автобусы, на которых он ездил, приводить их в порядок, мыть, смазывать… Он выписал множество журналов и справочников об автомобилях. Сейчас Каршипаев был в в гараже ДК, и совершенствовал свой микроавтобус, изменяя устройство ряда внутренних узлов. Зернов не разбирался в автомобилях, потому и свою машину продал. Те не менее, он с любопытством глядел на манипуляции коренастого парня в заляпанной спецовке. Наконец, их взгляды встретились.

— А, это ты… Привет. — Марат был флегматичен и немногословен.

— Салют! — с улыбкой ответил Артем

— Ну? — спросил Марат

— Сегодня к речке, к молу, к часу дня — Зернов поймал себя на том, что невольно подражает угрюмому собеседнику — Спросишь старика, он скажет остальное.

— Угу.

— Ну ты железный! Такое дело начинаем, а ты «угу» и все…

— А чего болтать-то? Ясно ведь.

— Ну, тогда пока! — обескуражено пожал плечами Зернов, и покинул гараж…

Воскресница была в Рабсии выходным днем. Каждый тратил свободное время, как считал нужным. Урбоградские садоводы копались на земельных участках, сынки элиты мучались головной болью после очередной оргии, алкоголики толпились с утра у водочных магазинов, нищие пенсионеры выходили в парк на сбор пустых бутылок, рабочие и служащие мирно дремали в квартирах. Рэд проснулся, как всегда, на рассвете — и сейчас уже прикидывал окончательную расстановку людей в будущей группе пропаганды: подбор куратора и связника, финансиста и водителя, редактора газеты, типографщиков, передатчиков, распространителей. Он мысленно уточнял временной распорядок их работы, способы связи, необходимые закупки. А люди, набранные вербовщиком Зерновым, подтягивались по одиночке на берег реки, к заброшенному молу. Там сидел с удочкой старик-рыболов.

Этот хмурый пенсионер, по фамилии Торопов, работал вахтером в одном из районных филиалов биржевой фирмы Арсения Рытика. Рытик доверял старику, как себе. Для этого были основания. До выхода на пенсию Торопов проработал тридцать лет в одном цехе с Хабибуллиным, погибшим недавно от рук полицаев на предвыборном участке. Так сложилось, что и жили они с Хабибуллиным на одной лестничной площадке — ведь в прежние времена квартиры давали по ведомственному принципу. Они были коллегами, соседями и лучшими друзьями. Убийство Хабибуллина потрясло весь город. Но в городе знали об этом по слухам, по сообщениям зарубежных радиостанций. А Торопов увидел своими глазами мертвое тело друга — изрезанное осколками стекла, обескровленное, синевато-белое … Торопову было семьдесят лет. Терять ему в жизни было уже нечего. Месть и ненависть требовали выхода. Без малейших колебаний старик согласился на предложение Рытика и стал помогать подполью.

В десять утра к старику легкой походкой подошла Юлия Истомина. Обменявшись паролем, Торопов назвал ей адрес квартиры доктора Чершевского, дату и время собеседования: сегодня, в полчетвертого. Трижды позвонив в дверь доктора коротким звонком, Истомина должна была сказать: «Я пришла на обследование, но у меня только семнадцать таллеров. Хватит ли этой суммы?» Услышав это, врачу Алексею предстояло впустить девушку в квартиру, где пройдет собеседование. Получив инструкции, Истомина ушла.

В одиннадцать приковылял бизнесмен Сироткин — его рабочий день был ненормированным, и он отправился к реке сразу после беседы с Артемом.

В полдень к рыболову подошел художник Юрлов, с этюдником в руках, одетый по-обыкновению ярко. Он узнал адрес Чершевского и время беседы — она была ему назначена на завтра. Юрлов поправил седую шевелюру, уточнил время, понимающе кивнул. Живописцу понравился утренний речной пейзаж, он вдруг пожелал запечатлеть увиденное — и весьма неохотно ушел после замечания Торопова.

В час дня подошел хмурый Каршипаев, получил инструкции, быстро ушел.

Еще через час к молу прибежал белокурый и румяный студент Новиков — и с волнением узнал, что на явку ему предстоит отправиться сегодня.

