Расстановка

Работа для типографщика нашлась. Изотов набирал и печатал в типографии Дворца Культуры именно те афиши, кои сам же сейчас презрительно разглядывал. Сегодня в типографии был выходной, но другие отделы работали, Дворец был открыт.

Зернов легко и быстро, почти бегом, шел к зданию по аллее. Завидев Изотова, приветливо махул ему рукой, белозубо улыбнулся и вскричал зычным голосом:

— Привет, Иван! Ну, как тираж моих афиш для концерта в «Башне света»? Готов?

— Готов! Вон, слева на тумбе уже висит одна, полюбуйся.

— Чудесно. Надо еще добавить: горожане в возрасте 80 лет могут посетить концерт бесплатно. В сопровождении родителей, конечно!

Ответом был дружный хохот — мимо скамейки шли несколько знакомых Зернова: оформители, мастера света, работники канцелярии. Музыкант громко их приветствовал. Шумная компания работников культуры задержалась близ лавочки — общение с развеселым Артемом кажому доставляло удовольствие. Перекидываясь шутками с теснящейся вокруг толпой, музыкант поведал друзьям, что в этот выходной хотел отправиться на природу, но неотложные дела заставили его, вместо этого, прийти сюда.

— Нужно, оказывается, срочно подписать договор об аренде танцпола «Арт-площадка». Это заведение ведь под вашей эгидой… Иду к директору… Он у себя?

— Кажется выехал… Там заместитель. Но вечером будет…

— Я его дождусь — улыбнулся Артем, — Все равно мне еще надо подписать пару контрактов о поставке моих дисков в киоски фирмы «Урбо-саунд». Новый концерт называется «Шаман в шиповнике».

— Оригинально! Ну ты даешь! Удачи тебе… Спрос на твои композиции растет в последнее время…

— Да, мне уже предлагают в Моксве выгодный контракт. Даже сверхвыгодный. Город наш я люблю, уезжать не хочется… Но, видно, придется поехать… Я честолюбив, а соблазн велик.

— О, как жаль, Артем!

— Мы к тебе привыкли!

— Да, ты у нас яркая знаменитость… Как же мы без тебя?

— Ну, как-нибудь протянете… — рассмеялся Зернов, и добавил, прищурившись — Не думаю, что после моего отъезда веселья тут станет меньше… Ладно, ребята — мы еще увидимся, я ведь не сегодня уезжаю… Соберемся как-нибудь в «Кванте», пирушку закатим!

— Ладно, Артем… Пока!

Толпа постепенно рассосалась… Библиотекарь Лида, тайно и безнадежно влюбленная в Зернова, стояла на автобусной остановке, печалясь о будущей разлуке. Она увидела, как музыкант бросил типографщику пару слов — наверное, о новых афишах — и зашел в здание Дворца.

…Зимний сад поражал великолепием: по натянутым вдоль стен струнам вился плющ, белые соцветия гардений чередовались с винно-красными цикламенами, желтые початки спатифилумов сменяли зонтики циперуса. У стены располагались аквариумы. Посреди сада журчал искусственный родник, выложенный разноцветными камнями. Вокруг него стояли на столиках клетки с птицами и животными. Обычно Зернов подолгу любовался на белку, бегущую в колесе. Но белка пару недель назад сбежала, пользуясь небрежностью уборщицы. Да и времени у Артема было в обрез — предстояло колесить по городу. Не задерживаясь, музыкант легкой походкой прошел в левое крыло Дворца.

Здесь размещались частные офисы. С фирмой «Урбо-саунд» Артем заключал контракт не впервые. Фирма процветала — до черного дня, когда погиб наследник ее владельца. Сын старика Сироткина был беспричинно задержан полицаями в собственном дворе и отправлен в камеру, откуда вернулся смертельно больным. После трагедии его отец, кажется, махнул рукой на бизнес… Тем не менее, Артем был все время рядом с Сироткиным, помогал, утешал, распоряжался устройством похорон… Сироткин понял, что Артем — не просто деловой партнер, а надежный друг. Сам старик был не в состоянии что-либо организовать: у него случился инсульт. Последствиями стали нервный тик и заикание. После болезни и смерти сына, бизнесмен поседел. В нем будто надломилось что-то. Сын его учился в аспирантуре, однако Сироткин питал надежду не только на научные успехи юноши, но и на его удачу в бизнесе. Тот не был склонен к коммерции, отец уважал его выбор — но исподволь приучал к мысли, что парню придется унаследовать семейное дело. Гнусный режим Медвежутина распорядился иначе: сын Сироткина погиб раньше отца.