Машина заговора ускоряла ход, ее тяжелые шестерни крутились все быстрее…

В пыльном книгохранилище Чершевского стоял тучный, низкорослый Сироткин. Он опирался на тяжелую трость, глядя на подпольщика Рэда с надеждой и ожиданием. На лысине торговца блестели капли пота, его мучила жестокая одышка.

«Старик?» — спросил себя Рэд — «В досье указано, что ему пятьдесят четыре. На фотографии он выглядел куда бодрее. Ясно — сдал от горя за последний год… Весь поседел.»

— Здравствуйте, уважаемый Владислав. — доброжелательно улыбнулся Рэд — Садитесь пожалуйства, вот кресло. Тут вам будет уютнее… А я лучше на стул пересяду. Вижу, вам тяжело стоять…. Вот, так…

— Здра-а-а-вствуйте. — заикаясь, ответил Сироткин, повернув к Рэду круглое, бледное лицо, изборожденное ранними морщинами. — Сп-п-асибо.

Сироткин расположился в кресле, а Ред моментально отметил бледность собеседника и неряшливость костюма. Нервный тик в уголке рта дополнил картину.

«Производит впечатление тяжело больного» — подумалось Рэду — «хотя прежде был жизнелюбом. Так повлияла на него потеря единственного сына… Как печально… Расспросы о трагедии причинят ему боль. Обойдемся без них… Но начать-то разговор, как ни тяжело, придется с этой истории…»

Рэд смущенно кашлянул, и заговорил участливо и негромко:

— Итак, вы решили примкнуть к подпольной организации после гибели сына…

— Да, желаю отмстить правящей банде за его гибель. — большие скорбные глаза Сироткина выражали непримиримость. По тону его Рэд понял: проверки излишни, старик готов на все.

— А почему вы решили именно примкнуть к подполью, а не бороться законными средствами? — все же осведомился заговорщик — Можно ведь было подать запрос в прокуратуру, в Государственную Дурку или в газеты…

— Ну, общеиз-ве-ве-стно ведь, что легально ничего до-о-биться нельзя. — веко торговца дернулось. Нервный тик, очевидно, поразил не только рот, но всю левую часть его лица — Об этом говорят уже сотни при-им-еров. Власть имущие покрывают п-преступления друг друга и преступления полиции против граждан. В этом суть «единства», которое про-о-поведует Медвежутин. Это единство преступных бю-ю-рократов и полицейских против на-а-рода.

— Но есть ведь газеты, почему Вы не обратились туда? — наклонился к собеседнику Рэд

— Все газеты подчинены цензуре Медвежутина, мой протест они не на-а-апечатают. — монотонно, как нечто очевидное, проговорил торговец — В Государственной Ду-у-рке сидят такие же ба-ба-ндиты, как и те, что у-у-били моего мальчика. — последние слова тяжело дались Сироткину. Он принялся нервно грызть ногти — Прокуратура покрывает полицейских м-мерзавцев. Ведь вымогательство на улицах — целая с-система, с нее имеют процент мэр и на-а-чальник ГУВД. Не будут они эту систему разрушать, печатая наши п-протесты…

— Да, вы верно представляете ситуацию. — сочувственно кивнул Рэд — Бороться законным путем при нынешней системе невозможно.

— Какой там за-аконный путь? Законы пишут для нас б-б-андиты, а сами они законам не следуют.

— Верно. — мягко улыбнулся подпольщик. Затем стер с лица улыбку: — Итак, Вы решили бороться с режимом нелегально. Я должен вас предупредить, что по статье 282 Рабсийского уложения о наказаниях за это полагается длительный срок тюремного заключения, вплоть до пожизненного.

— Ну, неужели я не знаю этого…

— Знаете. И все же мой долг — предупредить вас. Мы не используем людей «втемную», не обманываем. Каждый должен знать, что его ждет, и действовать сознательно.

— Да, именно с такой го-о-товностью я и пришел. — Сироткин протянул вверх открытую ладонь. — Чтобы отомстить за сына, я го-о-тов на все. Все равно, мне недолго осталось жить… Да и незачем более… Я лишился единственного на-а-следника.