— Здравствуйте, Владислав. — робко и тихо, совсем не в своей манере, произнес Артем, войдя в кабинет

— П-привет, д-дружище — ответил Сироткин, заикаясь. На его морщинистом бледном лице возникло слабое подобие улыбки: он не забыл, как музыкант помог ему в трудную минуту.

Но с недавних пор их связывало нечто сильнее дружбы. Это была вера в грядущее возмездие, принести которое была способна лишь революция. Вопреки классовой теории, но в полном соответствии с психологией человека обездоленного, пожилой богатый бизнесмен принял решение помочь подполью всеми силами и средствами. Жить оставалось недолго. Унаследовать фирму и состояние было больше некому. Существование потеряло для него всякий смысл. Зернов помог старику обрести новую цель жизни — ей стала месть. Старый торговец был достаточно искушен, чтобы понять: полицейский произвол не случайность, не «судьба», а повсеместное правило. Насилие — метод правления этих мерзавцев. Примеров тому были тысячи.

«А если так» — всякий раз возвращаясь к тяжелой для старика теме, заключал Артем — «то бороться с ними можно лишь насилием — а не законом, который они же пишут».

Этот аргумент, повторенный в десятках вариаций, пронизывал теперь всю душу старого Сироткина. Предстояло сделать следующий шаг — перейти от мыслей и слов к делу. С этим предложением и пришел к нему Зернов. Он предложил Сироткину отправиться сегодня к заброшенному молу, и получить инструкции от старика-рыболова, о времени и месте собеседования.

…Мать Зернова была конторской служащей, отец — журналистом. Будущий музыкант почувствовал тягу к искусству еще в школе, играя в самодеятельном театре. После окончания училища он осознал себя неформальным поэтом и художником. В то время Артем сменил множество профессий. Среди были самые экзотические: оформитель магазина, дворник, разнорабочий, продавец в ларьке… Пару месяцев он даже подменял уехавшего товарища в роли учителя географии, хотя и сам знал ее лишь в размерах школьного курса. В тот период страна была охвачена хаосом, диплома не потребовали. Наконец, Артем нашел себя в электронной музыке, уже лет семь профессионально ею занимался, получил признание в стране и за рубежом.

Если бы он попытался определить свое «место работы», им оказался бы городской Дворец культуры, хотя и туда он заезжал лишь пару раз в неделю. Работали во Дворце человек двести. Были знакомы с Артемом и многие случайные посетители. Однако сотрудничать с подпольем согласились только трое. Двоих — типографщика Изотова и торговца Сироткина, музыкант предупредил. Оставался третий товарищ.

Им был молодой водитель микроавтобуса, Марат Каршипаев. Если Изотову и Сироткину открыли глаза события чрезвычайные — потеря работы, смерть сына — то Каршипаев склонился к революционным взглядам постепенно, без внешних толчков. Если бы его спросили о побудительных мотивах, он бы ответил просто: жизнь такая! Родился он в рабочей семье, по которой изрядно проехался каток реставрации капитализма: безумный рост цен, распад хозяйственных связей, невыплаты зарплаты. Многие из друзей Каршипаева стали безработными, некоторые погибли от наркотиков, другие сложили голову в криминальных стычках. Окружающая обстановка не могла не привести к выводу, что во всем виновата власть, верховник и правительство. Закончив автотранспортный техникум, Каршипаев несколько лет водил пассажирский автобус. Затем отслужил в армии — в тот период началась война на горных окраинах, Марат перевозил грузы вблизи от линии огня. Их колонна попадала пару раз под минометный обстрел, но в боях Каршипаеву не приходилось участвовать. Вернувшись домой, он еще более укрепился в своем убеждении — власть Рабсии преступна. Оставалось только упорядочить эти мысли, подвести под них твердую мировоззренческую подкладку, дающую ответ на все вопросы. В этом парню и помог Зернов. Светловолосый молчаливый шофер часто перевозил на концерты инструменты и динамики. Но войти в доверие к замкнутому Марату было непросто даже для Зернова. Тем не менее, за полгода лед в их отношениях подтаял. Мало-помалу Зернов стал давать ответы на проклятые вопросы, мучавшие угрюмого скуластого парня. Артем говорил то, что сам Каршипаев интуитивно чувствовал — просто музыкант излагал это яснее и четче. Через два года после их знакомства, водитель был внутренне готов к вступлению в ряды подполья.